Современный зарубежный детектив-4. Компиляция. Книги 1-23 (СИ) - Барнс Дженнифер Линн

— Ева никогда не принимала наркотики! — жарко заговорила Дженни. — Она их терпеть не могла, и тех, кто на них подсаживается, — тоже. Она говорила, что это для людей слабых и глупых. Что они кормят дилеров, а сами убивают свое лицо и тело.

Дженни втянула воздух. Потом задумчиво нахмурилось.

— Знаете, а ведь Ева даже никогда не бывала пьяной, хоть и ходила по всем этим вечеринкам. И не курила. Она мне говорила, что лучший способ — заказать самый дорогой напиток в меню, неважно какой. Самое лучшее или старое бренди, или вино, или самый крутой коктейль. А потом пить очень медленно, смакуя каждый глоток. Но брать не больше двух и никогда не напиваться. Ева говорила, что от алкоголя бывает обезвоживание, а это вредно для кожи. И можно потерять над собой контроль. А она всегда держала себя в руках, — объяснила Дженни. — Вы просто не понимаете, — беспомощно добавила она.

Тут она ошиблась.

— Нет, Дженни, я понимаю, — тихо сказала Хиллари. — Твоя подруга была очень сильной личностью, верно? Она точно знала, чего хочет, и всегда добивалась этого. У нее была цель, были мозги и была целеустремленность, чтобы получить желаемое.

При мысли о том, что этой силы больше нет, Дженни снова шмыгнула носом, но в серых ее глазах, обращенных на Хиллари, вновь загорелось удивление.

— Да, все так. Вы очень точно ее описали.

Хиллари кивнула. Она бросила взгляд на Джанин — любопытно было посмотреть на ее реакцию, — но Джанин, как образцовый сержант, записывала что-то в блокнот.

Хиллари кивнула. Итак, Ева презирала наркотики и наркоманов. И она, Хиллари, готова была в это поверить. Она знала людей из того же теста, что и Ева. Они были амбициозны. Даже беспринципны. Твердолобы и порой жесткосердечны. Таких не всегда любят, но они будут последними, кто попадется в наркотическую ловушку. Потому что знают свои сильные и слабые стороны, потому что слишком дорожат своей шкурой и не станут связываться с по-настоящему опасными вещами.

Нет, Хиллари уже начинала понимать Еву Жерэнт. И согласна была с оценкой Дженни Смит-Джонс.

— Чем еще увлекалась Ева? — с интересом спросила она. — В клубе каком-нибудь, например, состояла?

— Мы с ней занимались в одной театральной студии, — тут же ответила Дженни. — Но она сразу ушла в костюмеры. Играть на сцене не хотела. И еще она часто ходила в музыкальный класс. Только, по-моему, не играть. Если она и играла, то не у себя. Я бы услышала. А еще иногда она сидела в компьютерном классе, но, по-моему, ей просто нравилось играть в компьютерные игры и возиться с графикой — ну, для дизайна, — а программированием она не увлекалась.

Дженни беспомощно пожала плечами:

— Больше вроде ничего.

В этот миг она выглядела очень юной.

«Была ли я когда-нибудь такой же?» — беспомощно подумала Хиллари.

— А парень у нее был? — наугад спросила она.

Дженни словно бы немного замялась.

— Вроде бы нет. То есть… — под удивленными взглядами Джанин и Хиллари она жарко покраснела, — вокруг нее всегда увивались и мальчишки, и мужчины постарше. В Ка-О они ей просто проходу не давали, и…

— Ка-О? — переспросила Джанин.

— Комната отдыха, — ответила Хиллари. — Вроде досугового центра для студентов, — нетерпеливо добавила она. Хиллари не терпелось вернуться к вопросу об ухажерах. У такой девушки, как Ева, наверняка была бурная личная жизнь.

— Значит, у нее не было постоянного парня? — снова спросила она.

— Нет. Кажется, нет. Она никогда ни о чем таком не говорила.

Дженни снова свела брови, как будто сказанное ей и самой теперь казалось странным.

— Ева училась за счет колледжа, верно? — спросила Хиллари, решив зайти с другой стороны.

— Да. У ее отца крупная фармацевтическая компания, — простодушно ответила Дженни, — но Ева не хотела зависеть от родителей. Поэтому она подала на стипендию. И выиграла — она была такая умная!

