Донна Леон - Смерть в чужой стране
— Когда, капитан?
— Сегодня вечером, если можно.
— Конечно. Как вы его пришлете?
— Простите?
— Мне бы хотелось знать, как вы его пришлете — на поезде или на машине, чтобы встретить его.
— А, понятно, — ответил Дункан. — На машине.
— Тогда я пошлю кого-нибудь на пьяццале Рома. Там есть пост карабинеров,[11] справа, как выйдете на площадь.
— Хорошо, сюда машина прибудет минут через пятнадцать, так что у вас они будут примерно без четверти семь.
— Вашего человека будет ждать катер. Ему придется пойти на кладбище, чтобы опознать тело. Это будет кто-то, кто знает этого человека, капитан? — По долгому опыту Брунетти знал, как трудно опознать человека по фото.
— Да, это его старший офицер в госпитале.
— В госпитале?
— Пропавший человек — это наш санитарный инспектор, сержант Фостер.
— Вы можете назвать имя того, кто приедет?
— Капитан Питерс. Терри Питерс. И еще, комиссар, — добавил Дункан, — этот капитан — женщина. — А когда он еще добавил: — Она не только капитан, но также доктор Питерс, — в его голосе прозвучало нечто больше, чем легкое самодовольство.
Интересно, что он должен сделать, подумал Брунетти, упасть на колени оттого, что американцы разрешают женщинам служить в армии? Или оттого, что они разрешают им иметь докторскую степень? Вместо этого он решил переиродить Ирода и стать классическим итальянцем, который не может устоять ни перед каким соблазном в юбке, даже если это военная форменная юбка.
— Очень хорошо, капитан. В таком случае я сам встречу капитана Питерс. Доктора Питерс.
Дункан ответил не сразу, но сказал только:
— Вы очень внимательны, мистер Брунетти. Я передам капитану, чтобы она спросила именно вас.
— Да. Передайте, — сказал Брунетти и повесил трубку, не дожидаясь, пока собеседник простится. Переборщил, подумал он без всякого сожаления; такое с ним часто случалось — он позволял гневу взять над собой верх из-за того, что, ему казалось, он слышит между строк. И на семинарах в Интерполе, куда ходили и американцы, и за три месяца стажировки в Вашингтоне он часто восставал против национального чувства морального превосходства, столь распространенного среди американцев, будто они призваны служить моральным светочем в темном заблудшем мире. Может, он неверно истолковал тон Дункана и капитан имел в виду всего лишь помощь Брунетти. Если так, то реакция Брунетти наверняка подтвердила распространенное мнение насчет вспыльчивых итальянцев.
Недовольно покачав головой, он набрал внешнюю линию и потом свой домашний номер.
— Слушаю, — ответила Паола через три звонка.
— На этот раз звоню я, — сказал он без всяких вступлений.
— И это означает, что ты задержишься.
— Мне нужно съездить на пьяццале Рома встретить американского капитана, который приедет из Виченцы, чтобы опознать тело. Она, вероятно, будет около семи.
— Она?
— Да, она, — сказал Брунетти. — Я отреагировал точно так же. И еще она — доктор.
— Мы живем в мире чудес, — сказала Паола. — И капитан, и доктор. Хорошо бы она оказалась на высоте в обоих качествах, потому что из-за нее ты пропустишь поленту и печенку. — Это были его любимые блюда, и, наверное, Паола приготовила их потому, что он пропустил ланч.
— Я все съем, когда приду.
— Ладно, я покормлю детей и подожду тебя.
— Спасибо, Паола. Я не поздно.
— Я подожду, — сказала она и повесила трубку. Как только линия освободилась, он позвонил на второй этаж и спросил, пришел ли Бонсуан. Тот как раз входил в дверь, и Брунетти попросил его зайти к нему в кабинет.
Спустя несколько минут Данило Бонсуан вошел в кабинет Брунетти. Грубо вытесанный, дюжий, он походил на человека, который живет на воде, но который ни за что не станет пить эту дрянь. Брунетти указал на стул перед письменным столом. Бонсуан сел; суставы у него стали негибкими после десятилетий, проведенных на борту или рядом с лодками. Брунетти прекрасно знал — не стоит ждать, что Бонсуан сам начнет что-то рассказывать, просто потому, что у того нет привычки говорить, если нет какой-то практической цели.
— Данило, женщина увидела тело примерно в половине шестого, во время отлива. Доктор Риццарди сказал, что покойник пробыл в воде примерно пять-шесть часов. — Брунетти замолчал, давая собеседнику время мысленно просмотреть водные пути рядом с больницей. — В канале, где мы его нашли, не оказалось никакого оружия.
