Юрий Козлов - Кайнокъ
— Что же вы? — спросил с укоризною.
— Не мешайте эксперименту, — отозвался Геннадий Львович, водя носом вдоль по долине, лежащей у подножия их «горки». — Вы можете мне объяснить — не царапает совсем!
— Вы о чем?
— Так ведь нет кашля! Вчера вечером и ночью какие-то запахи раздражали горло. А теперь — нет… Я думаю, не был ли это дым.
— Дым?
— Да. У меня аллергия на дым. На дым от травы… Так бывало много раз… И под Харьковом… Особенно под Харьковом. Я вам рассказывал.
— Погодите, Геннадий Львович. Погодите! Старики, помнится, говорили что-то… Да, долина перед Пурчеклой сырая… И в ней полно гнуса, мошки. Большаков тоже упоминал об этом.
— Может, и говорил, да я не придал значения.
— И ребята говорили: мошка в нос, в рот лезет… Чем защититься от нее? Да дымом же!.. И именно таким, когда огня не видать, а густой дым. Полынь, лебеду, еще что-то в дымокур кладут.
— Но за всю ночь я не почувствовал здесь мошки.
— Она на горе не водится. Гору обдувают ветры, солнце сушит. А внизу все условия… Геннадий Львович, если наша фантазия подтвердится, ваша аллергия будет достойна медали.
Посинело, поголубело небо. Брызнуло из-за гор солнце, горячее, веселое, беззаботное, пробежало янтарным светом по вершинам, склонам, стекло к подошвам, озарило буйную зелень по долине.
Пирогов вышел из кустов, глянул вниз и сразу увидел в горе напротив черную щель, похожую на рот, под густыми кустарниковыми усами, белую крутящуюся речку, падающую из нее и убегающую в узкий горный распадок.
Пурчекла!
Справа от истока через голый каменный надолб, выступающий из буйной зелени склона Пурчеклы, едва угадывалась белесая, будто вытоптанная площадка, а выше се, бочком к Пирогову, темнел сводчатый вход под землю.
Возможно ли, чтоб так неожиданно и просто они оказались у места, которое должно было сниться Корнею каждую ночь, если бы он спал со снами.
Пирогов попятился за кусты, заслонился зеленой веткой, чтоб не маячить. Позвал негромко:
— Геннадий Львович. Посмотрите туда.
Брюсов посмотрел. Вытянул лицо, показывая свое удивление. Подтвердил: если Большаков не забыл все, ничего не путает, то так должна выглядеть Пурчекла, вход в храм — предположительное место обитания Васьки Князя и нынешних бандитов.
— Обратите внимание на полянку против пещеры, — попросил Пирогов.
— Вы сомневаетесь, вытоптана ли она?
— А вы считаете именно так?
— Я это вижу, а не считаю. У меня хорошее зрение, если позволите… Пещера обитаема.
Пирогов и сам это видел, но боялся верить глазам своим.
Дальше вправо между редкими невысокими кустиками паслась небольшая отара овец. Корней Павлович насчитал их двадцать семь. Это было на восемь голов больше, чем называлось в заявлениях, но Пирогов допускал, что сельсоветы не учли все потери. Да и колхозы не хватились еще.
— Где же они сами?
— Спят. Им же не на работу.
Они одновременно подумали об этом. Понимающе переглянулись.
— Подождем, — сказал Пирогов. — Нам теперь некуда спешить. Надо хоть убедиться, сколько их.
— Я вас очень хорошо понимаю, — быстро согласился Брюсов.
Глава сорок третья
Сначала вышел один. Остановился — руки в бока, повел носом поверху, точно обнюхал воздух. Пирогову почудилось, что их взгляды встретились, и тот, пещерный, рослый мужик в темной безрукавке поверх рубахи навыпуск, задержал свой взгляд на кусте, за которым маскировался он, начрайотдела.
Следом показался на свет второй, поменьше ростом, но тоже из плечистых крепышей, сделал несколько взмахов руками, будто отбиваясь от недавних мрачных сновидений, приблизился к дружку и стал что-то говорить ему.
Пройдясь вдоль склона Пурчеклы, они скрылись в небольшом колке.
«Раз, два, три…» — Пирогов считал их шаги. Однако они не прошли колок насквозь, появились не с другой стороны, а в прежнем месте, и Корней Павлович понял, что в том колке скрывается. Что ж, подумал он, намек управления получает подтверждение. Культура… Не исключено, что есть здесь кто-то из конверта с фотографиями…
Третий вышел навстречу им, судя по краткой остановке, обменялся несколькими словами.
«О чем можно говорить каждый день, сидя здесь?» — удивился Корней Павлович. Он пожалел, что нет у него бинокля, а простым, невооруженным глазом многое не разглядишь на расстоянии.
Брюсов подполз осторожно, спросил:
— А это не геологи? Больно мирно выглядят?
