Луиз Пенни - Хороните своих мертвецов
– Или начало. Все зависит от точки зрения. Что случилось дальше?
– Он выкопал одну яму и передал мне лопату. Я размахнулся и ударил его.
– Все так просто?
– Нет, не просто, – отрезал Хэнкок. – Это было ужасно. Но необходимо.
– Почему?
– А догадаться не можете?
Гамаш задумался:
– Потому что вы могли?
На губах Хэнкока появилась улыбка.
– Наверно. Чем больше я об этом думаю, тем сильнее убеждаюсь, что никто другой не смог бы это сделать. Я был единственным. Элизабет никогда бы не смогла это сделать. Мистер Блейк? Возможно, когда был помоложе. Но не теперь. Портер Уилсон и мухи не обидит. Кен? Да он уже сколько лет как отказался от своего голоса. Нет, я был единственным, кто мог.
– Но какая в этом была нужда?
– Обнаружение останков Шамплейна в нашем подвале убило бы английское сообщество. Нанесло бы последний удар.
– Большинство квебекцев ни в чем не стали бы вас винить.
– Вы так думаете? Возбудить антианглийские настроения не так уж трудно даже среди людей мыслящих. Всегда существует подозрение, что англичане заваривают какую-то кашу.
– Не согласен, – возразил Гамаш. – Но то, что думаю я, не имеет значения, верно? Имеет значение то, во что верите вы.
– Кто-то должен был их защитить.
– И в этом состояла ваша миссия.
Это прозвучало как утверждение, а не вопрос. Гамаш с самого первого дня знакомства с молодым священником знал это. Не фанатизм, а твердая убежденность, что он пастух, а они – его стадо. И если франкоязычные были тайно уверены, что англичане заваривают какую-то кашу, то англичане не сомневались, что французы только и ждут повода, чтобы разделаться с англичанами. Как ни посмотри, это было идеальное замкнутое маленькое сообщество.
И миссия преподобного Тома Хэнкока состояла в том, чтобы защитить своих прихожан. Гамаш вполне мог понять такие чувства.
Но неужели даже не останавливаясь перед убийством?
Гамаш вспомнил, как сделал шаг вперед, прицелился и выстрелил.
Он убил, чтобы защитить своих. И, не колеблясь, поступил бы так же опять, если бы обстоятельства потребовали.
– Что вы собираетесь делать? – спросил Хэнкок, поднимаясь.
– Это зависит от того, что собираетесь делать вы.
Гамаш тоже поднялся на затекших ногах, поднял Анри.
– Я думаю, вы понимаете, почему я сегодня пришел сюда, на Поля Авраама.
Гамаш понимал. Как только он увидел Тома Хэнкока в его куртке, он понял, почему тот пришел сюда.
– По крайней мере, в этом будет какая-то симметрия, – сказал Хэнкок. – Англичанин, свалившийся с утеса двести пятьдесят лет спустя.
– Вы знаете, что я вам не позволю сделать это.
– Вы знаете, что у вас нет ни единого шанса мне помешать.
– Вероятно, это так. И нужно признать, что он мне не помощник. – Гамаш показал на Анри. – Если только вид собаки, визжащей от страха, не заставит вас сдаться.
Хэнкок улыбнулся:
– Лед скоро кончится. Выбора у меня нет. Это моя судьба.
– Нет. Почему, как вы думаете, я здесь?
– Потому что вы настолько погружены в свою скорбь, что даже соображать толком не можете. Потому что вам не уснуть и вы пытаетесь убежать от себя самого.
– Возможно, и так, – улыбнулся Гамаш. – Но каковы были шансы для нас двоих встретиться в снежную бурю? Окажись я там на десять минут раньше или позже, отклонись я в сторону на десять футов, и мы бы разминулись. Прошли бы мимо друг друга, ничего не видя, ослепленные метелью.
– И что вы хотите этим сказать?
– Я говорю то, что говорю: каковы были шансы?
– Какое это имеет значение? Оно ведь уже случилось. Мы встретились.
– Вы смотрели этот ролик, – сказал Гамаш, понизив голос. – Вы видели, что случилось. Насколько все было шатко.
– Насколько вы были близки к смерти? Да, видел.
– Может быть, именно поэтому я и не умер.
Хэнкок посмотрел на Гамаша.
– Вы хотите сказать, что жизнь была подарена вам, чтобы остановить меня, не дать прыгнуть с утеса?
– Может быть. Я знаю, насколько драгоценна жизнь. Вы не имели права забирать жизнь Рено. И вы не имеете права забирать свою. Не надо. Слишком много смертей. Этому нужно положить конец.
Гамаш взглянул на священника. Он знал, что этого человека влекут море и скалы, что он любит англичан Квебека, а теперь вот стоит на тонком льду вдали от берега.
