Григорий Башкиров - Черный кот на рояле, или В возбуждении уголовного дела отказать
– Посмертно, – добавляет Воробей.
– Что делать, – вздыхает Красноярский. – У меня все. Вопросы имеются? Нет? Тогда пока! – Красноярский поочередно пожимает всем присутствующим руки и уходит.
– Наливай, – подает голос Петр, – и, видя наши удивленные физиономии, добавляет, – по последней. Это на самом деле последняя. Я за «базар» отвечаю. – Он выпивает в одиночку. В его глазах стоят слезы.
Глава 6
Хоронили Володю на родине, в Приморском крае. Сопровождающим полетел Петр. Через руководство Главка удалось договориться с военными летчиками.
Прощались с Ермолиным в Районном управлении. Он был в штатском костюме. Не любил Владимир Александрович носить форму. На бархатной подушечке были приколоты орден «Красной звезды» и медали: за выслугу лет трех степеней и «Ветеран труда». Выступали многие. Клялись продолжать дело, вечно помнить о нем и семье. Представитель Главка торжественно довел информацию о том, что Председателем Президиума Верховного совета СССР подписан Указ о награждении майора милиции Ермолина Владимира Александровича орденом «Красной Звезды» посмертно. После траурных мероприятий все потихоньку разошлись. Поминали Деда в тесном кругу сослуживцев в недалеко расположенной от отделения столовой. Довольно скоро все разбрелись. Остаемся я, Воробей и Женька Левченко – судмедэксперт из морга. Воробей разливает водку. Поминаем всех тех, кого с нами нет.
– Женька, вот ты, как врач, скажи, можно было спасти Володьку? – немного заплетающимся языком спрашивает Толя.
– Кто его знает? Если сразу операцию делать…может быть. Но все равно парализован он был бы. На всю жизнь. Так что неизвестно, как лучше…
Да у него не только мозг пораженным оказался. Я как его сердце увидел, чуть в осадок не выпал. Живого места нет – одни рубцы. Не менее двух капитальных инфарктов перенес, про мелочь всякую уже и не говорю. – Левченко просит у меня сигарету и закуривает.
– Да, Володька крепкий мужик был. На больняке никогда не сидел. Отлежится пару дней и на работу, – рассуждает Воробей, поглаживая пальцами пустой стакан.
– Вот и доотлеживался. – Женька зло, тычком гасит сигарету в пепельнице. – Я ему неоднократно говорил: Вован, ляг подлечись. В санаторий тебе надо. С путевкой обещал ему помочь. Так ни в какую. Летом, говорит, на родину поеду – все болячки пройдут. Природа там целебная. Еще говорил, что некогда лечиться – работать надо. Доработался! Ты пойми, Толян, нет незаменимых людей. – Женька распаляется. – Вот посмотри на наше руководство. Любая болячка незначительная, прыщик там вскочит или не дай бог чихнет – сразу на больничный, а летом обязательно в санаторий на юга. И ничего их не волнует, никакая работа. В конце концов, что в жизни изменится, если, допустим, ты неделю проболеешь и на службу не выйдешь? Уровень преступности повысится или снизится? Ничего подобного! А опер надрываться будет до последнего, «хвосты» зачищать. План, видишь ли, ему надо к такому-то числу выполнить. Ну не выполнит он его в срок, что в этом страшного? Опять же говорю, что произойдет-то? – Левченко удрученно замолкает.
– Видишь ли, Евгений, – его слова меня задевают за живое, но стараюсь сохранять хорошую «мину» – ты эксперт, причем хороший и грамотный, если короче – профессионал в своей области. Дед же был профессионалом в своей. Даже больше, чем просто профессионал. Он был мастером. Так вот подумай, стал бы он тем, кем был, если бы регулярно на «больняках» сидел, по поликлиникам и госпиталям бегал. На раскрываемость, как ты говоришь, наплевал, на планы всякие. Не спорю, возможно, в другой отрасли народного хозяйства появился бы хороший специалист с фамилией Ермолин: не курящий, трепетно следящий за своим драгоценным здоровьем, но в таком случае не было бы никогда старшего инспектора уголовного розыска по имени Дед!
– Я так конкретно не выражался, – перебивает меня Женька.
– Вот я и хочу сказать. Чтобы понять все это, надо стать опером. Настоящим опером, каким был Ермолин. Думаю, другой жизни он себе не представлял. А что случилось – то случилось. Ты, Женя, не обижайся, но ты не опер, хотя и отличный парень…
– Хорош разглагольствовать, – говорит Воробей и наполняет стаканы. – Давайте помянем, и расходиться пора.
Выпиваем еще и закругляемся. Воробей предлагает развезти нас по домам, но мы с Левченко единогласно отвергаем это предложение. Попрощавшись с нами и сказав: «Как хотите, дело хозяйское», Воробей, с ревом развернув машину на месте, уезжает. Мы с Женей топаем до метро. На прощанье жмем руки и расстаемся, кто знает – может быть до завтра. Спешу домой, надо хорошенько отоспаться. Завтра с утра пораньше надо быть в Главке у Орловского. Предстоит работать с Гейнрих, и в больнице с этим Соловьевым или как его еще. Паспорт, изъятый у Семена, оказался поддельным.
