Луиз Пенни - Каменный убийца
– Это его тело. А ниже – его ноги.
– Он не летит. – В детском голосе слышалось разочарование.
– Он пасется. Отдыхает, – сказал Гамаш. – Даже самым совершенным существам требуется отдых. Пегас прекрасно умеет парить, скакать, скользить. Но еще он умеет отдыхать.
Они втроем несколько минут смотрели на небо, затем прошли по тихому саду, вспоминая детство. Наконец чадо Марианы решило, что ему пора идти попросить горячего шоколада перед сном.
Рейн-Мари снова взяла Гамаша под руку, и они прошли еще немного, потом развернулись и двинулись назад.
– Ты уже знаешь, кто убил Джулию Морроу? – спросила она, когда они подошли к старому дому.
– Нет еще, – тихо ответил Гамаш. – Но мы сужаем круг. Мы уже знаем, кто автор тех записок, и у нас есть еще куча всяких улик и фактов.
– Жан Ги, наверно, очень счастлив.
– Ты и представить себе не можешь.
Перед его мысленным взором предстали листы чертежной бумаги, испещренные колонками записей. Но одна колонка по-прежнему не имела ни фактов, ни улик; даже гипотез или предположений в ней не было.
Как.
Они зашли за угол дома, и оба инстинктивно посмотрели на белый мраморный куб. От угла дома отделилась фигура. Словно одно из бревен встало вертикально и решило прогуляться по лесу. В лунном свете они видели тень, движущуюся по лужайке. Но тень не свернула в мрачный лес, она свернула к озеру.
Звук шагов Берта Финни доносился до них с дощатой пристани, потом смолк. Арман Гамаш поведал Рейн-Мари о Финни и своем отце.
– И он рассказал остальным? – спросила она.
Гамаш кивнул. Она подняла голову к небу.
– С Даниелем ты больше не говорил?
– Позвоню ему завтра. Я хотел дать ему время успокоиться.
– Ему – время?
– Нам обоим. Но я позвоню.
Прежде чем ехать назад, они заглянули в библиотеку пожелать спокойной ночи.
– И не позволяйте старшему инспектору уезжать завтра, не взяв горшочек меда от шеф-повара Вероники, – проинструктировала она Бовуара.
– Ее меда?
– Она еще и пасечник. Удивительная женщина!
Бовуар согласился.
По пути назад Рейн-Мари вспоминала, где она видела Веронику прежде. Ответ оказался необычайным и неожиданным. Она улыбнулась и открыла было рот, собираясь заговорить, но тут Гамаш спросил о том, что хотят устроить в Трех Соснах на День Канады, и она принялась рассказывать о придумках жителей деревни.
Он высадил ее и уехал, и тут она вспомнила, что забыла ему сказать, и исполнилась решимости не упустить это из виду завтра.
* * *Гамаш вернулся в «Охотничью усадьбу» и обнаружил, что агент Лакост разговаривает по телефону с детьми, а Жан Ги Бовуар сидит на диване и попивает эспрессо, обложившись книгами. Книгами по пчеловодству.
Гамаш обошел несколько полок и вскоре и сам уселся с эспрессо, коньяком и кипой книг.
– Вы знаете, что в улье есть только одна матка? – спросил Бовуар.
Несколько минут спустя он прервал чтение шефа еще одним заявлением:
– А вы знали, что осы, шершни или пчелиная матка могут жалить сколько угодно раз, а рабочая пчела – всего один раз? Только у пчел, производящих мед, есть мешочки с ядом. Ну разве это не удивительно? Ужалив, они оставляют жало в жертве. И это убивает пчелу. Они отдают свою жизнь ради матки и улья. Интересно, знают ли они, что погибнут, когда жалят?
– Интересно, – сказал Гамаш, которому на самом деле было все равно.
Он, как и Бовуар, вернулся к чтению.
– А вы знали, что рабочие пчелы – самые главные опылители в мире?
«Ну чисто шестилетний ребенок», – подумал Гамаш.
Бовуар опустил книгу и посмотрел на шефа, который сидел на диване напротив него и читал поэтический сборник.
– Без рабочих пчел мы все умерли бы от голода. Разве это не удивительно?
Несколько секунд Бовуар воображал себе, что он переехал в «Усадьбу» и помогает Веронике расширять пчелиную империю. Вместе они спасут мир. Они получат Legion d’honneur.[86] О них напишут песни.
Гамаш опустил свою книгу и уставился в окно. Он видел там только отражения – свое и Бовуара. Два призрака, читающие в летний вечер.
– Пчелы образуют шар из своих тел и защищают матку, если улью грозит опасность. Разве это не прекрасно?
