Ю Несбё - Призрак
— Неважно. Но я скоро уезжаю, поэтому было бы хорошо сообщить Олегу новости прямо сегодня.
Ханс Кристиан улыбнулся. Измученно, но все же улыбнулся.
— Ты хочешь сказать, прежде чем вы с Ракелью уедете?
Харри покрутил в руках кофейную чашку.
— Значит, она тебе рассказала?
— Мы обедали вместе. Я согласился несколько дней присмотреть за Олегом. Я так понял, что кто-то из Гонконга приедет и заберет его, кто-то из твоих людей. Но я что-то не так понял, я думал, ты уже в Бангкоке.
— Я задержался. Хочу попросить тебя кое о чем…
— Она сказала больше. Она сказала, что ты сделал ей предложение.
— Да?
— Да. Естественно, необычным способом.
— Ну что ж…
— И она сказала, что обдумала его.
Харри поднял руку вверх, он не хотел знать больше.
— В результате размышлений вышло «нет», Харри.
Харри сделал выдох.
— Хорошо.
— И она, по ее словам, перестала об этом думать головой. И начала думать сердцем.
— Ханс Кристиан…
— Ее ответ — «да», Харри.
— Послушай, Ханс Кристиан…
— Ты что, не слышал? Она хочет выйти за тебя замуж, Харри. Счастливый мерзавец!
Лицо Ханса Кристиана сияло. Можно было подумать, что оно сияет счастьем, но Харри знал, что это отблеск отчаяния.
— Она сказала, что хочет, чтобы вы были вместе до самой смерти.
Его адамово яблоко ходило вверх-вниз, а речь менялась от фальцета до нечленораздельного бормотания.
— Она сказала, что хочет радоваться вместе с тобой и не слишком радоваться. Она хочет пережить с тобой дерьмовые и катастрофически плохие моменты.
Харри знал, что его собеседник дословно цитирует слова Ракели. Как ему это удавалось? Каждое ее слово огненной раной впечаталось ему в мозг.
— Насколько сильно ты ее любишь? — спросил Харри.
— Я…
— Ты любишь ее достаточно сильно, чтобы заботиться о ней и Олеге до конца своей жизни?
— Что…
— Отвечай.
— Да, конечно, но…
— Поклянись.
— Харри.
— Я сказал, поклянись.
— Я… я клянусь. Но это ничего не меняет.
Харри криво усмехнулся.
— Ты прав. Это ничего не меняет. Ничего нельзя изменить. Так было всегда. Река течет по тому же чертову руслу.
— Это бессмысленно. Я не понимаю.
— Ты поймешь, — сказал Харри. — И она тоже.
— Но… вы же любите друг друга. Она прямо об этом говорит. Ты — любовь всей ее жизни, Харри.
— А она — моей. Всегда ею была. И всегда будет.
Ханс Кристиан смотрел на Харри со смесью растерянности и сочувствия.
— И несмотря на это, ты ее не хочешь?
— Я ничего не хочу так сильно, как ее. Но не факт, что я долго протяну. И если со мной что-то случится, ты дал мне слово.
Ханс Кристиан фыркнул:
— Не слишком ли мелодраматично, Харри? Я даже не знаю, захочет ли она быть со мной.
— Убеди ее.
Горло сдавило так, что стало трудно дышать.
— Обещаешь?
Ханс Кристиан кивнул:
— Попытаюсь.
Харри помедлил. А потом протянул ему руку.
Собеседник пожал ее.
— Ты хороший человек, Ханс Кристиан. Я записал тебя в телефон как «ХК». — Он поднял мобильный. — Хотя это буквосочетание было занято Халворсеном.
— Кем?
— Старым коллегой, с которым я надеюсь еще встретиться. Мне пора.
— Что будешь делать?
— Встречусь с убийцей Густо.
Харри встал, повернулся к стойке и отдал честь Нине, помахавшей ему в ответ.
Он вышел на улицу и стал переходить дорогу, пробираясь между машинами, когда почувствовал наступление реакции. В голове что-то взорвалось, а шею, казалось, скоро разнесет на части. На улице Доврегата настала очередь желчи. Он постоял, согнувшись, у стены здания на тихой улочке и извергнул Нинины яичницу, бекон и кофе. Затем Харри отправился на улицу Хаусманна.
Несмотря ни на что, принять это решение оказалось несложно.
Я сидел на грязном матраце и слушал, как колотится в груди мое до смерти напуганное сердце, пока я набирал номер.
Мне надо было положить трубку, когда мой неродной брат подошел к телефону и произнес безразличным четким голосом:
— Стейн.