Бонсуан не стал затруднять себя комментариями. Никто не стал бы бросать в воду хороший нож, тем более там, где им только что сам убил кого-то.
Брунетти принял его молчаливое мнение так, словно оно было высказано вслух, и добавил:
— Значит, его убили где-то в другом месте.
— Возможно, — сказал Бонсуан.
— Где?
— Пять-шесть часов?
Когда Брунетти кивнул, лоцман откинул голову и закрыл глаза. Брунетти почти увидел карту течений лагуны, которую тот изучал. Так Бонсуан оставался в течение нескольких минут. Один раз он покачал головой, коротко отметая что-то, чего Брунетти не суждено будет никогда знать. Наконец, он открыл глаза и сказал:
— Есть два места, где это могло произойти. Позади Санта-Марина. Вы знаете этот узкий тупик, что ведет к Рио-Санта-Марина, за новой гостиницей?
Брунетти кивнул. Это было спокойное место.
— Другое — калле Кокко. — Поскольку вид у Брунетти стал озадаченным, Бонсуан объяснил: — Это один из двух тупиков, что ведут из калле Лунга, где она выходит из кампо Санта-Мария-Формоза. Упирается прямо в воду.
Хотя описание Бонсуана и помогло ему понять, где находится эта улочка, и даже вспомнить ее начало — он проходил мимо сотни раз, — но по самой улочке он не ходил ни разу. Да никто по ней и не станет ходить, разве только тот, кто на ней живет, поскольку это тупик, который ведет к воде и там кончается.
— И там, и там такое вполне могло произойти, — сказал Бонсуан. — Никто туда не заглядывает в такой поздний час.
— А прилив и отлив?
— Вчера ночью приливная волна была невысокой. Течения почти не было. А тело ведь то здесь застрянет, то там, движется еще медленнее. Это могло случиться в любом из этих двух мест.
— А еще?
— Есть еще одна улочка, ведущая к каналу Санта-Марина, но если он плыл только пять или шесть часов, то первые две подходят больше всего. — Тут Бонсуан добавил: — Разве только он воспользовался лодкой. — Брунетти догадался, что имелся в виду убийца.
— Такое вероятно, — согласился Брунетти, хотя и считал, что это маловероятно. Лодка — значит, мотор. А поздно ночью это привлечет внимание людей, которые высунутся из окон посмотреть, кто там шумит. — Спасибо, Данило. Скажите, пожалуйста, водолазам, чтобы они отправились в оба эти места — можно подождать до утра — и посмотрели. И попросите Вьянелло послать своих людей проверить эти места и посмотреть, не произошло ли это там.
Бонсуан рывком встал со стула, коленки у него громко хрустнули. Он кивнул.
— Есть кто-нибудь внизу, кто мог бы отвезти меня на пьяццале Рома, а потом на кладбище?
— Монетти, — ответил Бонсуан, назвав одного из лоцманов.
— Вы не могли бы сказать ему, что я хочу выехать минут через десять?
Кивнув и пробормотав «Да, синьор», Бонсуан вышел.
Внезапно Брунетти понял, как он проголодался. С утра он съел только три сэндвича, даже меньше, поскольку один из них достался Орсо. Он выдвинул нижний ящик стола, надеясь найти там что-нибудь, коробку buranei, печений в виде буквы s, которые очень любил и из-за которых всегда воевал с детьми, или завалявшуюся сладкую плитку, или хоть что-нибудь, но в ящике было так же пусто, как и в последний раз, когда он туда заглядывал.
Можно было бы выпить кофе, но для этого Монетти придется где-нибудь пришвартовывать катер. Раздражение, которое он почувствовал из-за этой пустяковой проблемы, само по себе говорило, насколько он голоден. Но тут он вспомнил о женщинах внизу, в иностранном отделе; у них всегда найдется, чем его угостить, если он попросит.
Он вышел из кабинета и спустился вниз по лестнице, через большую двустворчатую дверь вошел в кабинет. Сильвия, маленькая, чернявая, и Анита, высокая, белокурая и сногсшибательная, сидели за своими столами друг против друга и перелистывали бумаги, которые, кажется, никогда не исчезали с их столов.
— Виопа sera,[12] — сказали они, когда он вошел, а потом снова склонились над разложенными перед ними зелеными папками.
— У вас нет чего-нибудь поесть? — спросил он скорее с голодным, чем любезным видом.
Сильвия улыбнулась и молча покачала головой. Он заходил к ним только попросить поесть или сообщить, что кто-то из ждущих разрешения на работу или вида на жительство арестован и его можно изъять из их списков и папок.