— Именно мирно… Единственная геологическая группа работает южнее рудника. Здесь не должно быть никого.
Брюсов также, на животе, вернулся на место в пяти шагах от Пирогова — просматривать исток речки и вход в распадок. Это был тот самый распадок, на другом конце которого лежали остатки якитовской коровы и где сидел в засаде Козазаев с Пестовой и покровскими дружинниками.
Двое вошли в пещеру. И тотчас из-под свода показался четвертый… Или вернулся один из двух. Расстояние до них было велико, чтобы Пирогов мог разглядеть и запомнить какие-то подробности их внешности и одежды.
«Показались бы все сразу», — нервничал, торопил Корней Павлович. И они показались спустя часа полтора. Вышли сначала четверо. За ними, поотстав немного, — пятый. Обогнув камень, они приблизились к речке, ополоснули руки, лица. «Порядок прямо военный… Но среди них нет Сахарова. Не мог он расстаться со своей гривой и бородой…»
Завтракали они около полудня, что-то сварив или разогрев на очаге в кустах недалеко от речки. Голубоватый дымок потянулся над долиной, обволакивая, кутая зелень будто вуалькой, обеспокоив Брюсова и Пирогова, но скоро прекратился, растаял, а на месте сто некоторое время колебался горячий воздух.
Итак, их было пятеро, но без Сахарова. Входит ли он в эту группу? А вдруг нет? Значит, есть еще одна?.. Но ведь не видно и лошадей. Ни Сахарова, ни лошадей…
Солнце набрало высоту, припекло, разморило Брюсова. Пирогов показал ему: спи… Те, у пещеры, лениво переваливались с места на место, и ожидать от них какой-то внезапной выходки было бы напрасным. По крайней мере в ближайшие часы.
«После машины они не появлялись в деревнях. Им нет нужды ходить туда, рисковать, копить против себя недовольство. Теперь их жизнь вообще утратила смысл…»
Достав из свертка печеную картофелину, Пирогов сжевал ее, потянулся за второй. И тут внезапная тревога кольнула в сердце.
Уж не послышалось ли?
Он завертел головой, оглядывая дали. Никого не было видно ни на Пурчекле, ни по горам в округе. Но он только что ощутил на слух и нервами далекий сухой звук выстрела.
Те пятеро, однако, продолжали неторопливо жить. Звук пронесся по вершинам, не достиг дна долины.
Или все-таки померещилось?
На всякий случай Пирогов разбудил Брюсова, рассказал о выстреле, просил быть начеку. Геннадий Львович выслушал молча. Крупное лицо его вытянулось, приняло землисто-серый цвет. Врожденная робость столкнулась с неокрепшей решимостью, и какое-то время, будто прислушиваясь, как они борются, на чьей стороне сила и верх, Брюсов безмолвно и неподвижно смотрел мимо Пирогова. Стычка под Харьковом не так остро давила и угнетала волю. Там все произошло в один момент. Сошлись, столкнулись. И оправданием тому была воина, настоящая война. А тут? А тут все сложней психологически: голубое небо, величавые горы и не менее величавая седая тишина, переполненная неизвестностью, ожиданием драмы.
«Ах, как гадко… Как нестерпимо все это… ожидание, неизвестность. Лучше бы столкнуться нос к носу. С одним, со вторым. А там — чья возьмет».
— Не тревожьтесь раньше времени, а то перегорите к началу, — предостерег Корней Павлович шепотом. — Пусть они, — показал глазами вниз. — Пусть они тревожатся, и боятся пусть они.
— Вам легко… Я искренне завидую вам. Это так необычно для меня. Но я…
— Вы думаете, я каждый день хожу на такие дела. Мне тоже немного не по себе. Но кому пожалуешься.
— Не обращайте на меня внимания. Я готов… Хоть сейчас…
Время летело быстро. Корней Павлович вспоминал, продумывал в уме разные варианты, как ему спуститься в долину, но сам и отвергал их. Южный склон горы, приютивший их, был гол и гладок. Ничего не получилось бы, попытайся они зайти к храму со стороны, по низу. Дно долины просматривалось далеко. А в осмотрительности бандитов Пирогова убедил тот, первый, по всем признакам не только самый большой, но главный здесь. Атаман!
«Почему ты не взял в Муртайке двух дружинников? Двух опытных охотников или шустрых на ногу парней. Почему? Почему ты даже не распорядился, чтоб, выждав два-три дня, Илькин двинул ребят следом? Ты ведь ожидал, ожидал именно этой встречи. Больше, чем встречи с Игушевой».
Он упрекал, ругал себя и оправдывал: застрелил же Яга оперативника и бригадмильца. Недоставало ему, Пирогову, взять на душу такой грех… А Брюсов? Разве он заговорен от белесого, будто выцветшего, остроносого «кайнока»?
