Рут Ренделл - Поцелуй дочери канонира
— Нет, это точно.
— Какой дорогой вы ехали?
— Какой дорогой? Разумеется, через главные ворота. Я всегда там езжу. То есть я знаю, что есть еще одна, но ею я никогда не пользуюсь. Эта боковая дорожка — всего лишь узкая просека.
— И вы не видели никаких машин?
— Нет, говорю же. Да мне там никогда никто не встречался. Ну, однажды я встретила Джона. Как там его? Габбитас. Но это было несколько месяцев назад, а одиннадцатого марта я точно никого не видела.
— А на обратном пути? Она покачала головой.
— Никого не встречала и не обгоняла ни по дороге туда, ни на обратном пути.
— А в поместье? Около дома стояла какая-нибудь машина, фургончик или вообще какое-нибудь транспортное средство?
— Нет, конечно, нет. Они всегда отгоняют свои машины… О-о, я поняла, о чем вы говорите… Господи!
— Вы не заходили за дом?
— Не обходила ли я столовую? Нет, нет.
— Вы ничего не слышали?
— О чем вы? Не понимаю, что я могла услышать. Ах, да. Выстрелы. Боже мой, нет…
— И когда вы уезжали, было… Сколько, четверть девятого?
— Я ведь говорила, что всегда знаю время, — упавшим голосом ответила она. — Шестнадцать минут девятого.
— Вы можете выпить еще, если это поможет делу.
Если Джоан Гарленд думала, что Барри Вайн обслужит ее, то она ошибалась. Выразительно вздохнув, она встала и шагнула к шкафчику.
— Вы, конечно же, не будете?
Предложение явно было адресовано одному Вексфорду. Тот покачал головой.
— А откуда у вас эти синяки на лице?
Она сидела на диване, выпрямив спину, поставив ноги на пол и баюкая на коленях стакан с виски. Вексфорд пытался прочесть что-нибудь в ее лице. Смущение ли он видел? Стыд ли? Но в любом случае, непохоже было, что вопрос заставил ее вспомнить о какой-то неприятности или обиде.
— Уже почти прошло, — наконец ответила она. — Почти не видно. Я не ехала домой, пока не убедилась, что они поблекли.
— Их видно, — резко сказал Вексфорд. — Уверен, я ошибаюсь, но это выглядит так, будто вас кто-то хорошенько отделал три недели назад.
— Ну, в дате-то вы не ошиблись.
— Вы должны нам рассказать, миссис Гарленд. Вы многое должны нам рассказать, но давайте начнем с того, что случилось с вашим лицом.
Она заговорила торопливо:
— Я сделала пластическую операцию. В Калифорнии. Я ездила к подруге. Там все это делают. Ну, не каждый, конечно. Подруга сделала — и предложила мне обратиться в ту же клинику. Приехать, остановиться у нее.
Вексфорд перебил ее:
— Вы сделали подтяжку?
Единственный знакомый ему термин из этой области.
— И это тоже, — ответила она недружелюбно. — Еще мне поправили веки и верхнюю губу, кое-что по мелочи. Понимаете, я не могла сделать это здесь. Все бы знали. Мне хотелось съездить куда-нибудь. Где тепло. Вдобавок, если уж вам так нужно это знать, я была недовольна своим лицом. Я привыкла с удовольствием смотреть в зеркало, и вдруг мне перестало нравиться, что я там вижу. Вот так.
Итак, картина моментально начала проясняться. Вексфорд задумался, наступит ли такой день, когда Шейле захочется сделать что-нибудь такое, и к своему неудовольствию понял, что это вероятно. В конце концов, кто станет насмехаться над Джоан, презирать или осуждать ее? Она могла себе позволить эту операцию, и результат, судя по всему, вполне оправдал ее ожидания. Инспектор хорошо понимал ее нежелание сообщать об этом соседям или родным и становиться предметом злых сплетен. И впрямь благоразумнее сразу предстать перед ними с новым лицом, и пусть они объясняют это ее хорошим здоровьем или думают, что время, вопреки обыкновению, иногда может пощадить.
Другое дело — чудаковатая и замкнутая Наоми. Ей-то можно и нужно было все рассказать — оставить на нее магазин, доверить оборону форта. Нет никого лучше Наоми — она и бизнес знает изнутри, и на подтяжку обратит не больше внимания, чем обычно женщины обращают на новую прическу подруги или новый цвет ее волос.
— Не думаю, что вы видели мою мать, — сказала Джоан, — это маловероятно. Но если бы вы ее видели, вы бы поняли, почему я не хочу, чтобы она узнавала обо мне такие вещи.
Вексфорд промолчал.
— Теперь вы закончите меня пытать?
Вексфорд кивнул.
— На время. Мы с сержантом собираемся пообедать, а вам, миссис Гарленд, наверное, не помешает немного отдохнуть. Увидимся позже. У нас временный штаб в Танкред-Хаусе. Приезжайте туда… ну, к примеру, в четыре тридцать.
