Никита Филатов - Возвращение капитана Виноградова (сборник)
– Мало мне, мать их, своих заморочек!
– И что? Заява?
– Хуже! Руку нашли, от предплечья… Несвежую, с тухлецой. Эксперт звонил – отпечатков никаких не получится, но вроде женская. Толку-то?
– Глухарь, – посочувствовал старший лейтенант и подмигнул Виноградову: – Слушай, есть способ! Отказной материал забацаешь – конфетка.
– Чего? – недоверчиво нахмурился Квазимодыч.
– «Абсолюта» ставишь? Ноль-пять?
– Ну… допустим.
– Садись, пиши…
Сержант совсем недавно перебрался из младших инспекторов в оперуполномоченные, поэтому, помешкав, уселся за стол и взял в руки карандаш:
– Ну?
– Я, такой-то и такой-то… тогда-то…
– Сам знаю! Ты эту, как ее… фабулу диктуй.
Иностранное слово далось Квазимодычу нелегко. Но далось.
– Ладно, записывай… «Учитывая, что заявлений о пропаже руки от граждан женского пола не поступало…» Не было ведь таких заявлений?
– Не было!
– И-мен-но! «…Учитывая, что заявлений о пропаже руки от граждан женского пола не поступало, для владелицы она большой ценности не представляет. На основании вышеизложенного, руководствуясь частью второй статьи седьмой и статьей сто тринадцатой УПК Российской Федерации, в возбуждении уголовного дела отказать в связи с малозначительностью». Точка. Подпись…
Квазимодыч закончил водить карандашом по бумаге, медленно посмотрел сначала на Виноградова, потом на его соседа.
– Убью. Убью, студент…
Владимир Александрович поверил. Потенциальный покойник, кажется, тоже:
– Мам-ма! Не надо, Квазимодушка, милый… ой-ой-ой!
* * *…Минут через двадцать разлили по третей – несколько раньше, правда, чем планировалось, но по необходимости. В порядке, так сказать, разминки и в знак примирения.
– Послушайте, мужики. Вот тут приказ такой… «Пункт три. В целях обеспечения безопасности, сохранения жизни и здоровья сотрудников всем экипажам маломерных судов (катеров) милиции и находящимся в них нарядам во время патрулирования акватории Финского залива и реки Невы находиться в бронежилетах и защитных шлемах „Сфера“…» – Виноградов выдержал паузу, приглашая коллег посмеяться.
– Ну и чего дальше?
– В чем там дело-то?
Они оба смотрели, готовые отреагировать, но пока не зная на что.
– Да нет! Ерунда…
Виноградов почувствовал себя снова дома. Дома… дома… В родном и теплом милицейском дурдоме со скудной кормежкой и толстыми стенами.
Господи! Храни людей в погонах, им и так паршиво.
Проверено электроникой
Какой воин служит когда-либо на своем содержании? Кто, насадив виноград, не ест плодов его? Кто, пася стадо, не ест молока от стада?…Разве не знаете, что священнодействующие питаются от святилища? Что служащие жертвеннику берут долю от жертвенника?
Апостол Павел1-е Кор. 9: 7, 13Драка началась неожиданно, как-то сама собой.
Что называется, на ровном месте.
Первым получил по уху здоровяк с папиросой; его сосед, кинувшийся было разнимать, напоролся на локоть охранника, обиженно всхлипнул и стек по стене, исчезая из поля зрения.
Народ возмутился!
Агрессору моментально и с подобающим грохотом раскровенили бутылкой стриженый череп, кто-то задел ногой шнур, обесточив динамики, – и в прокуренной тишине посыпалась на пол посуда с крайнего столика.
– Перемать… мать! Мать…
Через секунду в кафе не было ни одной статичной фигуры – мелькание стульев, ног, каких-то иных, невесть откуда появившихся и вовсе не предназначенных для боевого применения предметов заполнило помещение. Несколько человек, попытавшиеся от греха подальше выбраться к выходу, безнадежно увязли в мистической кутерьме; один только, самый находчивый, решивший покинуть заведение, не рассчитавшись, сумел проскользнуть до дверей – но и он был вынужден отступить, будучи впечатлен орденоносной грудью и фиксатым оскалом швейцара.
– Куда, падло?
Местная знаменитость, поэт-беспризорник по прозвищу, разумеется, Пушкин, воинственными кликами и пинками исподтишка не позволял схватке локализоваться. Бармен, так и не добежавший до спрятанного в подсобке телефона, вернулся – и теперь отчаянно пресекал то и дело возникавшие попытки использовать буфетную стойку в качестве арсенала; даже единственная, случайно забредшая на кофейный запах девица, вместо того чтобы естественным своим визгом создавать звуковой фон, деловито швыряла пепельницы и тарелки куда ни попадя.
