Донна Леон - Смерть в чужой стране
Обзор книги Донна Леон - Смерть в чужой стране
Донна Леон
Смерть в чужой стране
Оглянитесь вокруг себя, о государь, и посмотрите, какие ужасные разрушения причинило вашему королевству это жестокое чудовище. Взгляните на улицы, залитые кровью. На каждом шагу вы увидите стонущего человека, чей дух покидает тело, распухшее от страшного яда.
«Идоменей»Глава 1
По темной воде канала лицом вниз плыло тело. Убывающие воды отлива, осторожно покачивая, несли его к устью канала, впадавшего в открытую широкую лагуну. Несколько раз тело ударилось головой о покрытые мхом ступени набережной у базилики Санти-Джованни-э-Паоло, застряло там на мгновение, а потом легко заскользило дальше — изогнувшись изящной балетной дугой, оно высвободилось из плена и снова пустилось в плавание по направлению к открытой воде и свободе.
Неподалеку церковные колокола прозвонили четыре часа утра, и течение в канале замедлилось, словно следуя повелению колокольного звона.
С каждой минутой ток воды замедлялся все больше, пока не настало мгновение совершенной неподвижности на границе между приливом и отливом, время, когда вода застывает в ожидании нового течения, которому предстоит выполнять дневную работу. Застигнутое этим мгновением, безжизненное тело, неприметное и одетое в темное, качнулось на поверхности воды. Воцарилось безмолвие. Его нарушили два человека, которые шли, переговариваясь на ходу, — голоса их звучали мягко, и речь была полна легких шипящих звуков, присущих венецианскому диалекту. Один толкал нагруженную газетами тележку на маленьких колесиках — он вез их к своему газетному киоску, чтобы начать новый рабочий день; другой шел на работу в больницу, фасад которой выходил на просторную кампо.[1] Вдали по лагуне неторопливо проплыла маленькая лодка. Мелкие волны, поднятые ею, прошли рябью по каналу и начали играть с телом, снося его назад, к стенке набережной.
Когда колокола пробили пять, какая-то женщина в одном из тех домов, что выходят на канал и обращены к кампо, распахнула темно-зеленые ставни своей кухни и тут же повернулась к плите, чтобы убавить газ под кофейником. Еще не окончательно проснувшись, она положила сахару в маленькую чашку, выключила газ привычным поворотом кисти и налила себе густого кофе. С чашкой в руках, женщина вернулась к открытому окну и, как она делала уже не один десяток лет каждое утро, посмотрела на огромную конную статую Коллеони, некогда самого грозного из всех венецианских военных вождей, теперь ставшего ее ближайшим соседом. Для Бьянки Пьянаро то были самые спокойные минуты дня, а Коллеони, много столетий назад застывший в вечном бронзовом молчании, был ее лучшим собеседником в течение этой бесценной и сокровенной четверти часа тишины.
Она пила кофе, радуясь, что он такой горячий, и смотрела на голубей, которые уже начали что-то клевать, направляясь к подножию статуи. Потом неспешно глянула вниз, где на темно-зеленой воде покачивалась лодчонка ее мужа. Ночью шел дождь, и женщина хотела проверить, на месте ли укрывающая лодку просмоленная парусина. Если ее сорвало ветром, Нино, прежде чем пойти на работу, придется спуститься и вычерпать воду. Она высунулась из окна, наклонилась, чтобы лучше рассмотреть лодку. Поначалу ей показалось, что в воде плавает мешок с мусором, который ночной отлив уволок с набережной. Но мешок был странно симметричен, продолговат, как бы с двумя ветками, отходящими в обе стороны от главного ствола, словно…
— О боже, — ахнула женщина и выронила из рук чашку с кофе, которая упала в воду неподалеку от странного предмета, плывшего по каналу. — Нино, Нино! — закричала она, стоя спиной к спальне. — Там, в канале, тело.
Двадцатью минутами позже то же самое сообщение — «там в канале тело» — разбудило Гвидо Брунетти. Повернувшись на левый бок, он поставил телефон на кровать рядом с собой.
— Где?
— У Санти-Джованни-э-Паоло. Перед больницей, синьор, — ответил полисмен, который позвонил ему, как только сообщение пришло в квестуру.[2]
— Как это случилось? Кто его нашел? — спросил Брунетти, выпрастывая ноги из-под одеяла и садясь на край кровати.
— Не знаю, синьор. Сообщение получено по телефону. Фамилия человека, который звонил, Пьянаро.
— А с какой стати вы звоните мне? — спросил Брунетти, даже не пытаясь скрыть раздражение, вызванное тем, что на блестящем циферблате часов, стоящих у кровати, стрелки показывали пять часов тридцать одну минуту. — Как насчет ночной смены? Там что, никого нет?