– Прекрасно, – кивнул Гамаш и продолжил чтение.
Время от времени до Бовуара доносилось бормотание шефа:
Я вырвался из мрачных уз земли,
Пустился в пляс на крыльях серебра.
Здесь ни одна хандра
Мне не страшна, в отличье от тебя…
Бовуар посмотрел на шефа: тот запрокинул голову и закрыл глаза, а его губы двигались, повторяя фразу за фразой.
До головокруженья синевы
Взлетал я ввысь,
Куда ни ласточки и даже ни орлы
Не поднимались.
– Это откуда? – спросил Бовуар.
– Стихотворение называется «Высокий полет». Его написал молодой канадский летчик, участник Второй мировой войны.
– Правда? Он, наверно, любил летать. Пчелы любят летать. Могут пролетать большие расстояния в поисках еды, но они предпочитают собирать нектар поближе к улью.
– Он погиб, – сказал Гамаш.
– Что?
– Здесь написано, что этот поэт был убит. Его самолет сбили.[87] Это стихотворение цитировал Рейган после катастрофы с «Челленджером».
Но Бовуар уже снова ушел в своих пчел.
Спустя какое-то время Гамаш положил тоненькую книжицу в кожаном переплете и взял следующую. Полевой каталог североамериканских птиц.
Следующий час они сидели рядом, тишину нарушал лишь Бовуар, листая страницы книг по пчеловодству.
Наконец настало время ложиться спать. Бовуар пожелал шефу спокойной ночи, а Гамаш напоследок, поглядывая на звезды, еще прогулялся по тихому саду.
В безвидную бескрайность я проник,
Нарушив непорочность пустоты,
И руку протянул, и тронул Бога лик.
Глава двадцать седьмая
Рассвет первого июля, Дня Канады, был туманным и прохладным. Утро обещало дождь. Арман Гамаш посмотрел на сидящую напротив него за столом Айрин Финни. Между ними стояли ее чайник и его кофе с молоком. Официанты беззвучно приносили утренние блюда шведского стола.
– Когда я смогу похоронить дочь, старший инспектор?
– Я позвоню коронеру и сообщу вам, мадам. Я полагаю, она разрешит похороны через день-два. Где вы хотите ее похоронить?
Она не ожидала этого вопроса. Чтобы ее спрашивали о семье – да. О ней самой – почти наверняка. Об их истории, их финансах, их жизни. Она была готова к допросу, но не к разговору.
– Разве вас это касается?
– Касается. Наш выбор говорит о том, какие мы. Я смогу найти убийцу вашей дочери, только если он разоблачит себя.
– Какой вы странный человек. – Было ясно, что мадам Финни не любит никаких странностей. – Вы и в самом деле думаете, что место захоронения жертвы может дать вам ключ к раскрытию преступления?
– Ключ может дать что угодно. В особенности место захоронения жертвы.
– Но вы же спрашиваете меня. Означает ли это, что вы и меня подозреваете?
Женщина, сидящая напротив него, была неустрашима, она почти бросала ему вызов: ну-ка, попробуй обвинить меня.
– Подозреваю.
Она чуть прищурилась.
– Вы лжете, – сказала она. – Вы не можете подозревать восьмидесятипятилетнюю женщину в том, что она уронила многотонную статую на свою дочь. Но возможно, вы потеряли связь с реальностью. Видимо, это семейное.
– Не исключено. Откровенно говоря, мадам, вероятность того, что это сделали вы, ничуть не меньше вероятности того, что это сделал кто-то другой. Никто из вас не мог столкнуть Чарльза Морроу с пьедестала, и тем не менее это случилось. К несчастью.
Чем менее снисходительной становилась она, тем снисходительнее становился он. А ее раздражительность быстро набирала силу. Это не удивляло старшего инспектора: он понимал, что она принадлежит к тому типу людей, которые могут быть чрезвычайно вежливы и крайне оскорбительны.
– Спасибо. – Она улыбнулась молодому официанту, потом обратила водянистые глаза на Гамаша. – Продолжайте. Вы обвиняете меня в убийстве дочери.
– Это неправда. – Он подался вперед, стараясь не нарушать ее личного пространства, но все же угрожать ему. – Почему вы это говорите? Мне трудно представить, что вы не хотите найти убийцу. Почему же вы отказываете мне в помощи?
В его спокойном, рассудительном голосе звучало любопытство.
Миссис Финни излучала ярость. Гамаш почувствовал, что его лицо от этих лучей готово покрыться пузырями, обуглиться. Теперь он понимал, почему ни у кого из детей никогда не было тесных отношений с матерью. И у него промелькнула мысль о Берте Финни, который был близок к ней.
