Стивен Соломита - Укрепленный вход
— А что показывает Лопе?
— Лопе говорит, что стоял у одного из домов в Бушвике и кайфовал от введенного час назад героина. Он не отрицает, будто при нем были наркотики, но купленные с глазу на глаз, так что Лековски этого никак не мог видеть: при этом никто, кроме Лопе и продавца, не присутствовал. Он также признает, что дал Лековски в нос, но объясняет это провокацией со стороны полицейского, ибо тот не показал удостоверения. И если Лопе говорит правду, то действия Лековски могут быть рассмотрены как вовлечение в совершение преступления.
Знаешь, внезапно я заинтересовался всем этим, несмотря на чертово похмелье. Кстати, не забудь, женщина, с которой я разговаривал, в возрасте. Обычно такие бабы вызывали у меня всегда что-то вроде удушья. Вроде как приступ астмы. А уж если они еще и представители общественности, каким на самом деле является юрист по работе с неимущими!.. Ну так вот, по ее словам, Лопе клянется, что офицер Лековски, который выглядел как обычный наркоман, подошел к нему и что-то сказал по-английски, чего Лопе не понял. Лопе плохо говорит на английском, особенно под кайфом. Он и ответил полицейскому: «No habla».[1] Тогда Лековски, прекрасно изъясняясь по-испански, сказал мистеру Лопе, что мамаша (которой, кстати сказать, уже нет в живых) — шлюха, а между ногами у нее дырка не меньше, чем въезд в туннель. Далее он добавил, что Генри и сам голубой, patо,[2] и дыра у него в заднице заметно увеличилась в результате многочисленных вливаний.
До того как пристраститься к наркотикам, Генри занимался борьбой, и, естественно, он, хотя и был под кайфом, вмазал полицейскому как следует. Полицейский скатился вниз по ступенькам, но Лопе даже не пошевелил пальцем, чтобы помочь ему встать. Он говорит, что был просто в шоке, когда, поднявшись, Лековски предъявил одной рукой удостоверение, а другой наставил на него пистолет…
Затем Халука остановилась, по телефону возникла пауза, а я был так увлечен рассказом, что не мог произнести ни слова. Представь, Тиллей, женщину-адвоката, уже в возрасте, которая и глазом не моргнув рассказывает про въезд в туннель. И при этом не смеется. Ты много знаешь женщин, которые могут такое брякнуть?
Тиллей, любопытство которого все еще не было удовлетворено, воспринял этот вопрос серьезно.
— Я знаю многих женщин-полицейских, которые даже и не такое скажут и даже бровью не поведут. Думаю, и моя Роза может выдать что-нибудь подобное.
— Что, незнакомцу?
— Может быть, — настаивал Тиллей.
— Ну, хорошо, но ведь Роза гораздо моложе! По голосу Бетти было ясно, что я разговариваю с представительницей более старшего поколения. Эта женщина воспитывалась в те времена, когда люди так не разговаривали.
— Ну ладно, — согласился Тиллей, — не будем спорить, продолжай.
— С минуту мы оба помолчали, а затем Бетти говорит: «Я знаю, что вас беспокоит».
— Ну и что же? — спрашиваю я.
— Вы, наверное, думаете, — отвечает она, — что Генри Лопе просто подонок и все равно его следует посадить.
— А вы считаете, он не подонок?
— Послушайте, мистер Мудроу, — заявляет она, — я знаю, Генри — наркоман, но у него уже было шесть арестов за мелкое хулиганство и хранение героина. Четыре раза его сажали. Плюс арест и заключение за воровство со взломом. Но Генри Лопе не агрессивен и не заслужил двадцати лет тюрьмы только по той причине, что не захотел признать себя виновным. На самом-то деле это шантаж! Весь штат будет оплачивать судебные издержки только для того, чтобы поджаривать человеку задницу ближайшие два десятка лет, а ему сейчас только двадцать пять. У него семья, и он довольно много работает. Кто выиграет от того, что его посадят, особенно за преступление, которого он не совершай?
— Знаете, — говорю я ей, — обычно я не слушаю того, кто несет подобную чушь собачью, потому что считаю, что люди, которых арестовали с поличным, вряд ли невиновны. Довольно редко полицейские прижимают человека, который на самом деле не уголовник.
А сам думаю, разница между Бетти Халука и другими юристами в том, что Бетти не просила меня снять Лопе с крючка. Она просто хочет выяснить, виновен он или нет.
Конечно, тогда я еще не знал точно, что именно она хотела, и напрямую спросил ее об этом. И добавил, если я выясню, что Лопе на самом деле подонок, то ничего не сделаю для его защиты, даже если он невиновен.
