Эд Макбейн - Легавые
– Что вам надо? Уходите! – крикнула она и опустила жалюзи на стеклянной входной двери. Квартира Кончетты была на втором этаже, туда вела шаткая деревянная лестница, на которой Уиллис споткнулся и чуть было не слетел вниз. Лестница выходила на задний двор, где росло дерево, увешанное какими-то липкими плодами. Браун решил, что это инжир. Через дворик по диагонали тянулась веревка с замерзшим нижним бельем. Ветер выл, норовя сдуть Уиллиса с лестницы в виноградник, побеги которого опутали дворик. Он еще раз постучал в дверь и крикнул: «Полиция! Лучше откройте!»
– Sta zitto[2], – крикнула Кончетта и отворила дверь. – Вы что, хотите разбудить весь квартал?
– Войти-то можно? – осведомился Уиллис.
– Входите, входите, – проворчала Кончетта и отступила из прихожей в крошечную кухоньку, пропуская Уиллиса и Брауна в квартиру.
– Что вам понадобилось в два часа ночи? – спросила Кончетта, с трудом затворяя дверь за сыщиками, поскольку ветер пытался этому воспрепятствовать.
Кухня оказалась маленькой и узкой. У одной стены стояли плита, раковина, холодильник, у противоположной – стол с металлической столешницей, а ближе к батарее – металлический шкаф с приоткрытой дверцей. Он был набит консервами и пакетами с кашами. На холодильнике стояла фарфоровая собачка. Над батареей висела дешевая олеография с изображением Иисуса Христа. Кухню освещала люстра – большая стеклянная чаша на цепях. Из крана капало.
– Сейчас не два часа, а начало первого, – поправил хозяйку Браун. В его голосе появились особые интонации, и Уиллис решил, что это исключительно из-за Кончетты Ла Брески.
В который раз он поразился чутью Брауна. Это был не человек, а радар, способный безошибочно распознать негрофоба в радиусе мили. Впрочем, Уиллис чувствовал, что хозяйка квартиры настроена враждебно к ним обоим. По ее прищуренным глазам видно было, что она готова в любой момент дать отпор. Она вышла босиком в мужском халате, накинутом на ночную рубашку.
– Вы миссис Ла Бреска? – спросил Уиллис.
– Я Кончетта Ла Бреска, а вы кто такие?
– Детективы Уиллис и Браун из восемьдесят седьмого полицейского участка, – представился Уиллис. – А где ваш сын?
– Спит, – ответила Кончетта и, поскольку родилась в Неаполе, а выросла в Парадизо, сразу же заявила: – Он был со мной весь вечер. Вы, наверно, что-то перепутали.
– Не могли бы вы его разбудить, миссис Ла Бреска? – попросил Браун.
– Зачем?
– Нам надо с ним поговорить.
– О чем?
– Мадам, если хотите, мы можем забрать его в участок, – сказал Браун, – но, по-моему, будет проще, если мы сейчас кое о чем его спросим. Так вы разбудите его или нет?
– Я не сплю, – послышался голос Ла Брески из соседней комнаты.
– Не могли бы вы к нам выйти, мистер Ла Бреска? – спросил Уиллис.
– Одну минуту, – отозвался тот.
– Он был дома весь вечер, – повторила Кончетта.
Рука Брауна скользнула к кобуре. Кто его знает, вдруг этот Ла Бреска всадил две пули в голову смотрителя парков?
Он долго не появлялся, а когда наконец вышел в халате на кухню, взъерошенный и заспанный, оказалось, что в руках у него только пояс, который он пытался завязать.
– Ну, чего вам надо? – буркнул он.
Поскольку Хэл Уиллис и Артур Браун пришли к Ла Бреске, так сказать, неофициально и не собирались его задерживать, детективы решили, что нет смысла напоминать ему о правах. Вместо этого Уиллис сразу взял быка за рога:
– Где ты был сегодня в половине двенадцатого?
– Дома, – ответил Ла Бреска.
– Что делал?
– Спал.
– Во сколько лег?
– В десять.
– Всегда ложишься так рано?
– Да, когда надо рано вставать.
– А завтра рано вставать?
– В шесть.
– Зачем?
– Надо идти на работу.
– Ты же безработный.
– Я нашел работу вчера, сразу как вы уехали.
– Где?
– На стройке. Чернорабочим.
– Ты получил работу в бюро «Меридиэн»?
– Да.
– В какой строительной фирме?
– "Эберхардт".
– В Риверхеде?
– Нет, в Айсоле.
– Во сколько ты вчера вернулся домой? – спросил Браун.
– Я вышел из «Меридиэн» часов в пять. Потом заглянул в бильярдную на Саут-Лири, немного покатал шары с ребятами. Часов в пять-шесть вернулся домой.
– Что ты делал дома?
– Поел, – вставила Кончетта.
– Потом?
– Посмотрел немного телевизор. Потом лег спать, – сказал Ла Бреска.
