Луиз Пенни - Каменный убийца
– Вы знали, кто она? – спросил он.
– Вероника? Я ее узнала, как только увидела, – сказала Рейн-Мари. – Правда, я знала ее под другим именем. Не узнать ее невозможно, даже по прошествии стольких лет. Я смотрела ее программы. Кормила детей по ее рецептам.
– И я тоже смотрел, – сказал Бовуар, потом закашлялся и выплюнул мошку. – Извините. – Он печально улыбнулся мадам Гамаш.
Рой мошки и жужжание уменьшились, и он снова почувствовал запах ментоловой мази от кашля, пресный вкус имбирной газировки и крекеров. Укрытый мягким одеялом, он лежит с высокой температурой на промятом диване. Простуда – в школу можно не ходить. Рядом с ним сидит мать, мягко растирая ему холодные ступни, и вместе они смотрят ее любимое шоу по «Радио Кэнада».
– Bonjour, mes enfants, – говорит полная молодая женщина в чепце. – Спасибо, что вы со мной. Будем надеяться, что я не сожгу кухню. Мать настоятельница все еще злится на меня за то, что на прошлой неделе я забыла на горелке сковородку.
И она смеется. Ее смех похож на трубный глас, а голос – на низкий гул.
Сестра Мари Анжела и ее знаменитое кулинарное шоу. «Midi Avec Ma Soeur».[99]
Эта передача стала обязательной для молодых матерей Квебека. Кое-кто посмеивался над старомодной невзрачной женщиной (на самом деле она была ничуть не старше, чем они), которая учила их, как идеально приготовить бланманже, или rouille, или poire Hélène.[100] Казалось, она прибыла из другой эпохи. Но за насмешками крылось восхищение. Сестра Мари Анжела была талантливым поваром, она любила свое ремесло и предавалась ему весело и радостно. Она олицетворяла простоту и определенность в быстро меняющемся Квебеке.
Бовуар снова слышал смех матери, когда сестра Мари разжевывала для зрителей самые сложные свои рецепты.
Число женщин, желающих постричься в монахини, резко возросло, как и количество проданных экземпляров ее кулинарных книг, на обложках которых была изображена эта простая, счастливая женщина в монашеской одежде с двумя длинными французскими батонами в руках.
И как он мог забыть?
Правда, в его воспоминаниях был один тревожный момент. И тут он вспомнил. Скандал, который разразился, когда сестра Мари Анжела вдруг исчезла. Это стало темой номер один в газетных заголовках и ток-шоу, на улицах и в кухнях Квебека. Почему вдруг сестра Мари Анжела покинула не только шоу, но и монашеский орден?
Она так и не дала ответа на этот вопрос. Просто взяла свои сковородки и исчезла.
Удалилась в глушь и там, насколько это было известно Бовуару, обрела душевный покой. И любовь. И сад, за которым ухаживала, и пасеку, требовавшую ее забот, и людей, для которых ей хотелось готовить.
Она жила незаметной и идеальной жизнью. Вдали от городской мишуры, вдали от пристальных взглядов.
Все маленькие тайны, которые беспокоили его, прояснились. Почему эта женщина, великолепный повар, довольствовалась «Охотничьей усадьбой», тогда как могла работать в лучшем ресторане Квебека. Почему «Усадьба» приглашала только англоязычных ребят из других провинций.
Чтобы сохранить ее тайну. Не нарушить ее покоя. Никто не должен был узнать в шеф-поваре Веронике скандально известную сестру Мари, покинувшую монашеский орден, как тать в ночи. И приехавшую сюда, где ее приняла и оберегала неукротимая мадам Дюбуа. Ее новая мать настоятельница.
– Как вы думаете, почему она ушла из ордена? – спросил Бовуар у Рейн-Мари, когда они шли по лужку.
Она подумала и ответила:
– Все зависит от того, во что вы верите.
– А во что верите вы?
– Я верю, что она нашла себя здесь. Для некоторых, я думаю, это глушь. Зайди на десять футов в лес – и ты уже заблудился. Для других же здесь рай небесный. Зачем искать божественное в холодном и тесном монастыре, когда можно жить здесь? Вы не сможете мне доказать, что Господь не живет на этом озере. – Она улыбнулась Бовуару. – Не самый оригинальный ответ. Но самый простой.
– Бланманже из ответов? – спросил он.
Она удивленно посмотрела на него, потом рассмеялась:
– Как и сам Квебек. Продолжай размешивать, пока не получишь однородной массы.
Возвращенный рай.
На другой стороне лужайки играли Бин и Мариана. Они собрали вещи и готовились к отъезду, но сначала хотели пролететь по саду.
– Мама, мама, ты – Пегас! Беги, взлетай!
– Пегас отдыхает, детка. Пасется. Смотри. – Мариана постучала усталым копытом по земле.
