Хеннинг Манкелль - Китаец
Утром, когда она пришла в кабинет забрать папку с судебными делами, у нее вдруг возникло ощущение, что в комнате кто-то побывал. То же самое она испытала в пекинской гостинице. Вчера вечером она аккуратно сложила тяжелые папки в сумку. Сейчас края некоторых документов торчали наружу.
Времени было в обрез, но Биргитта все-таки обошла нижний этаж. Ничего не пропало, все на своих местах. Определенно разыгралось воображение, подумала она. Необъяснимые ночные звуки нельзя утром объяснять выдумками. Хватит с меня пекинской мании преследования. Здесь, в Хельсингборге, это мне совершенно ни к чему.
Биргитта вышла из дома и зашагала по переулку в сторону центра и окружного суда. По сравнению с вчерашним днем потеплело еще на несколько градусов. На ходу она обдумывала первое из предстоящих слушаний. Надо усилить контроль на входе, так как возможны потасовки между вьетнамцами, которые наверняка явятся на процесс. По договоренности с прокурором и старшим судьей она отвела на судебные слушания два дня. Срок, скорее всего, слишком мал, но на суд так давили, что пришлось согласиться. В собственном дневнике она зарезервировала еще один день и подготовила запасной план по очередным делам.
В здании суда Биргитта прошла прямиком к себе в контору, отключила телефон, откинулась на спинку кресла, закрыла глаза, мысленно повторяя важнейшие аспекты дела двух братьев Тран, включавшего задержание, два повторных ареста и обвинение. Теперь предстояли судебный процесс и приговор. В ходе следствия были арестованы еще два вьетнамца — Данг и Фан. Все четверо обвинялись в одних и тех же преступлениях как сообщники.
Биргитта Руслин порадовалась, что обвинение представляет прокурор Пальм. Этот средних лет человек серьезно относился к своей профессии и не принадлежал к числу обвинителей, которые так и не научились излагать дело без ненужных отступлений. Судя по материалам следствия, Пальм упорно добивался, чтобы полиция провела основательное дознание, а ведь так бывало далеко не всегда.
Ровно в десять она вошла в зал суда и села в свое кресло. Присяжные и секретарь уже на местах. В отделении для публики яблоку негде упасть. И охрана, и полицейские тоже здесь. Всех присутствующих проверили, пропустив, как в аэропорту, через арку металлоискателя. Биргитта стукнула молотком по столу, выслушала необходимые имена и фамилии, удостоверилась, что все стороны присутствуют, и предоставила слово обвинителю. Пальм говорил неторопливо, четко. Следить за ходом его речи не составляло труда. Временами Биргитта позволяла себе бросить взгляд в публику. Вьетнамцев много, большинство совсем юнцы. Среди других она заметила нескольких журналистов и молодую женщину, превосходную рисовальщицу, которая работала для целого ряда крупных газет. У Биргитты в конторе был вырезанный из газеты рисунок, изображавший ее самое. Он лежал в ящике, потому что ей не хотелось выглядеть перед посетителями не в меру тщеславной.
День выдался утомительный. Хотя по важнейшим пунктам следствие четко доказало, как были совершены преступления, четверка обвиняемых принялась сваливать вину друг на друга. Двое говорили по-шведски, но братьям Тран требовался переводчик. Биргитте Руслин пришлось неоднократно указывать переводчице, что она выражается очень туманно, она даже усомнилась, вправду ли переводчица понимает, что говорят парни. Один раз ей пришлось утихомирить кое-кого из публики, пригрозить удалением из зала, если они не успокоятся.
В обеденный перерыв заглянул Ханс Маттссон, спросил, как идет дело.
— Парни врут, — сказала Биргитта Руслин. — Но у следствия прочная доказательная база. Вопрос в том, насколько квалифицирован переводчик.
— Ее считают компетентной, — удивленно ответил Ханс Маттссон. — Я вправду постарался найти самого лучшего переводчика в стране.
— Может, у нее плохой день.
— А у тебя?
— Нет. Но время идет. Не уверена, что завтра во второй половине дня мы сумеем закончить.
На послеобеденном слушании Биргитта Руслин продолжала время от времени поглядывать в публику. И вдруг заметила пожилую вьетнамку, которая одиноко сидела в углу, почти скрытая за спинами других людей. Каждый раз, посмотрев в ту сторону, Биргитта обнаруживала, что вьетнамка смотрит прямо на нее, тогда как остальные вьетнамцы большей частью смотрели на обвиняемых — своих дружков или родственников.
