Ян Гийу - Красный Петух
Но все же фундаментальная ошибка состоит в том, что вот уже в третий раз кто-нибудь из троих получивших задание расследовать дело об убийстве пользуется методом, противоречащим служебному регламенту. И особенно трудно как раз сейчас, когда в доме Хедлюнда найдены патроны к пистолету. По мнению же самого Карла, в профессионализме которого у Аппельтофта нет никакого сомнения, именно этим чрезвычайно нетипичным оружием воспользовался убийца. Ситуация ужасно неприятная, от этого никуда не уйти.
- Нет, - сказал Аппельтофт после минуты молчания, - из работников "фирмы" никто не мог подложить туда эти патроны.
- А почему нет? - коротко и резко спросил Карл.
- Потому что мы этим не занимаемся. Стало бы известно, пошли бы слухи, кроме того, это преступно. Даже никто из собственной гвардии Нэслюнда не решился бы на такое. Ничего и никогда не получилось бы, он не смог бы приказать, а то, что сам он мог бы сделать такое, исключено. Кстати, их и достать-то нелегко. Кто из наших смог бы приобрести эти советские армейские патроны?
- А израильтяне?
- Зачем им такой риск, зачем им вмешиваться в наше предварительное следствие? Чтобы толкнуть нас на ложный след, да?
- Да, именно так.
- Теоретически, во всяком случае, это возможно. Но вероятнее всего, эти игрушки были у парня, как и дневник, и письма. Я имею в виду, что и они тоже найдены лишь с третьего захода.
- Да, после того, как Нэслюнд с таким энтузиазмом настаивал, чтобы я еще раз поискал, да. И еще, черт возьми, что "знал" Нэслюнд после возвращения из Парижа?
- М-да, но дневник и письма не фальшивки же. Они действительно принадлежат Хедлюнду, не так ли? А их тоже не нашли в первые два обыска. Возможно, то же самое произошло и с патронами.
- В корзине для бумаг! Неужели спецы дважды не видели корзину?
- Да, это невероятно. Ты, конечно, прав, есть некоторая разница между корзиной для бумаг и тайником за холодильником.
- Некотораяразница?
- Ну да, довольно большая. Я просмотрю все, обещаю, во всяком случае. Если их кто-нибудь подложил, то это так не пройдет. Пусть Фристедт продолжает заниматься этой вшой из Управления по делам иммиграции, а я вернусь к Хедлюнду. Посмотрю, как и что там. Но зачем тебе лететь в Израиль? Не много ли ты ставишь на карту?
- Я должен знать правду. Не хочу, чтобы, если через некоторое время нас отстранят от этого расследования, мы так и не узнали всей правды. Кроме того, я чувствую себя до известной степени обманутым.
- Да, думаю, ты прав. Действительно, чертовски неприятно, но я не могу избавиться от мысли, что нас кто-то обманывает.
- Конечно, Нэслюнд.
- Ну а если кто-то обманывает Нэслюнда? Да, он дерьмо, он многое натворил на "фирме", с этим я согласен. Но мне трудно поверить, что он преступник. Нет, хорошо, что ты полетишь. Я верю тебе; здорово, что это можно сказать, вот я и пользуюсь этим сейчас.
- Но раньше ты так не думал?
- Нет.
- Почему нет?
- Трудно сказать определенно. Все новенькие, как и ты, - люди Нэслюнда, они разрушают "фирму" и, кроме того, шпионят за нами. Скажи что-нибудь, что нельзя говорить вслух, Нэслюнд будет знать об этом в тот же день. Я думал, что ты тоже из них, "директор бюро", вот и все. Пожалуй, можно сказать так: мы, старые сыщики, слишком сложны для "директоров бюро".
- Особенно если они коммунисты?
- А ты?
- М-да, честно, не могу утверждать это. Но, во всяком случае, я занесен в "фирменный" реестр неблагонадежных.
- Да, знаю, но не мог поверить в это. В первые годы службы на "фирме" я работал в местной конторе в Люлео и занимался там коммунистами. Читал "Норршенсфламман" ежедневно, особенно семейные страницы. Сначала анонсы о смерти, умерших вычеркивал из реестра, а новые имена - тех, кто выражал соболезнование, - заносил туда. В те времена мир был проще. Нет, Хамильтон, ты мне нравишься, и я прошу у тебя прощения. Мы - старые ищейки, понимаешь?
Аппельтофт извинился и пошел укладывать жену спать. Укутал ее и вскоре вернулся с бутылкой дешевого вина.
- Она всегда засыпает у телевизора, но все равно все вечера проводит перед ним. А я сижу в основном здесь, за кухонным столом, со своими делами. Ты женат?
- Нет, все рассыпалось из-за работы. Я был влюблен, но не решался рассказывать ей о своих делах, и возникло непонимание.
