Джозеф Уэмбо - Синий рыцарь
Ничего себе дежурный вызов, подумал я. Сейчас я ехал без всякой цели, просто объезжал участок, разглядывал людей, которых знал, и тех, кого вовсе не знал, и пытался не думать обо всем том, что я никогда больше не буду делать на своем участке. Я обменял его на все то, что мне еще только предстоит делать, на то, чем занимаются все нормальные люди, например, быть с Кзсси, начать новую карьеру и жить цивилизованной нормальной жизнью. Как странно, что мне придется думать о подобной жизни как оцивилизованной. Это и было одной из причин того, что мне всегда хотелось отправиться в Северную Африку умирать.
Я всегда лениво прикидывал, что если кто-нибудь не пристрелит меня раньше, и я протяну, скажем, тридцать лет, то тогда уйду в отставку, потому что не смогу выполнять свою полицейскую работу после шестидесяти. Я действительно полагал, что смогу протянуть так долго. Я думал, что если стану есть поменьше мучного, меньше пить и курить, то, может быть, и доживу на улицах до шестидесяти лет. К тому времени я узнаю почти все, что на них можно узнать, все те секреты, которые мне всегда хотелось разгадать, и тогда я сяду на реактивный самолет, отправлюсь на нем в Долину Царей, заберусь там на скалу из розового гранита и стану смотреть сверху на то место, где начались все цивилизации, и, может быть, если я останусь там достаточно долго, и не свалюсь пьяным с пирамиды, и если меня не затопчет насмерть сбежавший верблюд, или если не продырявит ненавидящий американцев араб, словом, если я проживу там достаточно долго, то узнаю последнее, что мне хотелось узнать: стоила ли цивилизация самой себя?
Потом я подумал, что сказал бы Круц, если бы я напился до нужной кондиции и рассказал бы ему обо всем этом. «'Mano, – сказал бы он, – позволь своей душе полюбить и дари людям себя. И ты узнаешь ответ, и тебе не нужен будет сфинкс или утес из розового гранита.»
– Привет, Бампер, – заорал чей-то голос. Я отвернул лицо от блеска утреннего солнца и увидел Перси, открывающего свой ломбард.
– Привет, Перси, – крикнул я в ответ и притормозил, чтобы помахать ему рукой. Перси был редкий зверь – честный ростовщик. Наркоманов или всяких воров он тут же гнал из ломбарда, если подозревал, что они приносили ему краденое, а от каждого клиента, приносящего заклад, требовал документы, удостоверяющие его личность. Он был честныйростовщик.
Я вспомнил, как Перси однажды дал мне свою штрафную квитанцию и попросил как-нибудь все утрясти, потому что это была его первая квитанция за всю жизнь – за неосторожный переход улицы. У него не было машины, он их терпеть не мог, и каждый день ездил на работу автобусом. Я не мог разочаровывать Перси и сказать ему, что не в моих силах ликвидировать штраф, поэтому я просто взял и заплатил за него. В этом городе стало уже практически невозможно ликвидировать штрафную квитанцию. Надо быть знакомым с судьей или Прокурором города. Конечно, сами юристы друг о друге заботятся, но простому копу подобное недоступно. Как бы то ни было, я оплатил его штраф, а Перси решил, что я его ликвидировал, и остался доволен. С тех пор он считает меня очень важной персоной.
Навстречу мне на юг проехала другая патрульная машина. За рулем сидел курчавый парень по фамилии Нельсон, он помахал мне рукой, я кивнул в ответ. Нельсон едва не врезался в хвост остановившейся на красный свет машине, потому что загляделся на входящую в какой-то офис цыпочку в обтягивающих брючках. Вот вам типичный молодой коп, подумал я – в голове вместо работы одни девицы. И как все молодые «коты» вроде него, Нельсон любил и потрепаться о бабах. Я подумал, что теперь таким больше нравится трепаться о бабах, чем делать с ними свое дело по-настоящему. Я был некрасив, но умел пригревать под крылышком неплохих красоток, и, клянусь муфтой Мэгги, я никогда не трепался о том, как раскладывал очередную свою даму, ни с кем не трепался. В наше время парень считался немужественным, если любил подобный треп. Но мое время завтра кончается, напомнил я себе и повернул на юг, к Гранд-авеню.
