Фридрих Незнанский - Оборотень
Больше он ни о чем не стал спрашивать Максима Сомова. Теперь он был уже совершенно уверен в том, что сказать правду этот «петюнчик» может только по ошибке. А еще подумалось: «Жаль, Снегирев не слышал своей отменной характеристики».
И все же поход в «Пику» был не окончательно бесполезным. Подтвердились подозрения Турецкого насчет Куценко. Хотя с другой стороны, это бесполезный факт — нельзя же человека отдавать под суд только за то, что он сволочь. Интереснее было другое — реакция Максима на Козочку. Она была какая-то странная. Но в чем состоит эта странность, сам Турецкий до конца не понимал.
Поздний вечерВеселый аттракцион с некоторых пор поставлен в парке Горького. Всего за сто тысяч вас за ноги привязывают к резиновому канату и бросают с парашютной вышки — вниз головой. За пару метров от земли канат спружинивает. Бугор и его дружки не оставили своим вниманием это новое развлечение, и каждый из них, превозмогая дрожь в поджилках, по разу падал вниз, одновременно раздуваясь от сознания собственного беспримерного мужества.
Они шагали по безлюдному в этот поздний час Крымскому мосту, удаляясь от парка шеренгой, перегородив проезжую часть и вынуждая автомобили сворачивать на противоположную полосу. Они чувствовали себя молодыми хозяевами жизни, сильными, уверенными, зубастыми.
— Э! — сказал вдруг Бугор. — Это что там за педрила канает?
Навстречу, смешно и неуклюже шлепая кедами, двигался любитель бега трусцой. Он был в очках, с небольшой редкой бородкой и длинными волосами, перехваченными повязкой. Мешок с картошкой, из тех, что, стесняясь своей неумелости, предпочитают бегать в темные, глухие часы. На поясе у него болтался в матерчатом кармашке маленький то ли приемничек, то ли плейер. От кармашка вверх тянулся тонкий провод с наушниками.
При виде шумной джинсово-кожаной шеренги бегун сбавил шаг.
— Банзай! — в восторге завопил Глиста, который в иной жизни носил гордую фамилию Аристов.
— Инсульт-привет! — обрадовался Колесо. — Куда бежим? Может, лучше поплаваем?
Все косились на Бугра, и Бугор подтвердил:
— Отхерачим!
Бегуну перегородили дорогу. У этого примороженного не хватило ума даже по-быстрому сделать ноги. А может, просто не надеялся убежать, где уж ему. Он сдуру попытался прорваться, сунулся вдоль перил, но на пути возник Бугор, блеснуло под фонарем лезвие раскрытого пера, и бегун, испуганно всплеснув руками, остановился. Он был среднего роста, в бесформенном, мешковатом спортивном костюме отечественного производства. Сачками таких только ловить.
— Пропустите, пожалуйста, — залепетал он.
— А ты, значит, газет не читаешь? — сказал ему Изюм. — Мост теперь платный. Гони капусту!
Бегун съежился и начал беспомощно озираться.
— Можно и натурой, — захохотал Колесо. — Вертушка у тебя важная.
Бегун переминался с ноги на ногу, тыкался в разные стороны, пытаясь вырваться из кольца, но всюду наталкивался на хохочущие рожи и выставленные кулаки молодых парней, каждый из которых был, пожалуй, крупнее его самого. Кроме разве Глисты. Бугор держался чуть сзади. Он поигрывал кнопарем, то убирая, то выкидывая лезвие. Он знал, как действовало на пугливую жертву отточенное движение руки, приводящей в боевое положение нож. И пользовался моментом, чтобы попрактиковаться.
Колесо первым перешел от слов к делу. Шагнув вперед, он протянул руку к матерчатому чехольчику на поясе у бегуна. Тот шарахнулся, прикрывая ладонью имущество: он, дурак, надеялся его отстоять. Что ж, надеяться не вредно. Колесо, выругавшись, схватил пустоту, зато бегуна сзади пнули ногой. За Вампиром не заржавеет. Удар бросил недотепу вперед, он упал на колени и вскинул руки к лицу, пытаясь поймать свалившиеся очки.
На него налетели с разных сторон, улюлюкая и вопя, и…
* * *Впоследствии милиции не удалось восстановить не то что подробностей — даже и основных событий сражения. Слишком бессвязные и отрывочные показания дали потерпевшие, вернее, те из них, кто был способен что-то сказать.
Первым заподозрил неладное Изюм. Он подскочил к бегуну, собираясь шарахнуть его в лицо кулаком, и кулак уже несся вперед, когда стоявший на коленях человек поднял голову и Изюм увидел его глаза.
В них не было страха.
Осмыслить это странное явление Изюм не успел. Его кулак отчего-то слегка изменил траекторию, словно сам собой влетев в неизвестно откуда взявшиеся тиски. Запястье вывернулось невероятно болезненным образом, Изюм с воем проскочил за спиной бегуна, уже не понимая ничего, кроме отчаянной боли в руке. В неуправляемом полете он сбил с ног кого-то из приятелей, услышал хруст собственного сустава, развернулся, как балерина, и плашмя грохнулся на спину. Удар затылком об асфальт начисто вышиб сознание. Позже, когда приедет «скорая помощь», ему поставят диагноз: тяжелое сотрясение мозга плюс со всякими смещениями и разрывами перелом правой руки.
