Джон Вердон - Зажмурься покрепче
— Каким ты себе представляешь этого Флореса? — спросил Хардвик.
— Ты про лицо?
— В целом. Когда ты слышишь «Флорес», что ты видишь?
— Как он стоит голый в какой-то асане в садовом павильоне Эштона.
— Что и требовалось доказать! — воскликнул Хардвик. — Ты читал про это в отчетах, да? А теперь представляешь, будто видел сам.
Гурни пожал плечами:
— Мы все так делаем. Наш ум заполняет пустоты любыми удобными образами. Опять же ты прав, что мы очень падки на выразительные сюжеты… — помолчав, он вдруг спросил: — Слушай, а кровь была еще мокрой?
— Какая?
— Кровь на мачете! Ты сам говоришь, что если мачете не орудие убийства… То есть кровь не могла быть с места убийства.
— Она была мокрой. Во всяком случае… она выглядела мокрой. Постой, дай вспомнить… Та часть, которую я видел, выглядела мокрой, но поверх прилипли грязь и листья…
— Черт, черт! — перебил его Гурни. — Вот же зачем он присыпал мачете влажными листьями и землей…
— …чтобы кровь не успела высохнуть?
— Или окислиться в достаточной степени, чтобы отличаться от крови, которую нашли потом в домике. Эксперты бы это заметили. А если бы кровь на мачете была подсохшей…
— Все бы сразу поняли, что это не орудие убийства.
— Именно. Мокрая земля не дала бы крови быстро засохнуть и не позволила бы выяснить степень окисления, так что она выглядела вполне как кровь, что была вокруг тела.
— В лаборатории такое бы не просекли, да, — вздохнул Хардвик.
— Еще бы! Анализ делали в лучшем случае на следующий день, а к тому времени разница в окислении между двумя образцами была бы невелика, тем более если разница не больше часа-другого. Есть сложный анализ, который может такое выявить, но его бы стали делать только по запросу судмедэкспертов, а запроса не было.
Хардвик кивал, глядя на дорогу.
— То есть мы еще в самом начале опирались не на те факты. Ну и что теперь?
— Хороший вопрос, — вздохнул Гурни. — Возможно, мы опирались не на те факты не только в самом начале.
Вежливый голос навигатора сообщил, что осталось полторы мили, а затем нужно повернуть налево.
На повороте стоял деревянный столб с черно-белой табличкой: «Частная собственность». Над узкой, аккуратно мощенной дорогой смыкали ветви сосны, образуя живописный тоннель, в конце которого оказался забор из сетки и открытые ворота, а за ними — опущенный шлагбаум и элегантный, обшитый деревом домик, по виду сторожка. На стене у въезда красовалась синяя вывеска с золотыми буквами: «Школа-интернат Мэйплшейд. Въезд только по пропускам». Из сторожки вышел крепко сложенный человек с редеющей сединой. На нем были простые черные штаны и серая рубашка, но держался он в них, словно в форме, а спокойный оценивающий взгляд выдавал в нем отставного копа. Он вежливо улыбнулся.
— Чем могу помочь?
— Дэйв Гурни, старший следователь Джек Хардвик, полиция Нью-Йорка. Хотим поговорить с доктором Эштоном.
Хардвик достал бумажник и предъявил удостоверение.
Охранник внимательно изучил его и скис.
— Хорошо, подождите здесь, я его позову.
Не отводя взгляда от посетителей, он ввел какой-то код на телефоне и заговорил:
— Сэр, к вам детектив Хардвик и мистер Гурни… Да, прямо на въезде… Нет, больше никого. Да, конечно, — он протянул трубку Гурни.
Нервный голос Эштона сказал:
— Боюсь, вы приехали в неудачный момент. Не уверен, что могу…
— У нас всего несколько вопросов, доктор, и еще мы бы хотели осмотреть территорию, чтобы лучше понять, как она устроена.
Эштон вздохнул:
— Ладно, я кого-нибудь за вами пришлю. Передайте трубку охраннику.
Получив отмашку, охранник кивнул на небольшую площадку за сторожкой.
— Припаркуйтесь там. Дальше движение транспорта запрещено. За вами придут.
Шлагбаум поднялся, и Гурни проехал на площадку. Оттуда был виден забор, и он с удивлением заметил, что тот сверху был увенчан спиралью колючей проволоки.
Хардвик смотрел в ту же сторону.
— Думаешь, это чтоб мальчишки не лазали или чтоб девчонки не сбегали?
— Про мальчишек я как-то и не подумал, — отозвался Гурни. — Но это вариант. Школа, битком набитая одержимыми сексом девицами… даже если это нездоровая одержимость, все равно это магнит для пацанов.
— Особенно если это нездоровая одержимость, — поправил его Хардвик, выходя из машины. — Идем, перетрем с привратником.