Ей вспомнилось, как несколько месяцев назад она сидела в зале китайского суда. Может, теперь у меня гостья по обмену, из Вьетнама, иронически подумала она. Хотя тогда бы меня предупредили. К тому же рядом с этой женщиной нет переводчика.
Дневные слушания закончились, а она по-прежнему сомневалась, хватит ли завтра времени выслушать все, что должно быть сказано. Устроилась в конторе и прикинула, что еще предстоит до закрытия слушаний и оповещения о том, когда будет оглашен приговор. Ну что ж, возможно, удастся уложиться, если не возникнет неожиданностей.
Этой ночью она спала крепко, никакие звуки ее не будили.
Наутро, когда слушания возобновились, пожилая вьетнамка опять сидела на том же месте. Что-то в ней смущало Биргитту Руслин. В перерыве она подозвала одного из охранников и попросила проверить, держится ли эта женщина и в перерыве особняком. Перед самым началом заседания он сообщил, что женщина ни с кем не разговаривала.
— Понаблюдайте за ней, — сказала Биргитта Руслин.
— Если хотите, я удалю ее из зала.
— На каком основании?
— Она вас беспокоит.
— Я просто прошу понаблюдать за ней. И всё.
Биргитте Руслин все-таки удалось завершить слушания в этот день, ближе к вечеру. Сообщив, что приговор будет оглашен 20 июня, она закрыла заседание и поблагодарила заседателей. Последнее, что она видела, выходя из зала, была пожилая вьетнамка, провожавшая ее взглядом.
Ханс Маттссон заглянул к ней в контору, когда все закончилось. Он слышал заключительные речи прокурора и защиты по внутреннему радио.
— У Пальма выдались отличные дни.
— Вопрос в том, какое назначить наказание. Братья Тран — главные фигуранты, вне всякого сомнения. Двое других, конечно, сообщники. Но похоже, они боятся братьев. Трудно отделаться от впечатления, что они, возможно, взяли на себя большую вину, чем на самом деле.
— Дай знать, если захочешь обсудить.
Биргитта Руслин собрала свои записи: можно идти домой. Стаффан прислал на мобильный сообщение, что у них все в порядке. Биргитта уже шла к двери, когда на столе зазвонил телефон. Отвечать или нет? В конце концов она сняла трубку.
— Это я.
Голос знакомый, только вот сразу не сообразишь чей.
— Кто «я»?
— Нурдин. Охранник.
— Простите. Я устала.
— Я только хотел сказать, что к вам тут посетитель.
— Кто?
— Та женщина, за которой вы просили меня понаблюдать.
— Она не ушла? Чего она хочет?
— Не знаю.
— Если она родственница одного из обвиняемых вьетнамцев, я с ней говорить не могу.
— Думаю, вы ошибаетесь.
Биргитта начала терять терпение:
— Что вы имеете в виду? Я не могу с ней говорить!
— Я имею в виду, она не из Вьетнама. Прекрасно говорит по-английски. Она китаянка. И хочет с вами поговорить. Это, мол, очень важно.
— Где она?
— Ждет на улице. Я ее вижу. Вон сорвала листок с березы.
— Имя у нее есть?
— Конечно. Но мне она не сказала.
— Иду. Попросите ее подождать.
Биргитта подошла к окну и тоже увидела женщину на тротуаре.
Через минуту-другую она вышла на улицу.
35
Женщина — ее звали Хо — выглядела как младшая сестра Хун. Когда Биргитта подошла ближе, сходство поразило ее — та же строгая прическа, то же достоинство. В руке Хо все еще держала березовый листок.
Китаянка представилась на прекрасном английском, как в свое время Хун.
— У меня к вам дело, — сказала Хо. — Если я не нарушу ваших планов.
— Мой рабочий день закончен, так что прошу вас.
— Я не понимала ни слова, но видела, какое уважение вам выказывали.
— Несколько месяцев назад я побывала в китайском суде. Там тоже судила женщина. И относились к ней тоже с большим уважением.
Биргитта предложила зайти в кафе или в ресторан. Но Хо жестом показала на парк поблизости и расставленные там скамейки.
Они сели. Неподалеку шумела подвыпившая компания пожилых мужиков, которых Биргитта Руслин видела много раз. Даже смутно припоминала, что однажды судила одного из них за какой-то проступок, теперь начисто забытый. Вечные обитатели парка. Алкаши из парков и одинокие мужчины, сгребающие листья на кладбищах, — квинтэссенция шведского общества. Убрать их — и что останется? Она часто размышляла об этом.
Среди выпивох затесался один чернокожий. Новая Швеция и тут давала себя знать.