– Кто-нибудь, кроме твоей матери, может подтвердить твои слова?
– Нет, в доме больше никого не было.
– Вечером тебе кто-нибудь звонил?
– Нет.
– Этого тоже никто не может подтвердить?
– Только я, – опять встряла Кончетта.
– Послушайте, ребята, я не знаю, чего вам от меня нужно, – сказал Ла Бреска, – но я говорю чистую правду. Ей-богу. Что произошло?
– Ты не смотрел последние известия по телевизору?
– Нет, я, по-моему, заснул раньше. А что случилось-то?
– Я зашла к нему в комнату в половине одиннадцатого и выключила свет, – пояснила Кончетта.
– Зря вы мне не верите, – сказал Ла Бреска. – Я не знаю, что там у вас стряслось, но я ни при чем.
– Я тебе верю, – кивнул Уиллис. – А ты, Арт?
– Я тоже, – ответил Браун.
– И все же мы должны кое-что выяснить, – сказал Уиллис. – Я надеюсь, ты не будешь на нас в обиде.
– Нет, конечно. Но сейчас глубокая ночь, а завтра мне вставать ни свет ни заря.
– Расскажи нам о человеке со слуховым аппаратом, – мягко попросил Уиллис.
Они с четверть часа допрашивали Ла Бреску, а потом решили, что им надо либо арестовать его, либо на какое-то время забыть о его существовании. Тот, кто им звонил, сказал: «Нас много». Именно поэтому они продолжали допрос, хотя им давно уже хотелось оставить Ла Бреску в покое. Настоящий сыщик сразу чувствует, кто перед ним, а Ла Бреска был мало похож на преступника. Но если убийство Каупера – дело целой шайки, то разве нельзя предположить, что Ла Бреска один из них, шестерка, которому поручают всякую мелочь – например, сходить за жестянкой? В случае чего таким и пожертвовать не страшно. Но тогда получается, что Ла Бреска все это время лгал!
Если он лгал, то делал это виртуозно. Он глядел на сыщиков невинными голубыми глазами и говорил о том, что ему завтра рано вставать, чтобы не опоздать на работу, которую он с таким трудом получил, о том, как важно для него хорошенько выспаться, ведь в здоровом теле – здоровый дух и так далее. Детективы смягчились. Если бы Ла Бреска врал – а они так и не смогли поймать его на противоречиях в описании незнакомца, которого он якобы встретил возле бюро по найму, не обнаружили ни одного расхождения между утренней версией и тем, что услышали сейчас, – если он все-таки врал, то возникало следующее предположение. Он и тот, кто звонил, – одно лицо. Никакой преступной шайки нет и в помине. Все это фикция, выдумка Ла Брески, ложь, которая должна убедить полицию в том, что, хотя где-то и есть банда злодеев, задумал все это и осуществил один-единственный человек. Но если Ла Бреска – тот самый звонивший в участок незнакомец, то из этого следует, что убийца Каупера и Ла Бреска – одно и то же лицо. Тогда надо тащить этого негодяя в участок, а там обвинить его в убийстве и поместить в камеру предварительного заключения. Но для этого нужны неопровержимые улики, иначе после предварительного слушания дела в суде их с позором выгонят вон.
Бывают такие дни, когда все валится из рук.
После часа с четвертью весьма изобретательного допроса, который должен был сбить с толку и вывести из равновесия Ла Бреску, они не узнали ничего такого, чего не знали бы утром. Однако за это время погиб смотритель парков Каупер. Они поблагодарили миссис Ла Бреску, попрощались с ее сыном, извинились, что вытащили его из постели в такой поздний час, и пожелали ему успеха. Еще раз сказав «спокойной ночи», сыщики покинули квартиру семейства Ла Бреска и стали спускаться по лестнице, которая скрипела и грозила обвалиться. В квартире лязгнул засов. Они прошли через двор и сели в машину.
Уиллис завел двигатель, включил печку и некоторое время о чем-то серьезно разговаривал с Брауном. Они решили утром получить у лейтенанта Бернса разрешение на прослушивание телефонных разговоров семейства Ла Бреска.
После этого детективы поехали в участок.
* * *Стив Карелла занял свой пост в темном и холодном проулке. Он лежал в потрепанном рваном пальто. Снег был сметен к кирпичной стене, и сугробы покрылись черным слоем грязи. Перед дежурством Карелла надел две пары теплого белья и стеганую куртку, а в карман сунул грелку. И все равно он жутко мерз.
Глядя на сугробы у кирпичной стены, он мерз еще больше. Стив не любил снега. Разумеется, в детстве у него были санки, и он помнил, как весело съезжал на них с горок. Впрочем, теперь это воспоминание казалось ему фальшивым, так он ненавидел снег. Снег – это холод. Снег надо сгребать с тротуаров и мостовых, а потом отвозить к реке Дике и сваливать в нее. От снега только одни неприятности.