— Сегодня?
— Сегодня в четыре тридцать, будьте любезны. И еще одно — на вашем месте я бы позвонил Фреду Харрисону. Не стоит садиться за руль, когда выпил больше положенного.
У ворот их встретил новый венок — на сей раз из темно-красных тюльпанов. Их было, как прикинул инспектор, штук сорок, и уложили их так, чтобы на виду оставались только головки, а стебли прятались под ними. По форме венок, лежавший на основе из зеленых веток, напоминал конфету-подушечку. Барри прочел вслух надпись на карточке:
— «И плиты каменные засочились кровью» [24].
— Все чудесатее и чудесатее, — сказал Вексфорд. — Барри, когда я закончу с нашей дамочкой, я хочу, чтобы мы с тобой поставили один опыт.
Пока ехали до усадьбы, Вексфорд позвонил Доре, чтобы предупредить, что вечером задержится на работе.
— О нет, Рег, только не сегодня! Ты забыл, что сегодня у Сильвии новоселье?
Он забыл. Когда их ждут? Самое позднее в полдевятого.
— Если управлюсь пораньше, к восьми буду дома.
— Я пойду что-нибудь куплю. Шампанского, если ты не присмотрел ничего другого.
— Только подушку из сорока красных тюльпанов, но, думаю, Сильвии больше понравится шампанское. Шейла, конечно, не звонила?
— Я бы тебе сказала.
Лес оживал, светился весенней зеленью. Далеко заметные белые и желтые звездочки цветов усеивали траву под деревьями. Дикий чеснок — жесткие малахитовые стрелки и похожие на лилии соцветья — испускал острый запах. Пронзительно крича, низко под ветвями дуба пролетела пестрая розово-голубая сойка. Мерно падавший дождь наполнял лес тихим шелестом.
Пересекли лужайку и въехали во двор. Дождь внезапно усилился, будто тучи вдруг лопнули. На плитах мостовой на глазах разливались лужи, струи хлестали по окнам машины. Сквозь текучую водяную мглу за ветровым стеклом Вексфорд увидел, что у дома снова стоит машина Джойс Вирсон. Инспектор вдруг почувствовал приближение какой-то беды, но отогнал зловещее предчувствие — пустое, подобные ощущения ничего не значат.
В конюшню он вошел, раздумывая о загадочных букетах, о Джоне Габбитасе, который ни разу не упомянул о своих планах покупки нового дома, о бегстве Харрисонов и о чудной полоумной женщине, которая подслушивает за дверью. Имела ли хоть одна из этих странностей какое-нибудь отношение к делу?
Приехала Джоан Гарленд, и он усадил ее в углу, куда были задвинуты два Дейзиных кресла. Джоан успела положить на лицо слой румян и пудры. Она слегка стушевалась перед Вексфордом, потому что теперь он знал, зачем она ездила в Америку. Опустившись в кресло, Джоан напряженно посмотрела на инспектора и подняла руку к лицу, пытаясь прикрыть самый заметный фиолетовый синяк.
— Гаррет Джонс, Канонир Джонс — знаете такого?
Пожалуй, он стал слишком уж простодушен. Чего он ждал? Что она зальется краской? Или новыми потоками слез? Миссис Гарленд посмотрела на него так, как посмотрел бы он сам, если б его спросили, знаком ли он с доктором Перкинсом.
— Я уже много лет его не видела, — сказала она. — Когда-то знала. Мы были одна компания: он с Наоми и мы с Брайаном, это мой второй муж Но, говорю вам, Канонира я не видела с тех пор, как они с Наоми разошлись. Правда, пару раз я ему писала — чувствую, вы к этому подбираетесь, да?
— В своих письмах вы убеждали его вернуться к Наоми?
— Это он вам такое сказал?
— А это неправда?
Она на миг задумалась. Ярко-красным ногтем поскребла лоб. Возможно, у нее зачесался незаметный глазу шов.
— И правда, и неправда. Первый раз я писала об этом, да. Наоми, знаете, что-то загрустила, захандрила. Раз-другой она заговаривала со мной о том, что напрасно не постаралась удержать Гаррета. Что угодно было бы лучше такого одиночества, вот я ему и написала. Он не ответил. «Каков душка!» — подумала я. Я поняла, что не очень-то удачно все это затеяла. Слишком поторопилась… Бедняжка Наоми — она не была создана для брака. Да и вообще — для каких-нибудь серьезных отношений. Не подумайте, что она предпочитала женщин, я не о том. Лучше всего ей было в одиночестве — возиться со своими пустяками, своей живописью и всем таким.
— Но в конце лета вы опять написали письмо Канониру?
— Да, но уже на другую тему.
— О чем же?
Сколько раз инспектору приходилось слышать слова, которые она произнесла в следующий миг! Он заранее знал их. То была расхожая формула.