Охранник, который до сих пор не вернулся в сторожку, с интересом посмотрел на них. Теперь он выглядел чуть дружелюбнее.
— Вы насчет этой Листон, которая тут работала?
— Вы были знакомы? — спросил Хардвик.
— Представлены не были, но я знал, кто это. С Эштоном работала.
— А с ним вы знакомы?
— Часто вижу его, но мы почти не общаемся. Он, как бы это сказать, малость скрытный, что ли.
— Держится на расстоянии, да?
— Да, на немалом.
— Так вы не ему подотчетны?
— Нет, Эштон напрямую тут мало с кем общается. Слишком важная персона, сами понимаете. Почти все подотчетны доктору Лазарю.
Гурни расслышал в этом комментарии легкую неприязнь и перевел взгляд на Хардвика, рассчитывая, что он тоже ее заметил. Но Хардвик был невозмутим, и Гурни спросил сам:
— А какой он, доктор Лазарь?
Охранник помедлил, видимо, размышляя, как бы ответить без неприятных последствий.
— Я слышал, что он не самый дружелюбный человек, — сказал Гурни, вспоминая описания Саймона Кейла.
Этого оказалось достаточно, чтобы охранник тут же выдал себя.
— Дружелюбный?! Хах! — спохватившись, он добавил: — Ну нет, он, может, нормальный, но какой-то, блин…
— Не очень приятный в общении? — подсказал Гурни.
— Даже не знаю, как сказать. Он такой себе на уме. Бывает, разговариваешь с ним, а ощущение, что он вообще не здесь. Помню, был случай… — он осекся, потому что раздался хруст гравия под колесами.
Все повернулись к парковочной площадке. К машине Гурни подтянулся темно-синий микроавтобус.
— Вспомнишь Лазаря, он и появится, — буркнул охранник.
Человек, который вышел из микроавтобуса, был далеко не молод, но хорош собой. Однако черты его бледного лица были настолько симметричны, что это выглядело неестественно, а волосы были такого оттенка черноты, какого можно добиться только при помощи краски. Он кивнул на пассажирскую дверь машины.
— Садитесь, прошу, — сказал он. Выражение его лица, по-видимому, означало улыбку, но выглядело как гримаса человека, которого раздражает дневной свет. Он вернулся на водительское место и стал ждать.
Гурни и Хардвик сели сзади.
Лазарь вел медленно, впившись взглядом в дорогу. Спустя пару минут они куда-то свернули, и сосны расступились перед небольшим парком с ухоженным газоном и кленами. Мощеная дорожка перешла в классическую аллею, в конце которой возвышался неоготический викторианский особняк с пристройками в том же стиле с обеих сторон. Перед особняком аллея раздваивалась. Лазарь свернул направо, и они направились к задней части здания мимо пышных ландшафтных клумб. Здесь две части дороги вновь встречались, и уже вторая аллея вела к большой часовне из темного гранита. Узкие стекла в витражах напоминали исполинские красные карандаши, но Гурни подумал, что они выглядят как зияющие раны в камне.
— У школы собственная церковь? — удивился Хардвик.
— Это уже давно не церковь, — ответил Лазарь. — Только здание осталось. Даже жалко, — добавил он.
— Почему жалко? — поинтересовался Хардвик.
Лазарь задумчиво ответил:
— Церкви заставляют задуматься о добре и зле, о преступлении и наказании… — пожав плечами, он остановился перед часовней и выключил двигатель. — Впрочем, мы ведь и без всякой церкви заплатим за свои грехи, верно?
— А где все? — спросил Хардвик.
— Там, внутри.
Гурни поднял взгляд на башню цвета сумерек и поежился.
— Доктор Эштон тоже там? — уточнил Гурни.
— Я провожу вас, — сказал Лазарь и вышел из машины.
Они вышли следом и поднялись по гранитным ступеням, затем прошли в широкий, тускло освещенный холл, где пахло, как в церкви из детства Гурни в Бронксе: запах старого дерева, каменной пыли, копоти на сводах. Казалось, что здесь можно разговаривать только шепотом и ходить на цыпочках. За тяжелыми дубовыми дверьми, которые, по-видимому, вели в основной зал часовни, слышались голоса.
Сверху, над входной аркой, виднелись слова: «Райские врата».
Гурни снова спросил:
— Доктор Эштон там?
— Нет, там только девочки. Успокаиваются. Сегодня перенервничали после новостей про беднягу Листон. Доктор Эштон на органном чердаке.
— Здесь сохранился органный чердак?
— Нет, конечно. Там теперь кабинет, — он кивнул на узкий проход в дальнем конце холла, за которым можно было разглядеть темную лестницу. — Это там. Прошу.
