Линкольн Чайлд - Книга мертвых
– Как прошел допрос?
– Дело потихоньку раскручивается, – ответил Коффи. – И уж если такой случай не заслуживает смертной казни по федеральному законодательству, тогда я не знаю… Но этого парня голыми руками не возьмешь. Возникли некоторые осложнения. – Коффи не упомянул, что на самом деле допрос прошел плохо – очень плохо.
Лицо Имхофа оставалось непроницаемым.
– Я хочу кое-что пояснить, – продолжил Коффи. – Одной из жертв этого убийцы стал мой коллега и друг, один из лучших агентов за всю историю ФБР.
Сказав это, Коффи усмехнулся про себя. Старший специальный агент Майк Декер был тем самым человеком, из-за которого семь лет назад, после серии убийств в музее, его с позором отстранили от должности. Радость, которая охватила Коффи при известии о смерти Декера, невозможно было описать словами. Нечто подобное он испытал лишь еще один раз – когда узнал имя убийцы. Это был особый момент в его жизни.
– Таким образом, мистер Имхоф, в вашей тюрьме содержится не совсем обычный заключенный. Это серийный убийца наиболее опасного типа, лишивший жизни по меньшей мере трех человек. Хотя наш интерес к нему вызван только убийством федерального агента. Другими эпизодами пусть занимается администрация штата Нью-Йорк. Тем не менее мы надеемся, что к тому времени, когда и они вынесут ему приговор, преступнику уже будет сделана смертельная инъекция.
Имхоф слушал, склонив голову.
– Этот заключенный, кроме того, наглый ублюдок, – продолжал Коффи. – Мне доводилось работать с ним по одному делу несколько лет назад. Он считает себя выше всех, уверен, что правила существуют не для него. У него нет никакого уважения к власти.
При слове «уважение» Имхоф наконец оживился.
– Если как начальник этого учреждения я чего и требую от остальных, так это уважения. Дисциплина начинается там, где начинается уважение, и наоборот.
– Совершенно с вами согласен, – поддакнул Коффи. Он решил следовать именно этому направлению в разговоре, надеясь в конце концов разозлить начальника тюрьмы и заставить его показать зубы. – Кстати, об уважении. Во время допроса заключенный сказал о вас кое-что. – Тут Коффи наконец заметил интерес, мелькнувший в глазах Имхофа. – Но мне бы не хотелось это повторять. Ведь мы с вами научились не обращать внимания на такие мелочи.
Имхоф подался вперед.
– Если заключенный каким-то образом продемонстрировал отсутствие уважения – речь идет не о чем-то личном, а именно об уважении к данному учреждению, – я должен об этом знать.
– Его слова были обычным дерьмом, и мне не хотелось бы произносить их еще раз.
– И тем не менее мне хотелось бы их услышать.
Заключенный, конечно же, ничего не говорил. В этом-то и заключалась проблема.
– Ну, он назвал вас наливающимся пивом нацистским ублюдком, сравнивал вас с Бошем и Краутом – что-то в этом роде.
Имхоф нахмурился, и Коффи понял, что попал в точку.
– Что еще он говорил? – тихо поинтересовался начальник тюрьмы.
– Очень грубые вещи. Что-то о размере вашего… Впрочем, подробностей я не помню.
В комнате повисла гнетущая тишина. Козлиная бородка Имхофа слегка подрагивала.
– Я же сказал – обычная чушь. Однако это свидетельствует о том, что заключенный не увидел для себя пользы от сотрудничества с нами. А знаете почему? Будет он отвечать на наши вопросы или не будет, будет проявлять уважение к вам и вашему учреждению или нет – для него ничего не изменится. И с этим нужно что-то делать. Он должен понять, что неправильный выбор повлечет за собой серьезные последствия. И еще одно: его необходимо содержать в полной, абсолютной изоляции. Нельзя позволить ему передавать какие-либо сообщения на волю. Появились предположения, что он контактирует со своим братом, который находится в бегах. Поэтому никаких телефонных звонков, никаких встреч с адвокатом – полное отсутствие общения с внешним миром. Мы ведь не хотим, чтобы отсутствие бдительности стало причиной еще большего зла. Вы понимаете, что я имею в виду, сэр?
– Конечно, понимаю.
– Хорошо. Его необходимо заставить увидеть преимущества сотрудничества. Мне бы очень хотелось поработать с ним резиновой дубинкой и хлыстом – меньшего он не заслуживает, – но, к несчастью, это невозможно. Ведь мы же не хотим, чтобы на суде вдруг всплыли неприятные для нас подробности? Он, может, и сумасшедший, но не идиот. Такому парню, как он, нельзя давать ни одного шанса. У него достаточно денег, чтобы сделать своим адвокатом Джонни Кохрана.
