Фридрих Незнанский - Восточный проект
Да, из Сибири так казалось. А как получится на самом деле, это Володя Яковлев собирался узнать в ближайшие же часы…
Они решили снова разделиться: за Яковлевым оставался неуловимый «Аркаша», а Поремский решил вызвать к себе повесткой Потемкина и мурыжить до тех пор, пока с него сто потов не сойдет. Тут и своеобразная стенограмма его разговора с Мариной очень пригодится. Прослушивали, шпионили?! Ага, пусть себе гневается! Вот оно, постановление судьи о проведении в его отношении оперативно-розыскных действий! Это для него будет большой неожиданностью. К тому же можно и постращать его малость, показав, что именно он открыл следствию «страшную тайну» Аркадия… Фамилию бы еще узнать предварительно! Тогда уж и вовсе кранты помощнику покойного министра.
Можно ведь его, например, прижать и так: поставить в известность, что досужие корреспонденты давно уже осаждают следователей в надежде на сенсационные открытия, связанные с убийством министра Сальникова. Значит, им и надо подбросить сей факт и рассказать, в какой ситуации были получены от Юрия Игоревича эти данные. Вот читающий народ-то посмеется над господином Потемкиным! Что, репутация хорошей женщины сильно пострадает? Да и хрен с ней, с ее репутацией, надо было собственную честь, да и честь супруга беречь, а не кувыркаться в койке с кем ни попадя. Так что ее не жалко. А вот потом можно будет его, Потемкина, и отпустить. Только вряд ли он в таком случае до дома доберется. Или до супруги господина Смурова, которая после публикации в прессе рассказа о ее проделках со своим любовником вряд ли пустит его на порог. Да и сам Смуров постарается, чтобы Юрий Игоревич долго не расхаживал по грешной земле. А уж Митрофанов, не говоря о самом Аркадии, с ходу решат нетрудный для себя вопрос: больно им надо, чтобы оставался в живых такой болтливый свидетель и участник их аферы!
В принципе же у Поремского было немало оснований для задержания. Так что пугать — это одно дело, а вот обеспечить безопасность свидетеля обвинения — это целая проблема, и, к сожалению, не всегда легко разрешимая. Тут думать и думать…
4
Кассета с несколькими записанными фрагментами бесед Грязнова и Турецкого с разными людьми в Белоярске и, главное, с тремя короткими диалогами, прошедшими в эфире за считанные минуты до авиакатастрофы, вскоре после нее и через двадцать три минуты после второго, была в тот же день доставлена из Сибири в Москву вечерним авиарейсом. Сотрудник службы госбезопасности, сопровождавший рейс, проверив удостоверение Яковлева, передал ему маленький желтый пакет из плотной бумаги и подмигнул на прощанье:
— Удачи, коллега…
И уже к середине следующего дня в ЭКЦ (экспертно-криминалистическом центре при ГУВД) все голоса, кроме единственного, интересовавшегося здоровьем «нашего дорогого», уже были идентифицированы.
В самой первой записи — в разговоре летчика с «землей» — голоса принадлежали Самохвалову и Бабаеву. Для идентификации были использованы магнитофонные записи допросов данных фигурантов, проведенных генерал-майором милиции Грязновым В.И.
Итак, с ней было ясно. Да, впрочем, Валентин, как об этом уже знал Яковлев, и сам подтвердил, что летал ночью, а гражданский самолет сбивать вовсе не собирался, ему было приказано генералом Митрофановым просто попугать пилотов, заставить их резко изменить маршрут. А что пулеметные очереди распороли нижнюю часть корпуса «Як-40», то это чистая случайность.
Вторая запись была самой короткой: сообщение — ответ. И в этих двух фразах первая принадлежала голосу Митрофанова, а вторая — Смурову. Первый сообщал, что операция прошла удачно, второй подтверждал услышанное. Для идентификации этих голосов были использованы магнитофонные записи допросов Смурова, произведенных Турецким, и бесед Грязнова с Митрофановым.
В этой связи суть краткого диалога поясняли показания подполковника Саркисова на допросе, который проводил Турецкий.
Обвиняемый сообщил о том, что во главе с генералом Митрофановым и вместе со своими подчиненными он прибыл на место падения самолета буквально через полчаса после его падения. И уже когда операция по устранению министра была завершена, а контрольный выстрел произвел сам Георгий Александрович, взяв пистолет у него, Саркисова, генерал позвонил по своему мобильнику и сказал, помнится, только одну короткую фразу: «Все в порядке». А поскольку сам Рауль Искандерович после того выстрела своим пистолетом больше не пользовался и, даже отдавая его генералу Грязнову при задержании в гостинице, в номере Митрофанова, держал оружие за ствол, а Грязнов, заметив это, тоже аккуратно подцепил пистолет за скобу и опустил в полиэтиленовый пакет, то на рукоятке должны были остаться следы пальцев Митрофанова. Он, Саркисов, прекрасно понимал, что если генерал сдаст его, то такая улика окажется для подполковника в какой-то степени оправданием и спасением.