Глава 7
Кабинет Орловского в ГУВД обширен и светел. В настоящий момент, кроме меня и Гейнрих, никого нет. Выходной день.
Маргарита производит на меня удручающее впечатление. От яркой, уверенной в себе блондинки не осталось и следа. Передо мной блеклая молодая женщина, ссутулившаяся на жестком стуле и нервно курящая одну сигарету за другой. Единственно, что меня поражает в ней, так это абсолютно холодное и спокойное выражение глаз. Еще раз перечитываю аккуратно выведенные на листе бумаги показания. Что получается? Невинная девушка, запуганная до смерти двумя бугаями, вынуждена быть соучастником и свидетелем ужасных преступлений, от которых до настоящего времени она не может прийти в себя. Да, виновата, что не сообщила в милицию, но она боялась, поскольку угрозы монстров были вполне реальными. Далее идет довольно подробное описание того, что вытворяли эти нелюди. Ну что же, кое-что полезное из ее рассказа можно подчерпнуть.
Орловский задерживается. Он в настоящий момент занимается оперативным обеспечением содержания Риты в изоляторе. Решаю до прихода Орловского начать сам.
– Маргарита Павловна, все, что Вами изложено в явке с повинной, правда?
– Да, – она поднимает на меня усталые, полные неподдельной печали глаза.
– Тогда сам собой напрашивается вопрос: почему Вы не нашли возможность сообщить о совершаемых преступлениях в милицию?
– Вот именно, – она говорит очень тихо, – возможности не было. Семен вцепился в меня, как бульдог какой-то, от себя не отпускал, контролировал каждый мой шаг. Он сразу пригрозил, что если я только попробую хоть кому-то рассказать, он убьет меня. Вы же знаете, у него был пистолет.
– Откуда у него пистолет?
– Я точно не знаю, но, по моему мнению, где-то купил. Хотя об этом он не рассказывал.
– А где вы с ним познакомились?
– Я уже в точности и не помню. Кажется где-то на улице. Он сам ко мне подошел.
– И вот так сразу жить к вам переехал?
– Почему же сразу. Мы встречались. Он мне нравился. И потом я женщина разведенная. Никаких преград к совместному проживанию не видела.
– Хорошо. Расскажите подробнее об убийстве Воронцовой.
Рита тяжело вздыхает. Закуривает очередную сигарету.
– С Ларисой я познакомилась в больнице. Подружились. После больницы мы какое-то время регулярно перезванивались, но потом, не знаю по какой причине, общаться перестали. И вот встречаемся с ней в универмаге. Мы обе обрадовались, как дети. Посплетничали немного, но Лара торопилась и пригласила в гости. Я. ничего не подозревая, рассказала о ней Сене. Что муж моряк и все остальное. Он сразу же попросил меня взять его с собой. Мне было очень неудобно перед Ларисой. Я ей позвонила и спросила разрешения прийти к ней, как представила Семена, с женихом. Она не возражала и, мне показалось, что даже обрадовалась. Когда мы пришли, то сначала все было очень хорошо. Сидели на кухне, пили кофе. Но потом Семен ушел в комнату. Как он сказал, чтобы не мешать нам. Я слышала, что он включил телевизор. Потом Ларисе что-то понадобилось взять и она ушла. Я услышала громкие крики и выбежала с кухни, но было уже поздно. Лариса, вся избитая, лежала в кресле… – Гейнрих навзрыд плачет.
Я не верю ни одному ее слову. Мне непонятно одно, как нагло и откровенно она перевела все стрелки на Семена. Что интересно, и Разин на допросах твердит только о своей виновности и то по одному эпизоду. А Рита? Так ничего не знала она. Попросил он один раз посидеть в кафешке с приезжим товарищем и все. Потом припугнул, чтобы молчала.
В кабинет заходит Орловский. Рукой сигналит мне, чтобы отправлял даму в камеру. Я вывожу Риту и передаю дежурному по ИВС.
– Ну что, все врать продолжает? – зевая, спрашивает Миша.
– А ты на что рассчитывал? Объявит себя организатором?
– Хитрая она баба, – Орловский улыбается, – а мы хитрей.
– Проясни.
– Я сейчас с Зинкой пообщался. Так вот, «колонула» она ее. Ты же Зинулю знаешь – ушлая, как сто китайцев. Обыграла все так, что та сама с разговорами к ней полезла. Зря, что ли трое суток мы ее выдерживали. Пару раз даже Зинка ее одергивала. Мол, что это ты, девушка ко мне подкатываешь? Уж не подсадная ли? Короче, прониклась Ритка к ней. Сейчас дни напролет шепчутся. Так вот Сеня этот – дезертир. Мало того, на нем еще два трупешника в армии. После чего он и ударился в бега. Как Ритка говорит, он всю «муть» на себя брать будет. Они при задержании как-то умудрились договориться. В нем она уверена, поскольку этот идиот влюблен по уши и упертый до крайности. Поэтому особо не переживает. А сейчас мы с Максом потолкуем и дернем к Сенечке. Только ответа дождемся от товарищей. Я по «ВЧ» уже связался. Обещали в пять минут все выяснить.
