Джозеф Уэмбо - Синий рыцарь
– Да как я вообще смогу есть? – спросил парнишка. – Сковали меня, как лютого уголовника. – Глаза у него наполнились слезами, и в этот момент он показался мне совсем ребенком.
– Я их освобожу, – сказал я. – Так чего ты, черт возьми, хочешь? Бифштексу некогда с тобой весь день цацкаться.
– Сам не знаю.
– Принеси ему пару поджаренных яиц с беконом и стакан молока. Хочешь картошки, парень?
– Да вроде.
– Тогда еще апельсинового сока и порцию тостов. Двойную. И джема к ним.
Бифштекс кивнул и выхватил из стоящей возле плиты корзины горсть яиц. Держа в пальцах четыре яйца, он раздавил их по очереди одно за другим, не помогая себе другой рукой. Парень не отрывал от него глаз.
– А у него просто талант, а, приятель?
– Угу. Ты сказал, что снимешь с меня железки.
– Встань и повернись, – сказал я. Когда он повернулся, я открыл ключом правый наручник и закрепил его вокруг хромированной ножки стола. Теперь одна рука у него была свободна.
– И это ты называешь снять? – спросил он. – Теперь я похож на обезьяну шарманщика на цепочке.
– А где ты видел шарманщика? Их уже много лет в городе не было.
– В старых фильмах по телевизору. Именно так я и выгляжу.
– Ладно, ладно, хватит скрипеть зубами. Еще ни один мальчишка столько не скулил передо мной. Радоваться должен, что хоть позавтракаешь. Наверняка сегодня утром ничего не ел.
– Меня и дома не было сегодня утром.
– А где же ты провел ночь?
Он отбросил грязной правой рукой свисающие на глаза пряди волос.
– Часть ночи проспал в одной из киношек, что работает круглые сутки, пока какая-то скотина не начала лапать меня за колено. Тогда я смылся оттуда во весь дух. И еще немного поспал в кресле в одном отеле неподалеку.
– Убежал из дома?
– Нет, просто вечером не было настроения спать дома. Сестры не было, а мне не хотелось торчать дома одному.
– Ты живешь с сестрой?
– Да.
– А родители твои где?
– Нет их у меня.
– Сколько лет сестре?
– Двадцать два.
– Так и живете вдвоем – ты и она?
– Нет, всегда болтается еще кто-нибудь. Сейчас вот – один жеребец по прозвищу Тощий. Биг Блю вечно кого-то приводит.
– Как твою сестру зовут? Биг Блю?
– Она была какой-то танцовщицей. В баре. Танцевала голая до пояса. Так ее называли на сцене. А сейчас у нее стала слишком толстая задница, и она сшибает в «Китайском саду» на Вестерн-стрит. Знаешь эту забегаловку?
– Да, знаю.
– Во всяком случае, она всегда говорила, что как только сбросит тридцать фунтов, так сразу пойдет опять танцевать. Смех, да и только – задница у нее все шире с каждым днем. Ей нравится, когда ее называют Биг Блю, так что я тоже стал ее так звать. Видишь ли, у нее крашеные черные волосы, почти синие.
– Не мешало бы ей время от времени стирать тебе одежду. У тебя такая рубашка, словно ею смазку оттирали.
– Это потому, что я вчера чинил машину соседа. И не успел переодеться. – Мое замечание его явно оскорбило. – У меня одежда всегда чистая, как и у всех. Я ее сам стираю и глажу.
– Так и надо, – сказал я, протягивая руку и отпирая второй наручник.
– Ты их снимаешь?
– Да. Сходи в туалет, вымой руки и лицо. И шею.
– А ты уверен, что я не сбегу в окно?
– Тут в туалете окна нет, – сказал я. – И причеши свои лохмы, чтобы всем было видно твое лицо.
– У меня расчески нет.
– Держи мою, – ответил я, доставая из кармана расческу.
Пока парнишка умывался, Бифштекс принес мне стакан сока, кофе и молоко, а вся забегаловка успела пропахнуть жареным беконом. Я пожалел, что не попросил двойную порцию бекона, хотя и так знал, что Бифштекс положит на тарелку больше обычного.
Я потягивал кофе, когда парнишка вернулся. Выглядел он теперь немного лучше. Хотя шея у него все еще была грязной, но волосы он зачесал назад, а лицо и руки до локтей чисто вымыл. Его нельзя было назвать красавчиком, слишком уж резкие у него черты лица, но глаза красивые и полные жизни, а разговаривая, он смотрел прямо в глаза. Это мне в нем больше всего понравилось.
– Вот твой апельсиновый сок, – сказал я.
– А вот твоя расческа.
– Оставь себе. Сам не знаю, зачем я таскаю ее с собой. Все равно ничего не могу поделать с клубком проволоки у себя на голове. Просто счастлив буду, когда облысею.
– Верно, лысым ты будешь смотреться не хуже, – заметил он, осматривая мою шевелюру.
– Пей сок, приятель.