А еще он добавил, что оказался свидетелем разговора Смурова с Митрофановым, когда те обсуждали вопрос со следователем. Речь шла о том, чтобы он, Саркисов, продумал, как удобнее и безопаснее всего избавиться от руководителя бригады. Грязнов им был менее опасен, чем Турецкий. Но разговор так разговором и остался, они больше об этом не вспоминали. Но кто их знает, что они думают теперь.
Обо всем этом Рауль и рассказал Турецкому на одном из допросов, когда убедился, что следователю можно доверять. А то ему, видите ли, показалось поначалу, что следователь с генералом, затеяв с ним известную игру, на самом деле собирались его попросту сгноить. Особенно Грязнов, который так и пылал неподдельной ненавистью.
Яковлев с Поремским даже не зациклились на угрозах — сколько их уже было в жизни, а сколько будет!.. И они смеялись, читая переданные им по факсу материалы допросов как приложения к магнитофонным записям. Но наиболее весело им было, когда они представили себе «бушующего» Грязнова, желавшего «раздавить гниду», а также неподдельный испуг этой самой «гниды». Да, картинка, скорее всего, была впечатляющей. И кто кого водил вокруг пальца, это еще надо посмотреть. Но радовало то, что оба «патриарха» отнеслись к указанным признаниям с достаточной долей юмора. Хотя своего отрицательного отношения к Саркисову в целом, как к очередному представителю бурно размножившегося в последнее время племени «оборотней» в милицейской форме, не изменили.
И наконец, третья запись. Два вопроса — два ответа. Один голос молодящийся, сочный, но несколько приглушенный — ну да, разговор не предполагался для чужих ушей. А второй — как бы убегающий такой, почти неуловимо картавящий, тихий. Так обычно разговаривают деятели очень высокого полета, прекрасно осознающие свою главенствующую роль и место в общественной жизни и уверенные в том, что, как бы тихо ни лилась их «ускользающая» речь, слушатель будет обязан весь превратиться во внимание. Известная порода людей. Не те, что из грязи — и сразу в князи, а другие, не без оснований причисляющие себя к интеллектуальной элите мирового сообщества. Короче говоря, как однажды выразился на этот счет Вячеслав Иванович, «нобели, шнобели и прочие из того же замеса…». Во всяком случае, многие из них были достойны уважения. Но не все, нет, далеко не все…
Так вот, в третьей записи вопросы принадлежали именно такому лицу, а ответы, идентифицировать автора которых большого труда уже не представляло, бесспорно, следовало отнести к Смурову, и здесь, и в фрагментах допроса, выглядевшего самодовольным, даже грубоватым этаким парнем, за которым, мол, «не задержится», — один ответ «Сто пудов!» многого стоил для понимания его характера. У человека была неадекватная самооценка, и поэтому он пренебрежительно относился к прочим лицам, особенно стоящим, по его убеждению, ниже той планки, которую он установил для себя. Данный же собеседник был гораздо выше его, но и здесь у Смурова звучали некие нотки панибратства. А означать они могли лишь то, что он полагал, будто уже держал Бога за бороду, — такое бывает у обиженных, но чрезвычайно самоуверенных людей.
В любом случае не сам он, а его «тихий» собеседник определенно оставлял почву для раздумий.
Вооружившись аудиозаписью и копией заключения специалистов, Яковлев отправился в штаб-квартиру российского Национального центрального бюро Интерпола в Москве.
Артур Александрович Марютин оказался приветливым, вышколенным по-европейски и соответственно выглядевшим внешне достойным представителем международного сообщества полицейских. Даже милицейская форма с полковничьми погонами на нем выглядела пусть не как смокинг на приеме в честь британской короны, но что шил ее настоящий мастер, это уж за версту видно было. Володя откровенно позавидовал: на нем не только форма, но и гражданский костюм так не сидели. Зная предыдущего начальника НЦБ, Яковлеву могло показаться, будто всех их производила на свет некая «высокая контора» по одному образцу. Элегантность, внимательность, вежливость, предупредительность, огромная информированность, быстрота принятия решений, как бы заранее отрицающая всякую бюрократию, хотя тому же Володе, уже из собственного опыта, было известно, как нелегко бывало порой добиться от них четкого и, главное, скорого ответа. Но все их «бюрократические издержки» всегда компенсировались исключительной внимательностью. Либо усвоенной, что называется, с молоком матери, или, скорее, «альма-матери», видимостью ее.
