Фридрих Незнанский - Продолжение следует, или Наказание неминуемо
Кто он теперь? Натуральный бомж. Но можно ведь воспользоваться и паспортом Серого, скостить тем самым себе пяток лет. А если спросят, почему не в армии? Так — судимость же… вот почему. И вообще, как проверить, он это или не он? Но уж, во всяком случае, Макарцева милиция искать не будет, если тело на железной дороге сумеют как-то опознать. А что, пока получается, что это и есть единственный выход. И по такому паспорту всегда можно завербоваться на заработки куда-нибудь к частнику, которому наплевать, кто на него будет горбатиться, шею гнуть. Значит, и отступления теперь нет…
Печальный итог подвел для себя Владислав Сергеевич Гундорин. Бывший уже теперь Гундорин. Пора начинать привыкать к фамилии Макарцев и имени Серега, Серый… Выпал парень из поезда и тем место освободил тому, кого хотел сделать покойником. Во! Закон: не рой другому яму!
Но жрать-то охота… И Влад, вернее, Серега теперь, решил отметить резкий поворот в своей судьбе — тем более что ничего уже изменить нельзя, хотя бы в ближайшие полгода-год, — небольшой выпивкой с приличной закусью, а не пирожками всухомятку. Все же привык у себя в Воронеже в «Золотой рыбке» к культурному обслуживанию. Василий Савельевич приказал бармену Лехе обслуживать своих парней бесплатно, за исключением спиртного, это понятно, а готовили в «Рыбке» хорошо. Ладно, подумал, от одного раза сильно не обедняет, хотя экономить деньги надо — неизвестно, когда стоящая работа подвернется. И жить ведь еще где-то надо, а это тоже деньги. Тетка-то уже исключается…
Эх, Василий Савельевич!.. Несмотря на мерзкое, гнусное предательство старшего, думалось, товарища, шефа, как тот любил чтоб его называли, Влад никак не мог заставить себя называть Денягина какой-нибудь унизительной кличкой типа падлы или паскуды, например. Нет, уважительность, видимо, уже всосалась в мозги, будь он проклят, этот гад ползучий!..
На другом конце рынка в это же время худой шкет по имени Колюн, сплевывая, как взрослый, через губу, арбузные семечки, рассказывал крупному, нестриженому парню в зеленой майке, затасканных камуфляжных штанах и солдатских ботинках без шнурков, который был ему знаком, о том, как он только что разул лоха. Ну, карася. Потерся рядом с ним, аккуратно паспорт вынул из его кармана и бабки. Бабок, правда, немного оказалось, две с половиной сотни всего, зато паспорт — чистенький, больших денег может стоить, если фотик другой наклеить.
Оба они сидели на деревянных поддонах и, чавкая и отплевываясь, дожирали большой арбуз, потому что слово «доедать» тут не проходило — так люди вообще-то не едят. Коровы, к примеру, те могут.
— Покажь, — проявил интерес нестриженый, отбросив за спину, к забору, последнюю обглоданную корку. Поводя татуированными плечами, он обтер корявые клешни пальцев о собственную майку.
— Щас! — Колюн хотел было отодвинуться в сторону, но не успел, сильная рука уже ухватила его за шиворот.
Шкет заверещал, вырываясь, но хватка у здорового парня была крепкой, а другой рукой тот быстро и умело обшаривал карманы. Наконец паспорт был извлечен, и нестриженый отпустил — оттолкнул от себя Колюна. Тот заныл:
— Отдай, Самдели!
— Щас! — передразнил его парень. Он пролистал паспорт и сунул его в карман своих штанов. — Малявкам рано за чужие ксивы хвататься. — Парень показал Колюну крупный кулак. — Вали отсюда, а то всамдели врежу!
И конфликт на этом закончился. Пацаненок убежал, обиженный и злой, потому что дошло до него наконец: не хрен было хвастаться, сам виноват. А парень со странной кличкой Самдели посидел еще, поплевал и отправился прочь с рынка. У него созрела собственная идея насчет украденного паспорта. Появился, слышал он, один братан, который интересовался возможностью приобретения нормальной ксивы. Братан не то чтобы совсем крутой, иначе бы на рынке не ошивался, но говорили, что прибыл издалека, из-за Урала, и с бабками у него полный порядок. Так почему не попробовать толкнуть удачную находку?..