Она сказала, что согласна. Оказывается, на слушании дела полицейский заявил, что он ни слова не говорил по-испански. Если бы она могла доказать, что Лековски соврал, то его показания полетели бы к черту. Лековски — единственный свидетель против Лопе. Естественно, я напомнил: юридический отдел по работе с неимущими имеет собственных следователей, но она сказала, будто их следственный отдел настолько мал, что работает только с крупными преступлениями, и, если я не проясню дела, никто Генри Лопе заниматься не будет.
Мудроу, сидя в углу кровати, уставился на своего бывшего коллегу.
Казалось, рассказ его был закончен. Однако Тиллей знал друга достаточно хорошо, а потому спросил, как разворачивались события дальше.
— Черт возьми, Джим, я хотел назначить ей свидание немедленно, но кишка оказалась тонка.
— Я спрашиваю о Лековски и Лопе, — мягко уточнил Тиллей. Он ценил долгие, обстоятельные разговоры с, Мудроу. Их доверительные отношения были особенно притягательными потому, что нынешний напарник Тиллея оказался порядочным мерзавцем и у него была замечательная привычка придерживать информацию, благодаря чему за дела, которые они вели вместе, лавры стяжал один он.
— Дальше? А все оказалось совсем несложно. Я сунул двадцатку клерку в участке Лековски за то, чтобы посмотреть его личное дело. Нашел запись — в течение трех лет он учился в колледже, а потом поступил на службу. Ну вот, я поехал в его колледж, истратил еще одну двадцатку, чтобы взглянуть на вкладыш к диплому. Пять семестров он занимался разговорным испанским, и его оценки по этому предмету были не ниже четверки с плюсом. Бетти представила все эти факты помощнику прокурора округа, и он отказался от обвинения. А теперь мне звонят юристы по работе с неимущими в Манхэттене, будто я волшебник.
Тиллей откинулся на спинку очень старого мягкого стула, который Мудроу обычно использовал вместо вешалки, и покачал головой. Мудроу никогда не перестанет его удивлять.
— А теперь расскажи-ка мне наконец о Бетти Халука, — потребовал он.
— Ей около сорока пяти. Довольно приятной наружности, привлекательные черты лица. Крупный рот и нос. Когда мы видимся, она всегда одета для заседаний в суде, поэтому трудно сказать, какая у нее фигура. Думаю, немного полновата. Служит в отделе по работе с неимущими уже двадцать лет, но по-прежнему любит свою работу. Говорит, что получает удовлетворение при мысли, что делает все возможное, работая в нашей гребаной системе.
Помолчав немного, Мудроу подошел к шкафу и вытащил другой костюм — темно-синий. Тиллей знал, что этот костюм маловат для его массивной фигуры.
— Что за странная фамилия — Халука? — поинтересовался Тиллей.
— Турецкая. Ее отец был турок, но Бетти считает себя еврейкой. Она говорит, ее предки постоянно переезжали с места на место после того, как римляне вышвырнули их из Израиля. Турция, Армения, Испания, Англия, Венгрия… Куда бы они ни ехали, раньше или позже жизнь там для них становилась невыносимой, и семья научилась быстро сниматься с места, чтобы спасаться. Они приехали сюда из Берлина в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, достаточно рано, чтобы получить возможность уехать из страны, сохранив банковский счет.
Мудроу прервал объяснение на середине фразы, держа теперь в руках на расстоянии вытянутой руки оба костюма — и синий и коричневый.
— Ну что ты думаешь, Джим, который все-таки?
Тиллей в свои двадцать восемь был слишком молод, чтобы знать о «последнем шансе». Тем не менее он понял: Бетти Халука стала очень важным человеком для Стенли Мудроу. Он не раздумывал почему. Хотя как-то видел одну из любовниц Мудроу, двадцатипятилетнюю официантку, от которой и сам бы не отказался, не будь женат на Розе. Но как выяснилось, молодость не так уж много значила для его друга, в то время как «полноватая» Бетти Халука вытащила Мудроу из долгого запоя.
— Знаешь что, Стенли, — сказал Тиллей, — тебе лучше покупать вещи в специальных магазинах для крупных мужчин. Стандартные костюмы это не то, даже если делаешь покупки у парня, который их и шьет и подгоняет по твоей фигуре.
Мудроу с грустью посмотрел на Тиллея, худощавого, с хорошо развитыми мышцами и классно смотрящегося в джинсах, фланелевой рубашке и шерстяном пиджаке от Харриса. Мудроу знал, что, если даже он очень захочет принарядиться и выложит штуку за специально сшитый костюм, даже тогда он будет выглядеть не лучше упакованного холодильника.
