Вильям Каунитц - Подозреваемые
Когда пятнадцатью минутами позже Скэнлон возвратился в свой кабинет, его уже ждали двое полицейских. Подойдя к столу, он сделал отметку на отрывном календаре: «Забрать ленты с записью и возвратить долг Д.». Только тогда он обратил внимание на полицейских, развалившихся в креслах и поджидающих его. Поодаль, подпирая спиной стену, стоял Броуди. Он представил Скэнлону полицейских Стоуна и Трамвела.
Кивнув им, Скэнлон произнес:
— Где вы оба были, когда поступил первый сигнал о случившемся?
У Трамвела было рябое лицо и рыжие волосы.
— На углу Аполло и Бриджуотер-стрит, — ответил он, вытянув ноги и разглядывая свои ботинки так, будто видел их впервые.
— Что вы увидели, когда прибыли на место преступления? — спросил Скэнлон, наклонив голову и гадая, что же интересного нашел Трамвел в своих ботинках.
Волосы Стоуна были зачесаны назад, а нос смахивал на крупную луковицу. На этот вопрос ответил он:
— Собралась большая толпа. Мы выскочили из машины и пробились в лавку. Галлахер валялся на полу. Трое ребят кричали, забившись в угол.
Трамвел продолжал:
— Я обыскал мужчину и быстро связался с центром, объяснил ситуацию и попросил прислать людей и дежурную полицейскую машину. Дежурный капитан действовал без промедления.
— Вы не пытались сразу отправить их в больницу?
Стоун сделал протестующий жест.
— Сомнений быть не могло. Они оба были мертвы.
— Это ваш постоянный участок?
— Да, — ответил Трамвел, вновь переводя взгляд на свои ботинки.
— Вы оба знали Галлахера?
— Да. Мы часто видели его у Йетты. Он оставлял машину в запрещенном месте, перед помещением, снимаемым для гражданских панихид, и вешал табличку: полицейский при исполнении. Однажды мы решили проверить. Может быть, это родственник Йетты, пользующийся табличкой? Но он показал свое удостоверение, и тогда мы оба его узнали. Потом мы часто видели его здесь.
Не глядя на полицейских, Скэнлон небрежно спросил:
— Йетта занималась незаконными делишками?
Они нервно переглянулись. Скэнлон понял их. В нью-йоркском полицейском управлении существовали свои неписаные законы борьбы с преступностью. Патрульным запрещалось препятствовать торговле наркотиками и нелегальному приему ставок. Параноики из «дворцовой стражи» испугались, обжегшись на деле Нэппа и Серпико. В итоге рынок сбыта наркотиков расширился, выросло число игорных притонов, с которыми патрульный полицейский не мог ничего поделать. Взяткодатели были ему не по зубам. Но каждый на Службе знал, что, если возникнут сложности, связанные с кем-то из них, расхлебывать кашу будет патрульное отделение, а «дворцовая стража» останется в стороне.
Встрепенувшись, Трамвел сложил руки на груди и уперся подбородком в грудь.
— Я ничего не знаю о незаконной игре, — сказал он.
— И я тоже, — добавил Стоун.
Скэнлон с отвращением поморщился.
— Слушайте, вы, убит лейтенант полиции. Помните, сейчас я на вашей стороне и, чтобы вы мне ни сказали, это останется нашей тайной. Поверьте мне.
Пожав плечами, Стоун взглянул на своего товарища и произнес:
— Мне кажется, он порядочный парень, — и, подняв глаза на Скэнлона, добавил, как бы оправдываясь: — Нам не разрешается хватать приемщиков ставок за шиворот.
— Мне это известно, — сказал Скэнлон.
— Йетта принимала ставки на лошадей и держала спортивную тотошку, — неохотно проговорил Трамвел.
— На кого она работала?
— На Уолтера Тикорнелли, — ответил Стоун.
— Вы не видели его, когда прибыли на место преступления?
— Нет, — ответил Трамвел. — Но потом, когда я пошел звонить дежурному офицеру, то увидел Уолтера. Он стоял на другой стороне улицы, привалившись к церковной ограде.
Слабая улыбка. Воспоминания. Тогда у него еще были обе ноги.
— Я знаю Уолтера.
Инспектор Шмидт по кличке Герман Германец был здоровенным детиной с треугольной физиономией, прозрачными припухшими веками, мощными руками, вооруженными широкими толстыми ногтями. Последние три года Герман Германец работал в Куинсе, в отделе по борьбе с наркотиками. Ему было обещано быстрое продвижение по службе вплоть до поста заместителя начальника. Дела у него шли неплохо. Подразделение задерживало все больше преступников. Его младшая дочь заканчивала юридическую школу в Бруклине. Смерть Галлахера неожиданно все изменила. Сейчас его карьера висела на волоске, и его могли понизить до капитана, отстранить от руководства. В тридцать два года послать обходить ночные посты, разнимать драчунов на улицах, утихомиривая полицейских, находящихся на отдыхе. Его могли разжаловать в капитаны и отправить в северный Манхэттен, этот приют неудачливых инспекторов.