– Вы ошибаетесь, – сказал наконец Гамаш. – Англичане Квебека совсем не слабые, не хрупкие. Элизабет Макуиртер, Уинни, Кен, мистер Блейк и даже Портер не могли бы убить Огюстена Рено не потому, что они слабы, а потому, что в этом нет нужды. По большому счету он не представлял никакой угрозы. Они приспособились к новой реальности, к новому миру. Вы единственный, кто не смог этого сделать. Англичане будут здесь всегда, как оно и должно быть. Здесь их дом. Вам нужно крепче верить в них.
Хэнкок подошел к Гамашу:
– Я ведь мог пройти мимо.
– Возможно. Я бы попытался вас остановить, хотя физических сил у меня не хватило бы. Но вы знаете, что я пошел бы за вами. Не смог бы иначе. А что потом? Франкоязычный канадец средних лет и молодой англичанин пропали в снежную бурю на Полях Авраама. Первый отправился искать утес, другой – искал первого. Интересно, когда бы они нашли нас? Наверно, весной? Замерзших. Еще два незахороненных тела? Неужели оно того стоит?
Они смотрели друг на друга. Наконец Том Хэнкок вздохнул:
– Если бы мне повезло, то с утеса упали бы вы.
– Это было бы неприятно.
Хэнкок устало улыбнулся:
– Сдаюсь. Сопротивление окончено.
– Merci, – сказал Гамаш.
У дверей Хэнкок повернулся. Рука Гамаша, чуть подрагивая, потянулась к защелке.
– Я не должен был обвинять вас в спекуляции на вашей скорби. Моя ошибка.
– Может, не такая уж и большая, – заметил Гамаш. – Мне пора покончить с этим. Отпустить их.
– Со временем, – сказал Хэнкок.
– Avec le temps, – согласился Гамаш. – Да.
– Вы только что упомянули видеоролик, – сказал Хэнкок, вспомнив о еще одном своем вопросе. – Вы знаете, как он попал в Интернет?
– Нет.
Хэнкок внимательно посмотрел на него:
– Но подозрения у вас есть.
Гамаш вспомнил лицо Франкёра, искаженное гневом, когда он, Гамаш, дал волю своей ярости. Их противостояние имело давнюю историю. Франкёр достаточно хорошо знал Гамаша, чтобы понимать, чем можно уязвить его сильнее всего: не критикой неудавшейся операции по освобождению заложника, а как раз противоположным. Похвалой. Незаслуженной похвалой, хотя его люди и погибли.
Если старшего инспектора не смогла остановить пуля, то вот это, возможно, и остановит.
Однако теперь перед мысленным взором Гамаша возникло другое лицо. Молодое. Жаждущее присоединиться к ним. Но снова получившее отказ. Ее опять отправили в подвал. Где она мониторила все. Слышала все. Видела все. Все записывала.
И все помнила.
Глава двадцать шестая
– Передай привет Рейн-Мари, – сказал Эмиль.
Они с Гамашем стояли у двери. В «вольво» Гамаша уже лежали его чемодан и разные угощения от Эмиля для Рейн-Мари. Печенье от Пайяра, паштет и сыр от Ж. А. Муасана, шоколад из женского монастыря, продающийся в магазине на рю Сен-Жан.
Гамаш надеялся, что большинство всего этого доедет до Монреаля, хотя некоторые сомнения на этот счет у него и Анри все же были.
– Непременно. Наверно, я вернусь через несколько недель, чтобы давать свидетельские показания в суде. Впрочем, у инспектора Ланглуа есть все необходимые доказательства.
– К тому же и признание помогло, – с улыбкой сказал Эмиль.
– Да.
Гамаш оглядел дом. Они с Рейн-Мари много лет приезжали сюда после отставки Эмиля и его возвращения с женой в Квебек-Сити. После смерти Алисы они стали приезжать чаще, чтобы Эмиль не оставался один.
– Вот, думаю продавать дом, – сказал Эмиль, видя, как оглядывается Арман.
Гамаш повернулся к нему, помолчал.
– Да, дом большой.
– Ступеньки становятся все круче, – согласился Эмиль.
– Мы всегда вам рады, вы это знаете. Переезжайте к нам.
– Да, я знаю, merci, но, пожалуй, я останусь здесь.
Гамаша это не удивило. Он улыбнулся:
– Знаете, я подозреваю, что Элизабет Макуиртер испытывает те же чувства. Трудно жить в большом доме одной.
– Правда? – спросил Эмиль, глядя на Гамаша с нескрываемым подозрением.
Тот улыбнулся и открыл дверь:
– Не выходите на улицу – холодно.
– Не такой уж я хлюпик, – отрезал Эмиль. – И потом, я хочу попрощаться с Анри.
Услышав свое имя, пес посмотрел на Эмиля, выставив вперед уши и насторожившись: а вдруг речь идет о чем-то вкусненьком? И он не ошибся.
Тротуар только что очистили от снега. Перед рассветом буря прекратилась, и солнце поднялось над безупречно белым ландшафтом. Город сиял, свет отражался от всех поверхностей, создавая впечатление, что Квебек-Сити сотворен из кристаллов.
