Т. Паркер - Час печали
Матаморос снял сетку с головы Хелен и погладил седые волосы, слушая ее бессвязное бормотание. Колеску знал, что через пару минут она вырубится. Он натянул одеяло, прикрыв ей грудь, и подоткнул его так, как любила мама. Как мама учила его...
– Ты хороший сын, Морос.
– А ты хорошая мать.
Ее лицо расплылось в глупой улыбке, и Колеску наклонился, чтобы поцеловать ее. Лезвие ножа уперлось ему в бедро, к Морос понял – время настало! Руки тряслись, как после поднятия тяжестей.
Морос так давно мечтал об этом. Нет, не о выгодах, которые он получит, а о ни с чем не сравнимом удовольствии от самого процесса. Он не мог решиться убить собственную мать, хотя случай представлялся ему тысячи раз. Морос презирал себя за слабость и нерешительность. Ненависть к себе стала тем самым фундаментом, на котором и выстраивалась его личность. И когда мать находилась рядом, Морос не мог избавиться от этого ужасного чувства. Хелен всегда напоминала ему о его жалкой сущности.
И Морос снова не мог решиться.
"Я беспомощен. Я отвратителен. Я трус".
Сейчас Колеску ненавидел себя и всех окружающих больше, чем когда бы то ни было.
– ...типы, подобные Похитителю Сумочек, обычно недалеки, серы и посредственны...
* * *Колеску закрыл дверь, оставив мать мирно храпеть, спустился на кухню и налил себе водки. Со стаканом в руке он отправился в другую спальню, где безмолвно плакал, и прохладные слезы текли по его щекам.
Как и все последние три года, его тело и разум желали разного. Тело не слушалось, оно жило по своим правилам. Моросу совсем не было грустно, но почему-то он рыдал. Потерялась какая-то важная связь между главными механизмами. Теперь он испытывал гнев и ненависть, а эрекция не наступала.
Матаморос начал медленно раздеваться, стоя напротив зеркальной стены. Стакан он поставил на пол. Колеску мечтал, чтобы у него после гормональных мук восстановилась нормальная фигура. Он расстегивал пуговицы рубашки и боялся увидеть себя голым. Колеску знал, что тело все еще представляет собой соединение женских и мужских черт.
"Вот что они со мной сделали! В мужчину добавили женщину, и в итоге я стал никем!"
Он снял рубашку и посмотрел на себя в зеркало. Общие очертания казались скорее женскими, чем мужскими: выросшая грудь, округлые бедра, мягкий живот. Колеску ощупал шрамы, оставленные зубами собак. До их укусов его кожа была белой, нежной и ровной. А грудь до гормонального лечения была плоской и накачанной.
Колеску приспустил трусы и теперь с горечью взирал на жалко свисающее нечто. А ведь когда-то он гордился своим мужским достоинством! Оно олицетворяло самого Мороса. Член становился для Колеску карающим мечом, орудием гнева, способом выражения чувств. И такое поражение! Ни одна даже самая смелая фантазия не могла сейчас вызвать ни малейшего возбуждения. Его некогда главный орган стал призраком.
Колеску осушил стакан.
Он дошел до предела. Ненависть, гнев, желание и ощущение собственного бессилия захлестнули его. Водка, смешавшись с прогестероном, вызвала неизбежную реакцию.
Колеску открыл рот для крика, но словно проглотил его, не выпустив наружу. В голове зазвенело от боли. Матаморос чувствовал свое горячее и влажное дыхание, от которого шел пар в прохладной комнате. Казалось, Колеску дышит огнем и дымом.
Он бросил взгляд на себя в зеркале и издал еще один беззвучный крик. Стакан лопнул в его руке, и осколки, похожие на льдинки, упали на пол возле его ног.
Колеску знал, что он сделает.
Как вернет себя.
Как покажет всему миру и собственной матери, что он способен восстать из пепла и обрести силу, несмотря на все пережитые потрясения.
Он снова и снова обдумывал свой план. Затем умылся и приготовился к делу. Осталось мало времени, а нужно еще столько сделать!
На Библии лежала записка с телефоном Труди.
В спальне сопела мать.
Пора работать!
39
Солнце садилось, когда Хесс и Мерси ехали по шоссе Ортега в сторону Эльсинора. На дорогу падали длинные тени дубов, а последние лучи солнца освещали мягкую траву. Хесс взглянул в направлении тех мест, где нашли сумочки Лаэл Джилсон и Джанет Кейн, но не увидел ничего, кроме сплошной стены из сикомор и дубов. Он вспомнил, какой холодной была земля с кровью жертв. В его жилах, казалось, вновь поселилась жизнь. Хесс ощущал, что кровь потеплела и, несмотря на низкий уровень лейкоцитов, стала "сильнее" после облучения, витаминов и химических препаратов. К тому же теперь Тим был влюблен и искренне радовался этому.
Правда, в последнее время в глазах снова начало рябить, но он привык к этому, как и ко многим другим побочным эффектам химиотерапии.