Мы выпили каждый свой сок, и тут меня позвал Бифштекс и протянул через стойку поднос, но не успел я подняться, как мальчишка вскочил, схватил поднос и расставил все на столе с такой сноровкой, словно всю жизнь этим занимался.
– Да ты, оказывается, даже знаешь, с какой стороны нужно класть нож и вилку, – удивился я.
– Конечно. Я же работал уборщиком посуды в ресторане. Я кучу всяких работ перепробовал.
– Так сколько, говоришь, тебе лет?
– Четырнадцать. Ну, почти четырнадцать. Будет в октябре.
Он уселся и так проворно заработал вилкой, что я понял: он действительно голоден, как я и предполагал. Увидев, что его порция маловата, я подбросил ему на тарелку часть своей яичницы и добавил ломоть тоста. Парень – первоклассный едок. Это мне тоже в нем понравилось.
Когда он подобрал остатки джема последним кусочком тоста, я подошел к двери и выглянул на улицу. Работник из гаража уже копался в моей машине. Он увидел меня и помахал рукой, дав понять, что все в порядке. Я помахал ему в ответ и вернулся допить кофе.
– Ну как, наелся? – спросил я.
– Да, спасибо.
– Уверен, что не отказался бы еще от кусочка бекона или ломтика-другого тоста?
– Мне не часто случается так завтракать, – улыбнулся он.
Собравшись уходить, я попытался расплатиться с Бифштексом.
– Деньги? От тебя? Нет, Бампер.
– Ну, тогда за парнишку, – попытался я всунуть ему пару долларов.
– Нет, Бампер. Ты ничего не должен платить.
– Спасибо, Бифштекс. Еще увидимся, – сказал я. Он приветливо поднял огромную руку, заросшую черными волосами, и улыбнулся золотом и серебром. И я едва не спросил его о той серебряной коронке, потому что вряд ли я его еще раз увижу.
– Опять нацепишь мне браслетики? – спросил парнишка, когда я закурил сигару, похлопал себя по животу и сделал глубокий вдох.
– Обещаешь не убегать?
– Клянусь. Ненавижу, когда у меня на руках эти чертовы штуки. Становишься совсем беспомощным – как младенец.
– Ладно, давай садись в машину, – сказал я, неторопливо шагая рядом с ним к перекрестку.
– И сколько раз ты приезжал в пригород за наркотиками? – спросил я, заводя мотор.
– Никогда еще не был в пригороде один. Клянусь. И даже ехал сюда не на попутных, а на автобусе. И обратно в Эхо-Парк собирался ехать на автобусе. Я вовсе не собирался наткнуться на копов с таблетками в кармане.
– И давно ты глотаешь бенни?
– Месяца три. Пару раз попробовал. Один знакомый парень сказал, что здесь в пригороде почти каждый встречный поможет их купить. Сам не знаю, зачем я это сделал.
– Ты сколько тюбиков за день вынюхиваешь?
– Ты что, клей не нюхаю. От этого свихнуться можно. И краску тоже никогда не нюхал.
Тут я начал присматриваться к нему, по-настоящему присматриваться. Обычно в моей голове откладывается лишь самое главное об арестованных, но сейчас я поймал себя на том, что смотрю на парня действительно внимательно и вслушиваюсь, не соврет ли он. Есть нечто такое, о чем судьям просто не расскажешь, и свою интуицию я без колебаний поставлю против показаний детектора лжи. Я знал, что парень не врет. Тогда, выходит, я ошибался в нем с самого начала.
– Я тебя зарегистрирую и отпущу к сестре. Годится?
– И не отправишь в подростковую кутузку?
– Нет. Хочешь туда попасть?
– Господи, нет. Я хочу быть свободным. Я так испугался, когда ты сковал мне руки, Спасибо. Большое спасибо. Я хочу быть свободным. Я просто не вынесу, если попаду в такое место, где всякий станет мне указывать.
– Если я еще раз увижу тебя в пригороде в поисках таблеток, будь уверен – тут же посажу.
Парень глубоко вздохнул.
– Больше ты меня не увидишь, клянусь. Разве только в Эхо-Парке.
– Вообще-то я живу неподалеку оттуда.
– Да ну? У меня были клиенты в Силверлейке и во всем Эхо-Парке. Ты где живешь?
– Недалеко от мастерской Бобби. Знаешь, где это? Вокруг нее вечно вертятся мальчишки.
– Конечно, знаю. Я работаю с тем самым стариканом, у которого грузовичок и всякое оборудование. Почему бы нам не привести тебе в порядок двор? Мы обрабатываем фасадные и задние дворы, сгребаем, обрезаем, пропалываем – и все за восемь долларов.
– Неплохо. А сколько из них достается тебе?
– Четыре. Я один делаю всю работу. Сам старикан только дрыхнет где-нибудь в тенечке и ждет, пока я закончу. Но он мне нужен, потому что у него грузовик и всякие железки.
Парень меня настолько заинтересовал, что я лишь сейчас спохватился, что мы так и не тронулись с места. Я сунул в зубы сигару и повернул ключ. Машина завелась сразу, и я влился в поток транспорта, но мысли о мальчишке не покидали меня.