Френсис Дорнбридж - Ключ от Венеции
— Вы уверены, что голоса доносились из номера двадцать семь, а не какого-то другого?
— Уверен. С другой стороны ванной вообще нет комнаты.
Сердитые голоса доносились из двадцать седьмого номера!
— Вам не удалось услышать, о чем шла речь, доктор? Из-за чего был спор?
— Только кое-что. Но когда они повысили голос, я услышал, как ваш брат сказал: «Я возвращаюсь в Лондон и не собираюсь торчать тут ни минуты с этой проклятой книгой». Вот что он сказал.
— Вы уверены? Вы уверены, что он произнес именно эти слова?
— О, да. Я слышал это совершенно отчетливо.
— А мужчина, с которым он ссорился, — что тот ответил?
— Это был не мужчина, мистер Хольт. — Линдерхоф замялся, его холодные голубые глаза беспокойно блеснули. — Голос был женский.
— Вы слышали, что она говорила?
— Она сказала: «На вашем месте я бы подождала, даже если бы пришлось остаться здесь до конца недели». А ваш брат сердито закричал в ответ: «Я не останусь здесь ни на день, и это окончательно!»
— Что произошло потом?
— Она, должно быть, упросила его говорить потише. Больше ничего не было слышно. Да я и не хотел. Нехорошо слушать… подслушивать. Я вернулся в свой номер, а утром был напуган страшной новостью, что ваш брат пустил себе пулю в лоб.
— А вы не слышали звука выстрела?
— Нет. Иначе я бы сообщил об этом полиции.
Филипп расхаживал по комнате, пытаясь решить, насколько достоверен рассказ этого явно неуравновешенного человека. Наконец он сказал:
— Не могу понять, почему вы не сообщили полиции об услышанном разговоре? Или я ошибаюсь, и ваши показания просто не попали в протокол следствия?
— Нет, я ничего им не сказал.
— Но почему же, доктор? Не потому ли, что не смогли узнать женщину по голосу?
Ответ Линдерхофа пригвоздил Филиппа к месту:
— Я узнал её. Это была миссис Кэртис.
— Миссис Кэртис? Хозяйка отеля?
— Да.
— Вы абсолютно уверены?
— Определенно. У неё голос… голосок, как у недовольного ребенка, его невозможно перепутать.
Филипп устремил проницательный взгляд на доктора. В нем росло убеждение, что тот говорил правду. И все же…
— Просто невероятно, доктор! Обладая такими важными уликами, вы идете ко мне, а не в полицию. Почему? Что, черт возьми, помешало вам рассказать все инспектору Гайду?
Маленький немец, казалось, пришел в полное замешательство. Он передернул плечами и пробормотал что-то непонятное на родном языке.
— Ладно, доктор. Только между нами. Даю слово, что об этом никто больше не узнает.
— Ну, хорошо. Это должно, как вы говорите, остаться между нами. Я не мог рассказать в полиции потому… потому, что хочу избежать в данный момент упоминания в прессе своего имени. Любой намек на скандал меня разорит. На следующей неделе я должен предстать перед врачебным трибуналом в Гамбурге. Против меня выдвинуты… определенные обвинения. Если дело обернется для меня плохо, я буду лишен возможности заниматься врачебной практикой.
— В чем же вас обвиняют?
— Сплошная ложь! — Линдерхоф запнулся, его лицо побагровело от гнева. — Ложь, состряпанная бездельниками, которые от нечего делать суют свой нос в чужие дела. Вам скучно будет выслушивать детали, но, уверяю вас, я восстановлю свое доброе имя. Я приехал В Англию, чтобы ни один немецкий газетчик не смог разыскать меня, и поэтому я не могу позволить себе быть замешанным в какие-то дела с вашей полицией. Как видите, положение у меня очень сложное.
— Вижу…
Это была странная история, но звучала она правдоподобно. Очевидно доктор выдержал нелегкую борьбу с собственной совестью, прежде чем решился на этот рассказ.
— Вы очень верно поступили, придя ко мне, доктор. Я высоко ценю ваш поступок.
— В самом деле? В таком случае не окажете ли мне ответную любезность?
— Безусловно, если смогу.
— Если вы воспользуетесь полученной от меня информацией, пожалуйста, не упоминайте моего имени в течение следующих нескольких дней. После того, как на той неделе мое дело закончится, мне все уже будет безразлично.
— Очень хорошо, доктор.
— Благодарю вас. До свидания и удачи вам!
— Благодарю и в свою очередь желаю вам, доктор, всяческого успеха.
Они пожали руки, и Филипп проводил Линдерхофа до двери. Когда он вернулся, Рут стояла посреди кабинета, глаза её возбужденно блестели.
— Вижу, вы подслушивали, — спокойно сказал Филипп.
Она озорно улыбнулась.