Грудастый пятидесятилетний мужик, похожий на растолстевшую бабу, но только лысый и небритый, как теперь модно — с короткой седоватой щетиной по щекам и подбородку, — сидел за столиком в кафе, неподалеку от входа на рынок, и хлебал густой, жирный суп. Перед ним стоял стеклянный графинчик, граммов на двести, уже ополовиненный, и лежала груда зелени. Ясный пень, похмелялся, хотя уже давно не утро. Но для Лаврентьича, так звали толстяка, начальника службы охраны рынка, время суток значения не имело. Хачики, армяне, торговавшие на рынке, специально для него готовили свой особый хаш, горячий и жирный, — из говяжьих ножек и рубца, с острой чесночной приправой. И Лаврентьич шумно хлебал его, загрызая, как положено, пучками свежей пряной зелени — укропом, петрушкой, кинзой и базиликом. Этот процесс был похож у него на некое священнодействие, но все вокруг знали, что именно в такие минуты с Лаврентьичем можно было положительно решить любые, даже самые сложные и запутанные вопросы. Он словно балдел от наслаждения и был податлив на обещания. Которые, впрочем, исполнял. И за это его уважали.
И еще торгующим на рынке и вокруг него и имевшим, так сказать, свой частный, отдельный бизнес было известно, что с каждого участника любой сделки лично Лаврентьич имел свои твердые и постоянные три процента. Он произносил это слово с ударением на первом «о». Про него иногда так и говорили: «Три прОцента».
— Привет Лаврентьичу, — сказал, подходя, Самдели, но не присаживаясь на соседний стул. Приглашения не последовало. Это означало, что и дело у него копеечное, не для долгого разговора. — Приятного аппетита с утречка, — насмешливо закончил парень.
— Да уж какое утро? — буркнул шеф охраны и захрустел очередным пучком зелени. — Чего надо?
— Слух прошел, что человек подходящую ксиву подыскивает. Интерес имею.
— Товар-то есть?
— Найдем, Лаврентьич, всамдели. — Парень тряхнул лохматой головой.
— Условия знаешь?
— А как же! Три процента!
— Ну и дело, после обеда подруливай. К трем чего-нибудь.
— Есть, командир, — ухмыльнулся Самдели и, снова кивнув на прощание, ушел из помещения.
Теперь надо было походить, поспрашивать, сколько может стоить почти новый паспорт, какую цену назначить, чтоб самому не прогадать. Вопрос важный. А братан, говорят, при бабках. Самого Лаврентьича спросить? Так надо товар предъявлять, расспросы пойдут, откуда… А он доходно устроился, что б ни толкали, а свои три прОцента он от каждого имеет. Но это, наверное, правильно, чтоб никому не обидно — ни покупателю, ни продавцу. И от ментуры прикрывает, на случай, чтоб знали, если б кто кинуть его решился. Там у него кореша такие — вмиг повяжут! Лучше не связываться, а уж поступать по его закону. Так он и сам небось делится, а как иначе?..
С клиентом, молодым парнем с бритой, шишковатой головой и с толстой цепью из «рыжья» на мощной шее, Самдели встретился после обеда в конторе у Лаврентьича. Тот, познакомив участников сделки, в самом процессе участие принимать не собирался, вышел из кабинета — на минутку, как сказал он, собираясь вернуться, когда товар и деньги поменяют хозяев, чтобы получить положенные проценты.
Братан внимательно перелистал странички поданного ему фактически новенького еще паспорта — третий год как выдан, несколько раз хмыкнул с усмешкой, потом отодвинул документ от себя, как бы посмотрев на фото со стороны, и сказал, что фотографию сейчас менять не станет, и так вроде похож. Правда, возраст хорошо бы маленько состарить. Самдели согласился, что ксива достойная и личность вроде бы схожа. Да и вглядываться особо некому.
Въедливый братан еще спросил, что с хозяином, живой ли? На что продавец ответил, что это без разницы, поскольку тот не липецкий, а приезжий, из Воронежа. Его тут и искать никто не станет.
А про цену Самдели для себя уже выяснил. Расспросил хачиков, которые про все знали, и утвердился в мысли, что две тысячи «зеленых» будет та цена, с которой можно начинать торговаться. Он и предложил ее братану. А тот спорить не стал, но сразу сказал: «Полторы» — и, достав из кармана нехилую пачку долларов, быстро отсчитал пятнадцать сотенных американских купюр. А затем он еще раз осмотрел паспорт со всех сторон, сунул его в свой карман, а деньги подвинул к продавцу, показывая тем самым, что сделка завершена. Самдели тоже не стал спорить, покупатель, конечно, знал настоящую цену.
И тут появился Лаврентьич.
— Договорились? — спросил он с утвердительной интонацией. — Тогда заканчивайте и гуляйте, парни.
Братан протянул ему банкноту в пятьдесят долларов и, махнув рукой, легко шлепнул начальника охраны по протянутой ладони, после чего молча вышел. С продавцом он прощаться не захотел. А Самдели, проследив за ним взглядом, отдал Лаврентьичу сотенную бумажку, а сдачу получил ту, которую оставил покупатель: все было по-честному.