Хиллари кивнула. Значит, Ева приукрасила историю о своей семье. Ну, это-то дело обычное. В таком окружении кто угодно приукрасит. Даже Дженни, застенчивая, открытая, дружелюбная Дженни на каникулы уезжала в живописный сельский особняк или в квартиру где-нибудь в Кенсингтоне. Могла ли Ева признаться своей верной обожательнице в том, что ее отец был всего лишь заурядным аптекарем в Лилле? Для Дженни Ева была настоящей светской особой, беззаботной парижанкой. И Еве хотелось поддержать этот образ.

Тем больше Хиллари не нравилось отсутствие у Евы сколь-либо постоянного любовника. Либо Ева Жерэнт была девственницей, но тщательно скрывала этот факт, либо мужчина у нее был, но она не желала этого афишировать. Первый вариант не стоило даже рассматривать всерьез. Что остается? — жертва убийства, у которой имелся тайный любовник.

Зачем она скрывала? Судя по тому, что Хиллари уже услышала, Ева с удовольствием поведала бы о своих сексуальных похождениях восторженной доверчивой Дженни — и потому упорное молчание Евы наводило Хиллари на самые мрачные мысли.

Призрак шантажа вновь поднял свою уродливую голову.

Они поговорили еще немного, но больше ничего полезного Хиллари не узнала. Она поблагодарила девушку и вышла.

В соседней комнате Томми на четвереньках ползал по полу в поисках улик. Если у покойной был тайничок под половицами, Томми его найдет.

— Как продвигается? — спросила Хиллари. Томми сел на пятки и вытер лоб тыльной стороной ладони. От радиатора в комнате было жарко, как в Африке, и Томми очень надеялся, что от него не разит потом.

— Ни шатко ни валко, шеф, — ответил Томми, — но две интересные штуки я таки нашел.

Он встал и отряхнул руки.

— Вот это было приклеено на скотч вон за той картиной, — сказал он, кивнув на казенную картинку — ничем не примечательный деревенский пейзаж, который, видимо, входил в стандартную меблировку комнаты. Пейзаж был помещен в тяжелую, богато украшенную раму и закрыт стеклом.

Хиллари посмотрела туда, куда указывал Томми, и увидела лежащий на комоде тонкий ежедневник, уже упакованный в пластик.

— Я старался его не залапать, шеф, но, когда я отклеил скотч, он упал. Там все по-французски.

Хиллари кивнула.

— Пусть криминалисты посмотрят, а потом отдадим на перевод.

Вряд ли ежедневник добавит что-то к уликам — однако если на нем найдутся неизвестные отпечатки пальцев, можно будет с уверенностью утверждать, что личными секретами и набросками Евы Жерэнт интересовался кто-то посторонний.

— Ну, это-то будет несложно, босс, — усмехнулась Джанин, и Хиллари улыбнулась в ответ.

— Да, — коротко согласилась она. Это Оксфорд. Даже если бы покойная писала в дневнике древнеегипетскими иероглифами, перемежая их каким-нибудь мертвым языком и сдабривая редким диалектом иврита, здесь и то нашлось бы с полдюжины специалистов, способных прочесть написанное. Современный французский — пф, ерунда.

— У них тут есть учитель современных языков, — с готовностью предложил Томми. — Я с ним раньше говорил. Он может перевести.

— Нет, — строго сказала Хиллари. — Никто в колледже не должен знать о том, что мы нашли ежедневник, — ровным голосом добавила она.

У Томми вытянулось лицо. Ему захотелось отвесить самому себе подзатыльник. Все правильно. И как только он ляпнул такую глупость?

При виде его оплошности Джанин улыбнулась, но без злорадства. В свое время она и сама успела налететь на все положенные углы.

— Так ты говорил, две вещи? — Хиллари, от которой не укрылся овладевший констеблем приступ самоуничижения, быстро сменила тему, стремясь спасти остатки его самоуважения.

— Да, шеф. Вторая — ключи. У нее на связке есть два неподходящих. В смысле они не подходят ни к двери в холле, ни к этой комнате. И странные они какие-то. Вот, посмотрите, — он потянулся к сумочке-ключнице, — все четыре точь-в-точь как от обычного дверного замка. Не от чемодана, не от велосипедного замка, самые обычные.

Хиллари кивнула:

— Ты прав. Молодец, Томми, — похвалила она, и отнюдь не только из чувства такта.