- Я никогда не рассказывал жене о работе, - проговорил Аппельтофт печально, откупоривая бутылку.
Глава 11
Странное впечатление остается от дня, проведенного у Стены плача накануне христианского Сочельника. Большинство посетителей остаются за огражденной священной половиной. Здесь в 1967 году перед самой стеной сделали площадь. Те, кто заходит внутрь ограждения, должны иметь на голове ермолку, но многие туристы-христиане отказываются надевать ее по причине, которую не могут объяснить ни они сами, ни кто-либо иной. Вот почему празднично убранная площадь перед Стеной плача - одно из немногих мест в Израиле, где, в общем-то, можно определить, кто еврей и кто нееврей.
Но и это еще не показательно. В этот день накануне Сочельника сюда прибыла еще и скандинавская группа, во главе которой был, к тому же, пастор. Хихикая и язвя, туристы взяли напрокат все необходимое, дабы охранники в зеленой форме пограничной полиции разрешили им подойти непосредственно к самой стене. На этот раз охрана была не очень большой и группу пропустили без контроля - все уже прошли досмотр до входа в эту зону, а время года да и средний возраст дам гарантировали пристойность одежды.
Перед самой стеной руководитель группы шепотом сделал короткий доклад и закончил его указанием: на листочках бумаги они могли написать короткие просьбы и засунуть их в щели стены. Обычно евреи всего мира так и поступают. Однако никто из группы не сделал этого. Ведь эта стена была стеной не их бога. Они, между прочим, сразу же после посещения Стены плача должны были подняться к мечети Омара, к самому, как утверждается, красивому зданию магометан, а там не надо на голову надевать ермолки, но надо снимать обувь. Плата за оба посещения входила в стоимость поездки на Священную землю.
Была вторая половина дня, и шел дождь. Евреи-хассиды, в длинных темных кафтанах, в шляпах и высоких ботинках, отороченных мехом, не придавая значения тому, что их вид может доставить развлечение туристам, раскачивались в молитве перед стеной. Со всех возвышенных мест в округе глаза службы безопасности беспокойно следили за происходящим: одни - так, что их не было видно, другие - так, что лишь один из посетителей в последнем ряду мог разглядеть их. В Израиле в среднем взрывают одну бомбу в день, но это в менее охраняемых местах, в таких как автобусные станции, универмаги и кафе. Подобное вот уже несколько десятков лет не привлекает здесь к себе особого внимания. Но у самого Святого места ничто не должно произойти, даже наверху, в районе мусульманского храма. Однажды одному американскому студенту удалось все же поджечь мечеть Аль-Акса, чтобы, очистив место от старого храма, построить там новый - так он впоследствии объяснял, - что вызвало волну демонстраций, кровопролитие и поток обвинений и недостойных публикаций против арабов.
Когда скандинавская тургруппа с трудом добралась до мусульманского святилища, их всех еще раз досмотрели и проверили, скорее ради божеской справедливости, чем ради заботы о безопасности. Конечно же, никто из службы безопасности и не ожидал, что террористы могли прикинуться туристами, к тому же здесь привыкли видеть христиан-пенсионеров, да и остальные члены группы ничем особым не выделялись. Даже молодой человек, поддерживавший под руку пожилую родственницу, когда они входили в мечеть Омара, чтобы повосхищаться, хотя и не без христианского превосходства, эллинскими и другими немусульманскими художественными мотивами. Пастор, он же руководитель группы, нашел их и в характере самого здания, поскольку никакого собственно "магометанского" искусства не существовало. Затем они спустились в пещеру в середине оголенной скалы прямо под куполом. Здесь Авраам собирался принести в жертву своего сына (и это та же скала, откуда Магомет начал свое путешествие по Небесному своду и тем самым дал повод именно здесь построить мечеть Омара, но на это пастор забыл указать, как и на то, что Авраам - один из праотцев Корана, а потому Ибрагим - расхожее арабское имя).
Гостиница "Джордан хаус" находилась всего в пяти - десяти минутах ходьбы от Старого города, и после посещения храма им предоставили возможность часок побродить самостоятельно и сделать покупки на базарах у виа Долороза, где они уже утром были.
Фру Эйвур Берггрен, семидесятитрехлетняя вдова торговца одеждой в Йончёпинге, впервые была в заграничной поездке, если не считать поездку в Данию. Она безгранично благодарна этому молодому, хорошо воспитанному человеку, взявшему ее под свою опеку еще в аэропорту Бен Гурион, а сейчас еще и предложившему ей вместе посетить базары. Правда, она очень огорчилась, заметив, что он не пел с ними псалом о путешествии в Израиль накануне вечером, когда группа, устроившись в гостинице, собралась в небольшой столовой. Но, во всяком случае, он был тут, да и не один он не пел.