Коффи замолчал, потому что впервые за все время беседы увидел на лице Имхофа улыбку. И эта улыбка, и выражение ледяных голубых глаз начальника тюрьмы обдали специального агента холодом.
– Я понял, в чем ваша проблема, агент Коффи. Заключенному необходимо продемонстрировать ценность сотрудничества. Я лично позабочусь об этом.
Глава 8
Тем самым утром, на которое было назначено вскрытие гробницы Сенефа, Нора вошла в просторный кабинет Мензиса и увидела шефа сидящим в своем любимом кресле и занятым беседой с каким-то молодым человеком. Заметив ее, Мензис и его гость тут же поднялись с места.
– Нора, – сказал Мензис, – разреши представить тебе доктора Эдриана Уичерли, того самого египтолога, о котором я тебе говорил. Эдриан, это доктор Нора Келли.
Уичерли с улыбкой наклонил голову, и Нора отметила, что выглядит он безукоризненно: костюм с Сэвил-роу, дорогие туфли, клубный галстук. Единственной вольностью в его облике казалась густая копна каштановых волос. Завершая беглый осмотр, Нора задержала взгляд на удивительно красивом лице Уичерли: ямочки на щеках, ясные голубые глаза и безупречно белые зубы. На вид ему было не более тридцати.
– Чрезвычайно рад с вами познакомиться, доктор Келли, – произнес он с изысканным оксбриджским акцентом и, осторожно пожав Норе руку, одарил ее еще одной ослепительной улыбкой.
– Взаимно. И, пожалуйста, зовите меня Норой.
– Конечно, Нора. Простите мне этот официальный тон – из-за своего старомодного воспитания я чувствую себя не совсем в своей тарелке по эту сторону океана. Я лишь хотел сказать: просто потрясающе, что я здесь и буду заниматься этим проектом!
Потрясающе! Нора с трудом сдержала улыбку: Эдриан Уичерли казался почти карикатурой на тот тип молодого экстравагантного британца, который, как она считала, вряд ли можно было найти где-то еще, кроме романов Вудхауса.
– У Эдриана потрясающие рекомендации, – сообщил Мензис. – Он защитил докторскую диссертацию в Оксфорде, руководил раскопками гробницы KV-42 в Долине царей, был профессором египтологии в Кембридже, написал монографию «Фараоны Двадцатой династии».
Нора с уважением посмотрела на Уичерли. Он был удивительно молод для ученого с такими заслугами.
– Впечатляет…
Уичерли изобразил смущение:
– Это всего лишь академическая чепуха, не стоит придавать ей значение.
– Не скажите. – Мензис взглянул на часы. – В десять у нас назначена встреча с представителем отдела эксплуатации. Насколько я понимаю, никто точно не знает, где сейчас находится гробница Сенефа. Единственное, что можно сказать с уверенностью, – это что она была заложена кирпичом и с тех пор никто не имел к ней доступа. Нам придется ломать стену.
– Звучит интригующе, – пробормотал Уичерли. – Я ощущаю себя прямо-таки Говардом Картером.
Старая, отделанная медью лифтовая кабинка спускалась вниз, скрежеща и постанывая. Выйдя из лифта у отдела эксплуатации, они миновали машинное отделение, плотницкую и, наконец, подошли к открытой двери, ведущей в тесный кабинет. Сидевший за столом человечек внимательно изучал сложенные перед ним стопкой чертежи. Мензис постучал по филенке, и хозяин кабинета вышел из-за стола.
– Хочу представить вам обоим мистера Симуса Маккоркла, – сказал Мензис. – Он знает о планировке музея, пожалуй, больше, чем кто-либо из ныне живущих людей.
– Хотя и это совсем не много, – произнес Маккоркл. Это был человек невысокого роста, лет пятидесяти на вид, с тонким кельтским лицом и высоким пронзительным голосом.
Закончив церемонию знакомства, Мензис повернулся к Маккорклу.
– Вы нашли нашу гробницу?
– Думаю, да. – Маккоркл кивком указал на кипу старых чертежей. – Не так-то просто отыскать что-либо в этих старых развалинах.
– Почему же? – поинтересовался Уичерли.
Маккоркл скатал верхний чертеж в трубку.
– Музей состоит из тридцати четырех связанных между собой зданий, расположенных на территории свыше шести акров. Общая площадь всех помещений – более двух миллионов квадратных футов, протяженность коридоров – восемнадцать миль, не считая подземных туннелей, которые никто еще не потрудился как следует изучить и нанести на чертежи. Я как-то попытался подсчитать, сколько здесь комнат: дошел до тысячи и бросил. Музей постоянно строился и перестраивался все сто сорок лет своего существования. Такова особенность всех музеев: коллекции переносятся с места на место, одни помещения объединяются, другие разделяются и переименовываются. И многие из этих изменений не отражаются на чертежах.
![Линкольн Чайлд - Доведенный до безумия [Gaslighted]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)