— В обязанности образцового секретаря, к вашему сведению, входит знать, чем занимается её начальник в рабочее время.
Филипп не был расположен к фривольной болтовне и уже собрался одернуть Рут, когда зазвонил телефон.
— Спасительный звонок! — усмехнулась Рут, а Филипп не смог подавить гримасу досады. Подняв трубку, она вновь стала образцовым секретарем. — Фотостудия Хольта… Да… Кто говорит?.. Одну минутку. Это миссис Кэртис, она хочет поговорить с вами.
Филипп взял трубку.
— Миссис Кэртис? Это Филипп Хольт. Чем могу служить?
Рут внимательно наблюдала за ним. Вот он слегка нахмурил брови и ощупал карман.
— Да… Да, ключ у меня… Вы наверно правы, он действительно не подходит к моей двери… Хорошо, миссис Кэртис, я верну его вам… Нет-нет, если это важно, я лучше сам привезу его. Не составит никакого труда… Завтра я навещу вас в отеле. Да, миссис Кэртис, я настаиваю на этом. К тому же мне хотелось бы побеседовать с вами.
Жгучее любопытство пересилило у Рут угрызения совести. Она прошмыгнула в дверь, ведущую в квартиру Филиппа, и схватила отводную трубку в гостиной.
Послышался недовольный голос миссис Кэртис:
— О чем вы хотите говорить со мной, мистер Хольт? Утром я рассказала все, что вас интересовало.
— Я хочу поговорить о своем брате, миссис Кэртис.
— Но мы уже все обсудили…
— Да, и весьма подробно. Казалось, все выяснили. И все же мне кажется, вы кое о чем забыли.
— Я… я вас не понимаю.
— Разве, миссис Кэртис? Скажите, почему вы не упомянули, что были в номере Рекса той ночью, когда он погиб?
Несколько секунд на другом конце провода молчали. Потом Ванесса Кэртис разразилась шквалом бессвязных протестов. Филипп оборвал её излияния.
— Такие вопросы вряд ли стоит обсуждать по телефону. Завтра утром я приеду к вам.
— Нет! Не делайте этого… Только не в отель, не сюда.
— Почему же?
— Это… просто неподходящее место, вот и все. Давайте встретимся где-нибудь в другом месте. Например, в ресторане.
— В Мейденхеде?
— О нет. Где-нибудь поблизости, скажем, в Виндзоре. Там есть кафе, неподалеку от замка, называется «Выбор Хобсона». Вы его знаете?
— Найду. Когда мы встретимся?
— О, Боже! В одиннадцать вас устроит?
— Вполне, миссис Кэртис, — сказал он мрачно и положил трубку.
Рут стремглав помчалась обратно. Филипп строго взглянул на нее.
Он должен был признать, что ему повезло с секретарем, хотя Рут вела себя нахально и порою его раздражала. Она умело справлялась с канцелярской работой и проявила известные способности, освободив его от сравнительно несложной работы по ретушированию и обработке снимков. Иногда она сопровождала его в деловых поездках, оказавшись полезным помошником, и хотя их связывали строго деловые отношения, он не мог отрицать, что её внешность радовала глаз, а её общество доставляло удовольствие.
Он уже собирался прочитать ей мораль, но, взглянув на нее, смягчился. В это время в дверь позвонили. Нахмурившись, он произнес тоном не слишком суровым, но достаточно сухим, чтобы испортить ей настроение:
— Не найдется ли у вас времени открыть дверь, Рут?
Глава 5
В дверях стоял Томас Квейл — с гвоздикой и маленькой белой собачкой.
— Позволительно ли вторгнуться на эту священную территорию без предварительной договоренности? — услышал Филипп и крикнул в ответ:
— Поднимайтесь наверх, мистер Квейл!
Филипп с интересом следил за посетителем, пока тот вслед за Рут взбирался по лестнице. Казалось, Квейл был едва ли не единственным представителем мужского пола, способным подняться по этим ступенькам, не испытав волнения от зрелища мелькавших перед ним точеных женских ножек. Когда Энди или Рекс приходили сюда, Рут готова была потребовать надбавку к жалованию за опасные условия труда.
— Что привело вас в наши края? — спросил Филипп, улыбаясь. — Хотите заказать свой портрет или у вас ко мне иное дело?
— Как здесь очаровательно, — заметил Квейл, игнорируя вопрос. Он подошел к окну в нише и взглянул на Биг-Бен и здание парламента. — О, какой великолепный вид — совершенно бесценный!.. Конечно, мистер Хольт, для меня было бы большой честью сфотографироваться у вас, но, во-первых, гонорар за вашу, несомненно, отличную работу превышает возможности моего бедного бумажника и, во-вторых, я не знаю никого, кто хотя бы в малейшей степени был заинтересован в по лучении изображения с моими мрачными чертами. — Он улыбнулся и погладил собачку. — Разве что Сквирли, а?
