Из жизни кукол - Сунд Эрик
Старый военный велосипед Себастьяна весь проржавел, шины в трещинах. Удивительно, что он вообще способен катиться. Как удивительно и то, что Себастьян сел на него и приехал.
Неужели он меняется? Неужели “ути” утратило важность, и Себастьян просто хорошо себя чувствует среди себе подобных, в “сэкаи”?
Вера надеялась на это. Всегда надеялась.
Разговаривая утром с сыном, она упомянула, что Кевин видел его на Центральном вокзале в обществе немолодого мужчины; к ее удивлению, Себастьян кое в чем ей признался.
С искренним раскаянием он выложил, что продавал информацию уголовникам – взламывал базы данных разных предприятий, влезал в компьютеры частных лиц. Так он добывал средства на жизнь весь последний год. Но теперь с этим покончено, утверждал сын, и Вера решила поверить ему.
Она вышла на крыльцо.
– Как глупо… Ты дал себе труд приехать сюда, я как раз собиралась в город.
– Я хотел поговорить с тобой о Кевине. – Себастьян поставил велосипед.
– Он говорит, что ты помог ему с тем американцем, Джозефом Маккормаком.
– Я про другое.
Они сели на крыльце.
– Но сначала вот что. – Себастьян поерзал; похоже, он подбирал правильные слова. Он помолчал и продолжил: – Ты знаешь, что я разработал программу, которая поможет выслеживать и сажать педофилов. Шведская уголовная полиция пока ищет возможность работать с моей программой, но я поделился ею еще кое с кем… Один парень помог мне выйти на ФБР, они хотят купить программу и уже предложили мне десять “лимонов”. Но я отказался, потому что…
– Стоп. – Вера смотрела на сына, которого содержала всю его жизнь. – Десять миллионов?
– Долларов.
В эту минуту Себастьян выглядел совсем как в детстве.
Как когда он набедокурил и знал, что его проступок раскрыт.
– Потому что американцы хотят купить патент на программу. Они собираются продавать ее по всему миру и зарабатывать миллиарды на том, что должно быть бесплатным. Но… Все идет к тому, что я все-таки программу продам, потому что, пока она бесплатная, она во многих странах будет считаться нелегальной, вероятно – во всем Евросоюзе, а значит, и в Швеции.
У Веры перед глазами сверкнуло, как будто в мозгах произошло короткое замыкание. Мозги у меня слабеют, подумала она. Вот, значит, как это начинается.
– Так ты ее все-таки продашь?
– Все к тому идет. Моя программа не соответствует шведским законам. Она нарушает некоторые положения о конфиденциальности, и ее в принципе можно приравнять к незаконной прослушке. По-моему, наша уголовная полиция от нее все-таки откажется. А это означает, что отправить за решетку тех, из списка двадцати трех, будет нелегко.
– Повелителей кукол?
– Да, один из которых – дядя Кевина.
Голос у Себастьяна вдруг стал не как у ее сына, а как у острого умом коллеги, который, в отличие от нее, полностью в курсе происходящего.
– Ладно. Значит, ты хочешь продать программу в США, потому что думаешь, что выход на рынок придаст ей законности и тогда ее можно будет использовать и в Швеции?
– Да, это единственная причина. Я все продумал. В конце концов, это лучшее решение, но деньги я себе не оставлю. Они отправятся прямиком в ЕСРАТ [88] или какую-нибудь подобную организацию, может быть, небольшую. Представляешь – отдать стокгольмскому “Атсубу” [89] сто миллионов!
– Ты сошел с ума.
У Веры в глазах стояли слезы. Она никогда еще не чувствовала такой гордости за другого человека.
И этим человеком оказался Себастьян.
Она закурила сигариллу, сын – сигарету.
– Теперь насчет Кевина, – сказал Себастьян. – Я почти уверен, что он вот-вот совершит большую глупость. Судя по тому, что он говорил, когда мы с ним виделись в последний раз, он собрался добраться до своего дяди, и я не уверен, что законным путем.
– В каком смысле?
– Он говорил, что кого-то наймет.