– Кемп извинился передо мной сегодня утром, – сказала Мерси. – Вроде даже искренне. Обещал держать рот на замке и руки при себе. Говорит, больше не тронет меня.
– Отлично.
– Я пытаюсь добиться должного уважения к себе.
– Фил обычно очень упрям, так что ты действительно заслуживаешь уважения, раз заставила его извиниться.
– Завтра Кемп сделает заявление прессе. Он официально попросит у меня прощения, естественно, не признаваясь в домогательствах. Скажет, что мы друг друга не поняли, или еще что-нибудь в этом роде. Потом я поговорила с Брайтоном. Между нами, Кемпа, вероятно, повысят в должности. Теперь он будет занимать место в правлении.
– Неплохо устроился!
– По крайней мере будет на виду у начальства. А я могу со спокойной душой прекратить дело и не чувствовать, что пошла на попятную. Правда, многие скажут, что я бросила других женщин, но мне плевать. Я собираюсь заниматься другими, более важными делами.
Хесс хотел поймать взгляд Мерси, но она уже уставилась в окно.
"Розовый сад" находился на западе от озера Эльсинор. Ворота оказались закрытыми, но незапертыми.
Сам приют было темным старым зданием. Из окон виднелся тусклый свет в трех комнатах, а на крыльце висел небольшой фонарь. Хесс заметил, что некогда дом был покрашен в синий цвет.
За открытой дверью гаража напарники не увидели никаких машин. Из земли, покрытой мертвой желтой травой, торчала табличка с кривоватой надписью:
Добро пожаловать!
Вам всегда рады в приюте «Розовый сад»!
Даже после заката стояла жара. Хесс вытер лоб рукавом куртки, посмотрел на покосившееся крыльцо здания, старые диваны у стены, решетки из кованого железа на окнах, пустые птичьи кормушки и китайскую "музыку ветра", не издающую ни звука в этот безветренный вечер.
Хесс слышал голоса в доме, но они, возможно, доносились из телевизора или радиоприемника.
– Ну и вид у этой конторы, – заметила Мерси. – Как там зовут ее владельца?
– Уильям Уэйн.
– Ты только взгляни на здание! Боже мой!
– Послушай!
Со второго этажа раздался протяжный стон. А затем веселый женский смех с первого.
– Их что, щекочут до смерти?
– Осторожно!
Хесс потянулся к кобуре, Мерси сделала то же. Хесс подошел к двери, а Мерси, с пистолетом наготове, прикрыла его сбоку.
Тим постучал. Напарники снова услышали стон, а смех прекратился. У Хесса учащенно забилось сердце, и он ничего не мог с этим поделать. Дверь не открывали. Хесс дернул ее, но она не поддалась. Напарники переглянулись. Мерси спокойно стояла, крепко держа в руке оружие, широко расставив ноги и прислонившись спиной к стене. Она пожала плечами, и Хесс постучал снова, теперь сильнее и дольше.
Опять ничего. Стон продолжался.
– Ну ладно! – Хесс сделал шаг назад, собрался с силами и попытался выбить дверь плечом. Со второй попытки ему удалось лишь расколоть дверной косяк, и Мерси пришла напарнику на помощь.
В передней было очень душно. В воздухе висел сильный отвратительный запах, который Хесс безошибочно распознавал среди сотни других. По темной мрачной комнате летало с десяток жужжащих мух и шершней. Хесс заметил два коридора: один вел направо, другой – налево.
Навстречу полицейским вышел молодой человек с длинными светлыми волосами и подносом в руках. Испуганно посмотрев на них, он уронил поднос и юркнул в коридор.
Хесс и Мерси одновременно крикнули ему вслед. Их громкие угрожающие голоса, казалось, сотрясли стены этого хлипкого, невзрачного здания. А в ответ им прозвучал все тот же жалобный стон.
Не колеблясь Хесс побежал по коридору и оказался на кухне. Он схватил улепетывавшего парня, повалил на пол, завел руки за спину и начал с силой водить его лицом по линолеуму. Мерси стояла рядом.
– Мы взяли его, Хесс! Аккуратнее води, чтоб зубы не выбить. А ты не двигайся, сукин сын!
Хесс поднялся, все еще крепко прижимая шею парня к полу. На поясе у того висело несколько ключей, складной ножик и заламинированная карточка с именем. Тяжело дыша, Тим перевернул парня на спину и посмотрел на него.
Вдруг стало очень тихо, даже стоны прекратились.
– Вот и хорошо, – сказал Тим.
Парень выглядел лет на двадцать с небольшим. У него были длинные волнистые волосы, тонкая бородка и темные испуганные глаза. Он был очень худ и бледен. Одежда его не отличалась аккуратностью и изысканностью: грязная майка, темные джинсы и красные кеды, надетые на босу ногу. Он посмотрел на Хесса так, будто тот собирался проглотить его заживо. Подбородок парня дрожал, как у ребенка.