— Все ушли домой, сэр. Я звонил Боццетти, но его жена сказала, что его еще нет. — Голос молодого человека звучал все более неуверенно. — Вот я и позвонил вам, синьор, потому что знаю — вы работаете в дневной смене.
Которая, напомнил себе Брунетти, начинается в половине третьего. Он промолчал.
— Вы слушаете, синьор?
— Да, слушаю. Сейчас половина шестого.
— Я знаю, синьор, — жалобно сказал молодой человек. — Но я не мог больше никого найти.
— Ладно, ладно. Я приеду и посмотрю. Пришлите мне моторку. Немедленно. — Вспомнив, который час, а также то, что ночная смена уже ушла с дежурства, он спросил: — Там есть кому привести ее?
— Да, синьор. Только что пришел Бонсуан. Прислать его?
— Да, прямо сейчас. И вызовите всех из дневной смены. Пусть едут прямо на место, я буду там.
— Да, синьор, — ответил молодой человек, в голосе которого послышалось явное облегчение оттого, что за дело кто-то взялся.
— И позвоните доктору Риццарди. Попросите его прийти туда как можно быстрее.
— Да, синьор. Что-нибудь еще, синьор?
— Нет, ничего. Только пришлите катер. Немедленно. А остальным скажите, если они прибудут туда раньше меня, пусть оградят место. К телу никого не подпускать. — Кто знает, сколько сейчас, пока они тут болтают, гибнет улик, сколько бросается на землю сигарет, сколько ботинок шаркает по мостовой? И, ничего больше не сказав, он повесил трубку.
Паола, лежавшая в постели рядом с ним, пошевелилась и посмотрела на него одним глазом. Другой глаз она закрывала от света обнаженной рукой. Она издала некий звук, который, как он знал по долгому опыту, означал вопрос.
— Тело. В канале. За мной сейчас приедут. — Последовал звук, которым она подтвердила получение сообщения. Потом Паола перевернулась на живот и мгновенно уснула, будучи, без сомнения, единственным человеком во всем городе, которого не заинтересовало, что в канале найден утопленник.
Он быстро оделся, решив не тратить время на бритье, и вышел в кухню посмотреть, хватит ли у него времени на чашечку кофе. Отвернул крышку кофеварки — со вчерашнего вечера кофе в ней осталось совсем немного. Он терпеть не мог разогретый кофе, однако перелил его в кастрюльку и поставил на сильный газ, а сам, стоя рядом, ждал.
Кофе вскипел, Брунетти налил себе чашку тягучей жидкости, почти жижи, положил три ложки сахару и быстро выпил.
Затрезвонил звонок, сообщая о прибытии полицейского катера. Брунетти посмотрел на часы. Без восьми минут шесть. Конечно, это Бонсуан; никто другой не сумел бы так быстро привести сюда лодку. Из шкафа, стоявшего у входной двери, он достал шерстяную куртку. Сентябрьское утро может оказаться свежим, и у Санти-Джованни-э-Паоло всегда можно ожидать ветра — там совсем рядом открытые воды лагуны.
Сойдя вниз по пяти пролетам лестницы, он раскрыл дверь на улицу и увидел Пуччетти, новичка, который еще и пяти месяцев не проработал в полиции.
— Buon giorno, Signor Commissario,[3] — браво приветствовал его Пуччетти, отдавая честь и произведя гораздо больше шума, чем, по мнению Брунетти, было уместно в столь ранний час.
Брунетти ответил взмахом руки и двинулся по узкой калле.[4]
У края воды он увидел принайтованный к лестнице полицейский катер, на котором ритмично вспыхивала светло-синяя мигалка. Разумеется, у руля сидел Бонсуан, полицейский лоцман, в жилах которого текла кровь бесчисленных поколений рыбаков с Бурано,[5] кровь, которая была явно смешана с водой лагуны, и этим объяснялось присущее ему инстинктивное знание приливов, отливов и течений, позволявшее лоцману проплыть по городским каналам хоть с закрытыми глазами.
Бонсуан, коренастый, с густой бородой, приветствовал появление Брунетти кивком головы, которым выразил одновременно и то, что времечко еще слишком раннее, и что Брунетти старше его чином. Пуччетти вскарабкался на палубу, где уже находилось два полисмена в форме. Один из них снял причальный канат со сваи, и Бонсуан быстро вывел лодку задним ходом в Большой Канал, а потом круто развернул ее по направлению к мосту Риальто. Они пронеслись под мостом и свернули направо, в канал с односторонним движением. Вскоре после этого взяли влево, потом снова вправо. Брунетти стоял на палубе, подняв от ветра воротник и ежась от холодка раннего утра. Лодки, привязанные по обеим сторонам каналов, покачивались на волнах; другие, идущие из Сан-Эразмо со свежими фруктами и овощами, завидев их ярко-синий проблесковый огонь, расступались и жались к домам.