Черт, подумала Вера. Что у Кевина на уме?
– Я забеспокоился и влез в его компьютер…
– Что-что ты сделал?
– Влез к нему через троян. Он постарался скрыть следы, но я нашел доказательства. Похоже, он задумал кое-что незаконное. Запасся чертежами дядиного дома, а также связался с двумя парнями, по-моему, теми самыми, которые избили в Накке Цветочка и того латыша.
Вера вздохнула. Кевин и так уже под расследованием из-за служебной ошибки, но это уже совсем другой масштаб.
Они посидели молча, и Вере казалось, что она опускается все глубже. Сквозь деревянные ступеньки, в слои земли и дальше, в скальную породу.
Я Кевину не мать, подумала она. Пусть сам себя винит, пусть принимает последствия своего выбора.
Она отбросила окурок в темноту, и когда погасли красные искры, на дороге показались фары машины. Такси.
Вера достала телефон, не зная зачем. Позвонить Кевину, сказать, чтобы приехал, и она его отругает? Или вызвать такси, поехать в “Пеликан” и схватиться с ним там?
И тут телефон у нее в руке зазвонил.
Вера посмотрела на Себастьяна.
– Это он.
– Ответь.
Звонок, другой. Она собралась с силами. А когда ответила, Кевин прерывающимся голосом сказал, что должен ехать в Фарсту, потому что мама умерла. И Вера расплакалась.
Сладкий, похожий на молочный
Те-Вудлендс
Самый успешно распространяющийся вирус – это жадность, а не деньги сами по себе. Другие эффективные вирусы – алкоголь, никотин, кофеин и конопля.
Сексуальность – единственный невирусный наркотик.
Сексуальность – это драйвер.
Без него ничего не работает.
Без драйверов компьютеру конец, думал он, поднимаясь в домашний кабинет.
Он включил компьютер и, дожидаясь, пока тот загрузится, стал убирать и ставить на полки лазерные диски, которые имели тенденцию скапливаться на столе. В общей сложности его коллекция состояла из чуть более двух тысяч дисков, и какой-нибудь истовый коллекционер описал бы ее как безличную и заурядную.
В последние годы он начал слушать пластинки, которые нравились ему в детстве; одна из них лежала на столе. Он купил ее, еще когда жил в Швеции. Отправив пластинку на полку с Фредом Окестрёмом, он сел за компьютер.
Рядом с клавиатурой лежало красное йойо.
We need to talk about Kevin, подумал он.
Перед возвращением в Штаты он наведался на садовый участок, поговорить насчет продажи виллы, но Кевина не оказалось дома. Он заглянул в окно. Йойо лежало на столе, и он не устоял. Как во времена его детства, ключ висел на гвоздике под крышей сарая, и он просто зашел и украл йойо.
Как может такая некрасивая ерунда быть настолько значимой?
Йойо было невероятно важным для отца. Наверное, именно поэтому его получил именно Кевин.
Он убрал йойо в ящик стола и щелкнул по ярлыку, другой рукой расстегнул шорты.
Контакт напоминал о конфиденциальности обмена; со вчерашнего дня этот обмен составил двадцать пять гигабайт.
Он снял шорты и щелкнул еще по одному ярлыку, который привел его в безопасное место – там не нужно таиться, там можно давать файлам названия, не скрывая их истинного содержания.
Если кто-нибудь, против ожидания, отследит его действия, то благодаря дополнительным мерам безопасности эта ищейка не поймет ни кто он, ни что он находится в Хьюстоне.
Звать его будут иначе, чем на самом деле, и “сидеть за компьютером” он будет на сотню миль восточнее, где-нибудь в Атланте, в Джорджии.
Он выделил несколько фотографий, обозначенных как “Unknown girl, 11 y old, no.1–16 [90]”, и открыл их в зашифрованной программе.
Этим фотографиям больше восьмидесяти лет, они родом из Веймарской республики.
Он посмотрел на первый из этих старых черно-белых снимков. Поразительно хорошее качество, резкость безупречная, а еще в старых снимках есть художественное достоинство, какого в наши дни не сыщешь.