Дружки Изюма сначала восприняли его неожиданную аварию как простую случайность. Оступился, споткнулся, с кем не бывает.
Так всегда кажется, когда работает мастер.
Дальше настал черед Колеса. Он вознамерился пнуть бегуна сзади в хребет, но тоже не успел: его нога почему-то проскочила вперед, и он полетел кувырком, обдирая ладони.
Когда слетел с катушек и не сразу вскочил квадратный здоровяк Колесо, умный Аристов, он же Глиста, сообразил: дело пахнет керосином. Не зря все же Аристов-старший заседал в правительственной комиссии, кое-какие мозги в семействе водились. Глиста начал пятиться, одинаково боясь и стремного (как выяснилось) бегуна, и Бугра, по-прежнему наблюдавшего со стороны. Он не успел притвориться, будто берет разбег для лихого наскока. Бегун вдруг взвился с асфальта, и его нога, как копье, вошла Аристову в живот. Когда-то он видел в замедленной съемке, как бьет по мячу тренированный футболист. Его еще поразило, что бутса бразильского форварда наполовину вдвинулась в белый шар, надутый до каменного состояния. И вот теперь нечто похожее произошло с его собственным телом. Вначале ему только показалось, будто кишкам внезапно перестало хватать места внутри и они разом хлынули кверху, стремясь выскочить через рот. Потом мир перестал существовать. Когда Глисту привезут в больницу, его случай не то чтобы обогатит медицину, но в списке повреждений разрыв мочевого пузыря займет даже не самое почетное место.
Бугор великой сообразительностью не блистал никогда. Тем не менее до него вдруг дошло, что его личная кодла терпела полный разгром, причем разгром этот был сокрушительным и жестоким. Бесхребетник, которого они думали играючи обобрать, — этот тип одного за другим калечил здоровенных парней. Кусок свинцового шланга, которым попытался огреть его Колесо, вышиб своему прежнему хозяину передние зубы и, угодив концом в лоб, отправил верзилу в глубочайший нокаут…
Когда число тел, корчившихся на земле, превысило число боеспособных, Бугор понял, что настала пора вступать самому. Он поудобнее перехватил кнопарь и прыгнул вперед.
Бугор все знал про ножи. Перышко, поблескивая, летало из руки в руку, перекатывалось в ладонях, разворачивалось то так, то этак. Не угадаешь, каким будет удар. Бегун поплыл ему навстречу, именно поплыл неким сплошным слитным движением, словно бы не разделявшимся на шаги. А потом, когда оставалось метра три и Бугор уже затевал серию хитрых финтов, способных обмануть хоть кого, — бегун вдруг улыбнулся, и при виде этой улыбки на очаковского бандита снизошло озарение.
Он понял, что погиб.
Еще он понял, что этот очкарик, с виду сущая мешковина, оказался здесь совсем не случайно, и что вся бугровская кодла на самом деле была ему вроде семечек, и что не по зубам он ни ему, Бугру, ни тем более Изюму.
Кое-кто из его дружков лежал совсем неподвижно, другие, подвывая, пытались ползти прочь, еще кто-то улепетывал в сторону парка. Когда бегун оказался совсем близко, Бугор перебросил перо из правой руки в левую и ударил снизу вверх, метя по сонной артерии.
Это был классный удар. Но одновременно с ударом бегун прянул в сторону, его ладонь коснулась запястья Бугра и повела вниз и вперед, неодолимо, потому что Бугор вложил в удар весь вес своего тела, и теперь этот вес падал в вакуум, а когда перед глазами возник близкий асфальт, на его фоне успело сверкнуть знакомое лезвие пера, все еще зажатого у Бугра в кулаке, только смотрело оно теперь ему прямо в ямку между ключиц. Так его позже и оприходовала милиция: налетел, напоролся…
Когда действительно дойдет до показаний, смертельно напуганные молодые люди сильно разойдутся во мнениях, как же конкретно выглядел тот человек. Все по-разному оценят его рост, возраст, фигуру. Общими деталями во всех рассказах будут только очки, длинные волосы под ярко-желтой повязкой, редкая бороденка и еще убого-синее «совковое» хэбэ вроде тех, в каких двадцать лет назад ходили школьники на физкультуру, а теперь копаются на своих участках подмосковные огородники. Между тем уже довольно далеко от места происшествия по улице мощным и легким шагом опытного марафонца бежал человек, ни в коем случае не напоминавший не то что многоликого персонажа коллективного бреда, но даже и настоящего автора различных тяжких телесных повреждений и одного постепенно остывавшего тела. Человек этот был сед, коротко, ежиком, стрижен и облачен в далеко не новый, но по-прежнему яркий и красивый спортивный костюм. Ему предстояло вычертить по улицам очень сложную траекторию и приблизиться к дому Лубенцова со стороны, не дающей ни малейшего повода для досужих сопоставлений. По дороге он переоденется еще дважды: сначала вывернет наизнанку двусторонний костюм, потом снимет нижнюю половину и обмотает ее вокруг пояса, оставшись в спортивных трусах. Лето, братцы, жара!