Словом, равнодушных не было.
– А-а-а… эх!
Щуплое тельце Пушкина прямо по воздуху миновало пространство над грилем и врезалось в гобелен.
Бах! Тара-рах!
Пистолет в руке оклемавшегося наконец охранника на несколько мгновений очутился в центре внимания. Задранный в потолок, его ствол еще раз дрогнул, повинуясь движению надавившего на спусковой крючок пальца.
Ба-бах!
Гадостный запах войны и металлической стружки бесцветной волной раскатился вокруг – резанул по глазам, хлынул в ноздри, мучительно перекрывая дыхание.
– Стоять, сволочи!
Но уже никто никого не слушал. Что такое газовый пистолет, россияне представляли себе неплохо – и огромный, неукротимый, сплоченный общей бедой поток разгоряченных тел устремился вон из замкнутого пространства.
Швейцара снесли, опрокинули, кто-то даже наступил ему впопыхах на живот… и не было тут вины двадцать лет пресекавшего разнообразные побеги отставного конвоира.
– Куда? Стоять!
Но этот вопль носил уже характер безадресный и формальный…
– Однако… Вонючая все-таки штука.
– А че? Че делать-то было?
– Не знаю, – честно признался Виноградов.
Времени прошло уже немало, но несмотря на принудительную вентиляцию, или, проще говоря, на сквозняк, образованный настежь распахнутой дверью и выбитым окном, долго высидеть в помещении разгромленного кафе было невозможно. Помимо всего прочего, свою лепту в ароматический букет вносили нашатырно-камфарные запахи недавно покинувшей поле боя скорой помощи.
– «Паралитик»?
– Нет! «Слеза»…
Скорее всего, охранник не врал – патроны у него были не с нервно-паралитическим, а со слезоточивым газом. Тем более их уже все равно изъяли вместе с пистолетом – так, на всякий случай.
– Ф-фу! Гадость.
Можно было поинтересоваться, куда смотрела СЭС, выдавая свои документы, – по идее, подобным заведениям положена вытяжка, если посетители курят. Но вопрос был бы не по адресу, и Виноградов приберег его для дальнейшей работы с барменом.
– Если хотите, пройдем на кухню. Там получше.
– Да ладно, я уже закончил! Читай, подписывай.
Охранник принял из рук Владимира Александровича бланк и принялся водить глазами по строчкам, шевеля обметанными аллергической сыпью губами. Ему здорово досталось: пластырь в половину затылка, кровавая паутинка полопавшихся сосудов вокруг зрачков… Завтра сообразит и ляжет в больничку – с сотрясением мозга.
– Виноградов! Не поучаствуешь?
Около столика на скаку замер Филимонов – неизменно стремительный и хмурый, как и положено «при исполнении» начальнику уголовного розыска. Впрочем, во внеслужебное время он был мужиком свойским, жаль только, времени этого оставалось только на сон да на баню по пятницам.
– А что, некому больше? – Возиться с покойниками Владимир Александрович никогда особенно не любил.
– Как обычно! – пожал плечами Филимонов.
– Хорошо, сейчас. А как насчет?.. – Не вполне уместный вопрос сам собою увял, не оформившись: обтянутая китайской дешевой кожей спина уже удалялась, лавируя между остатками мебели.
– Здесь подписать?
– Да! Подожди, я продиктую – тут еще надо добавить…
Владимир Александрович неторопливо, стараясь не опережать непривычную к писанию руку охранника, продекламировал ритуальную формулу.
– Закончил? Молодец.
– Ага! Можно идти?
– Сейчас… Вот здесь черкни и здесь. Отлично!
– Можно теперь идти?
– Куда? – наморщил лоб Виноградов.
– Домой, – растерялся охранник.
– Подожди. Покури пока, я с начальством выясню, доложу, что мы закончили.
Это был, конечно, не самый лучший вариант, Владимир Александрович с удовольствием повалял бы дурака еще некоторое время под предлогом работы со свидетелем. Но охранника было жалко, незачем парню лишний час торчать в собственной душегубке…
– А чего мне теперь будет?
– За что? – Виноградов отвел взгляд и сделал вид, что запихивает в сумку бланки.
– Я же ведь не хотел. Я вообще его даже и не видел толком, честное слово!
Годков охраннику было немногим больше двадцати. Ранее не судимый, после армии…
– Обойдется!
– Честно? – В таком положении человек готов поверить во что угодно. Владимир Александрович даже почувствовал себя чуточку неудобно. – Вы правду говорите?