Все часы она уложила в чемодан, потом пошла в ванную собрать туалетные принадлежности. А когда вернулась, то, к своему огорчению, увидела, что часы снова расставлены по всему номеру.
– Что это значит, Бино? – спросила она, стараясь прогнать из голоса рассерженную нотку.
Ее чадо застегнуло маленький, почти пустой чемодан.
– Думаю, они мне больше не нужны.
– Почему?
– Ты ведь станешь будить меня вовремя, верно?
– Непременно, детка, – сказала Мариана.
И теперь она смотрела, как ее странный ребенок скачет по источающему фруктовые ароматы саду.
– Я думаю, даже Пегасу нужно отдыхать.
Мариана наблюдала, как Бин, вытянув руки вперед, то ослабляет, то натягивает поводья, придерживая могучего жеребца.
Морроу и Гамаши сели, но Бовуар остался стоять.
– Мне пора домой. С вами все будет в порядке? – спросил он у шефа.
Гамаш встал и кивнул:
– А с тобой?
– Со мной все прекрасно, как никогда, – сказал Бовуар, почесывая укусы на шее.
– Дай-ка я провожу тебя до машины.
Гамаш прикоснулся к руке Бовуара, и они бок о бок пошли по лужайке.
– Меня только одно беспокоит. И агента Лакост тоже, – сказал Бовуар, когда они подошли к машине.
Лакост сопровождала Патенода в управление полиции в Монреале, а перед отъездом попросила инспектора прояснить один вопрос, на который не мог ответить даже Патенод.
– Почему Джулия распростерла руки, когда статуя начала падать?
Гамаш открыл дверцу своему подчиненному.
– Не знаю.
– Нет, правда, сэр. Зачем бы она стала это делать? Я понимаю, наверняка вы не можете знать, но что вы думаете? Какие-то предположения у вас есть?
Гамаш отрицательно покачал головой. Хотя кое-какие вопросы он себе задавал. Сколько раз Джулия воображала, что воссоединилась с отцом? Что отец обнимает ее? Как часто в тихие минуты задумчивости предавалась она этим фантазиям, чувствовала объятия его крепких рук? Его запах, ткань его костюма? Тосковала ли она по всему этому? Может быть, она стояла под статуей, снова представляя себе все это, когда эта встреча прощения с обеих сторон состоялась? И когда он двинулся ей навстречу, может быть, она в этот последний миг не смогла отличить действительность от снедавшей ее тоски?
– Не знаю, – повторил он и медленно пошел назад по влажной пахучей лужайке, чуть не до боли сжав в кулак правую руку.
* * *– Позвольте присоединиться к вам? – Мариана уселась в кресло-лежак. – От этой игры в Пегаса я совсем вымоталась. Маджилла хоть в клетке жила. Это куда как спокойнее.
К ним присоединилось и ее чадо, а через минуту подошел присланный Элиотом официант и спросил, не нужно ли им чего-нибудь. Бин и Мариана заказали суп, а остальные – чай и сэндвичи.
Рейн-Мари залезла в сумочку.
– У меня есть кое-что для тебя, – сказала она ребенку, чьи глаза тут же широко распахнулись.
– Подарок?
Рейн-Мари протянула подарок, в несколько секунд обертка была сорвана, и на Рейн-Мари уставились удивленные глаза.
– Как вы ее нашли?
Рейн-Мари наблюдала, как Бин нетерпеливо листает «Мифы, которые должен знать каждый ребенок» и наконец останавливается на истории про летающего коня.
– Мирна? – спросила Клара, подумав о подружке, владеющей книжным магазином в Трех Соснах.
Рейн-Мари кивнула.
– Какова вероятность того, что у нее могла обнаружиться эта книга? – спросила Клара.
– Ну, у нее есть все, – ответил Питер.
Клара кивнула, но подумала о том, что, наверное, на титульной странице книги округлыми детскими буквами написано имя мальчика, а еще есть рисунок. Птичка без ног.
– Расскажи мне про Пегаса, – попросила Рейн-Мари, глядя, как Бин, притулившись к ней, открывает книгу и начинает читать.
По другую сторону стола Мариана тихонько дула на горячий суп своего ребенка.
* * *– Почему вы сказали, что не были в плену?
Гамаш проводил Бовуара и двинулся назад, к остальным. Тело его болело, ему хотелось домой – принять горячую ванну, залезть под одеяло к Рейн-Мари. Но он вдруг остановился и изменил направление. Пошел к пристани и остановился рядом со стариком. Теперь это казалось естественным – стоять здесь бок о бок.
– Я не был в плену, – ответил Финни. – Вы правильно сказали, я попал в японский концентрационный лагерь, но в плену я не был. Это не игра слов. Тут существенная разница. Критическая.