Иногда я думал, насколько ему подходит это имя. Непроницаемая оболочка твердокаменного нутра.[62] Независимый, угрюмый, мрачный. Но даже у камней есть нежное место, нанеся по которому легкий удар можно расколоть весь камень. В случае со Стейном это было просто.
Я кашлянул.
— Это Густо. Я знаю, где Ирена.
Я слышал его легкое дыхание. Он всегда дышал очень легко, этот Стейн. Он мог бегать часами, ему почти не требовался кислород. Как и причина для того, чтобы бегать.
— Ну и где?
— В этом-то все дело, — сказал я. — Я знаю где, но эта информация стоит денег.
— Почему это?
— Потому что они мне нужны.
Меня словно накрыло волной жара. Нет, холода. Я чувствовал его ненависть. Слышал, как он сглатывает.
— Сколь…
— Пять тысяч.
— Хорошо.
— Я хотел сказать, десять.
— Ты сказал, пять.
Блин.
— Но они нужны срочно, — добавил я, хотя и знал, что он уже на ногах.
— Хорошо. Где ты?
— Улица Хаусманна, девяносто два. Замок на двери в парадную сломан. Третий этаж.
— Я приду. Никуда не уходи.
Уйти? Я нашел зажигалку, отыскал в пепельнице в гостиной пару хабариков и выкурил их на кухне в мертвой послеполуденной тишине. Черт, как же здесь жарко. Раздалось шуршание. Я стал искать глазами источник звука. Снова эта крыса крадется вдоль стены.
Она появилась из-за плиты. Неплохое у нее там убежище.
Я выкурил второй хабарик.
Потом резко встал.
Плита, гори она в аду, была очень тяжелой, но я обнаружил, что с задней стороны у нее имеются колеса.
Крысиная нора за ней была больше, чем нужно.
Олег, Олег, дорогой мой друг. Ты умный парень, но вот этому научил тебя я.
Я бросился на колени. Я начал взлет, еще когда работал стальной проволокой. Пальцы так тряслись, что мне хотелось их откусить. Я чувствовал, что ухватился, но желанный предмет снова и снова выскальзывал из моих рук. Там должна быть «скрипка». Обязана быть!
Наконец мне удалось ухватиться твердой хваткой. Я потянул его на себя. Большой тяжелый матерчатый мешок. Я открыл его. Должна быть, обязана!
Резиновый ремень, столовая ложка, шприц. И три маленьких прозрачных пакетика. Белый порошок с коричневыми вкраплениями. Сердце мое запело. Я воссоединился с единственным другом и любовником, на которого всегда мог положиться.
Я распихал два пакетика по карманам и вскрыл третий. При разумном расходе мне должно хватить на целую неделю, а сейчас надо было ширнуться и вернуться обратно до того, как придет Стейн или кто-нибудь еще. Я высыпал порошок в ложку, зажег зажигалку. Обычно я добавлял несколько капель лимонного сока, который продается в баночках. Лимон препятствовал быстрому загустению вещества, поэтому в шприц можно было втянуть все до последней капли. Но у меня не было ни лимона, ни терпения, и только одна вещь была важна — запустить это вещество в поток кровообращения.
Я обмотал резиновый ремень вокруг предплечья, взял его конец в зубы и затянул. На руке выступила толстая синяя вена. Я приставил к ней шприц под нужным углом, чтобы площадь соприкосновения была больше, а дрожи меньше. Потому что меня трясло. Черт, как же меня трясло.
Я промахнулся.
Один раз. Второй раз. Задержал дыхание. Не думать слишком много, не радоваться, не паниковать.
Кончик иглы ходил ходуном. Я пытался вонзить его в синего змея.
Снова мимо.
Я боролся с отчаянием. Подумал, что часть вещества можно выкурить, чтобы немного успокоиться. Но я хотел получить встряску, толчок от того, как вся доза попадает прямо в кровь, прямо в мозг, хотел испытать оргазм, ощутить свободное падение!
Стояла жара, в окно бил солнечный свет и резал глаза. Я вошел в гостиную и уселся в тени у стены. Черт, теперь я не видел этой долбаной вены! Спокойно. Я подождал, пока зрачки расширятся. К счастью, мои руки были белыми, как киноэкран. Вены же были похожи на реку, нанесенную на карту Гренландии. Давай.
Мимо.
У меня не было сил для этого, я чувствовал, как к горлу подступают слезы. Раздался скрип подошв.
Я так сосредоточился, что не услышал, как он вошел. А когда я посмотрел вверх, в моих глазах было столько слез, что все очертания оказались смазанными, как в хреновом детском калейдоскопе.