Герман Германец не на шутку встревожился. Ему уже сообщили, что в гибели Галлахера много непонятного. Значит, предстоит широкомасштабное расследование, будут копаться в жизни Галлахера, начнут узнавать, связана ли его смерть с работой. Если обнаружится хоть малейший намек на мздоимство, это отразится на его, Германа, карьере. Все похвалы в его адрес будут сразу же забыты. Он много раз видел такое. От него отвернутся все друзья и знакомые.
Герман Германец уехал с места преступления около шести часов и направился прямо в 114-й участок. Ему ужасно хотелось найти ключ к загадке смерти Галлахера. Надо было тщательно изучить его послужной список на предмет шероховатостей и неувязок. Но таковых не оказалось. В девятом часу он позвонил Скэнлону во временный штаб управления и попросил о встрече в кабинете Галлахера. Он надеялся, что Скэнлон расскажет ему, что же случилось в этой кондитерской.
Семнадцатый отдел по борьбе с наркотиками размешался в шести кабинетах на четвертом этаже 114-го полицейского участка. Скэнлон приехал почти в девять часов и нашел Германа Германца в кабинете Галлахера.
— Привет, инспектор, — произнес Скэнлон, присаживаясь на старый деревянный стул.
Герман Германец привык с ходу брать быка за рога.
— Я слышал, вы сразу же покинули место преступления, чтобы лично присутствовать при вскрытии шкафчика Галлахера.
— Это входит в мои обязанности. И вы это прекрасно знаете.
— Но командир не обязан покидать место убийства двух человек ради того, чтобы открыть этот чертов шкаф. Это мог сделать кто-нибудь из младших чинов.
— Мы с Джо Галлахером — лейтенанты. Я хотел лично убедиться, что все сделано с максимально возможной деликатностью и члены семьи не найдут в его личных вещах ничего обескураживающего.
Герман Германец нахмурился, подался вперед и положил свой твердый подбородок на сцепленные пальцы.
— Если мне захочется подрочить, Лу, я сам с этим справлюсь и не буду просить тебя.
Воцарилось напряженное молчание. Поскольку Скэнлон не был подчинен Германцу, его так и подмывало подняться и уйти. Но он все-таки решил подождать и выяснить, что же у инспектора на уме. Он видел, как Шмидт внимательно смотрит на него, жуя мундштук сигары. На зубах инспектора был темно-желтый налет.
— Ну-с, и что же вы нашли в его шкафчике? — спросил Герман тихим непринужденным тоном, в котором слышались нотки любопытства.
— Ничего интересного. Несколько рекламных проспектов и старые записные книжки.
— Ворона принесла мне на хвосте, что Галлахера прикончил наемный убийца. — Он уставился на Скэнлона. — Я прав?
Скэнлон почувствовал, что его загоняют в угол.
— Не могу сказать точно, что же все-таки произошло в лавке. Кто знает, это мог быть и налет с целью ограбления. Однако не исключено, что это преднамеренное убийство. Но мы не знаем, кто был намеченной жертвой, Галлахер или Циммерман.
— Я лично заинтересован в исходе дела, Лу.
— Понимаю, инспектор.
— Мне не хотелось бы доживать свои дни на свалке. Джо Галлахер был моим лейтенантом, и я хочу, чтобы его убийца был пойман. Поэтому поймите меня правильно. Но если он занимался тем, чем не следовало заниматься, выдерут меня. В Большом доме скажут: не уследил:
Скэнлон сочувственно кивнул.
— Думал завтра задать вам несколько вопросов о Галлахере. Может, вы ответите на них сейчас?
Герман Германец вытащил сигару изо рта, нарочно стряхнул пепел в чистую пепельницу и принялся развозить его тлеющим концом сигары.
— Хорошо, я отвечу на ваши вопросы, — сказал он. — На Службе почти все знали Джо Галлахера. Во всяком случае, с той стороны, которую он открывал их взорам.
— Мне необходимо знать, каким он был на самом деле, — проговорил Скэнлон.
Герман Германец в задумчивости елозил окурком по пеплу, потом бросил его в пепельницу, вскочил и принялся мерить шагами комнату.
— Что он был за человек? Наверное, из тех, в чью честь называют улицы, но только с односторонним движением и такие, что ведут в тупик.