Потом я услышал, как машина Центрального отделения сообщает по рации о краже в большом пригородном отеле, и понял, что отельный вор поработал снова. Что угодно отдам, подумал я, лишь бы поймать этого парня сегодня. Тогда я уйду, попав напоследок в самую точку, как Тед Уильямс, попав в точку на последнем дежурстве. Это будет здорово. Я покрутился минут двадцать по улицам, приехал к отелю и остановился рядом с другой черно-белой машиной, приехавшей по вызову. Я просидел в машине минут пятнадцать, покуривая сигару, пока не вышел Кларенс Эванс. Это был старый коп с пятнадцатилетним стажем, я с ним обычно играл в гандбол, пока мои лодыжки не стали совсем скверными.
У нас было несколько неплохих игр. Особенно приятно было играть, отработав ночную вахту и приехав в академию около часа ночи, сыграть в хорошем темпе три игры, а потом сходить в парилку. Правда, Эванс не любил парилку, он был очень тощий. Мы всегда брали с собой пол-ящика пива и пили его после душа. Он был одним из моих первых партнеров-негров после того, как несколько лет назад ЛАДП стал полностью интегрированной организацией. Он был хороший полицейский и любил работать со мной, хотя и знал, что я предпочитаю работать один. На ночных дежурствах, правда, спокойнее, если рядом с тобой еще кто-то с пистолетом. Поэтому я работал с ним и со многими другими, хотя предпочел бы участок для одного патрульного или патрульную машину на одного. Но я работал с ним потому, что не мог разочаровать любого, кто так хотел работать со мной на пару, да и в гандбол так играть было удобнее.
Так вот, Кларенс вышел из отеля, держа в руках блокнот для рапортов. Он улыбнулся, легкой походкой подошел к моей машине, открыл дверь и сел рядом.
– Что случилось, Бампер?
– Просто интересуюсь, что опять натворил этот гостиничный жук.
– Очистил три номера на пятом этаже и два на четвертом, – кивнул он.
– Жильцы спали?
– В четырех. В пятом никого не было, все ушли в бар.
– Это значит, что он побывал там до двух часов ночи.
– Верно.
– Никак не могу представить этого парня, – сказал я, кидая в рот таблетку от кислотности. – Обычно он работает днем, но иногда и рано вечером. Теперь стал и по ночам, причем ему неважно, есть ли кто в номере или нет. Никогда еще не слышал о таком дерзком изворотливом воре.
– Может, он такой и есть, – сказал Эванс. – Он никого не ранил во время краж?
– Только игрушечного медведя. Проткнул его ножом насквозь. Большой игрушечный медведь был накрыт одеялом и похож на спящего ребенка.
– Тогда он просто чудак, – сказал Эванс.
– И это может объяснить, почему остальные гостиничные воры ничего о нем не знают, – сказал я, пыхнув сигарой и задумываясь. – Я не считаю его профессионалом, скорее удачливым любителем.
– Удачливый псих, – поддакнул Эванс. – Ты со всеми своими стукачами говорил? – Работая со мной, он узнал мои привычки. Он знал, что у меня есть информаторы, но не знал, сколько их, или что я плачу лучшим из них.
– Буквально с каждым, кого знаю. Разговаривал и с одним вором, и тот мне сказал, что к нему подкатывались три детектива, и что он расскажет нам все, что знает или узнает, потому что из-за того парня в отелях теперь столько шороху, что он только рад будет, если мы его возьмем.
– Знаешь, Бампер, если кому и повезет наткнуться на этого парня, то готов поспорить, что это будешь ты, – сказал Эванс, надевая фуражку и вылезая из машины.
– Полиция в панике, но арест неизбежен, – подмигнул я ему и включил мотор. Денек обещал стать очень жарким.
Меня настиг вызов о телесных повреждениях на Першинг-сквер. Наверное, какой-нибудь пенсионер поскользнулся на банановой кожуре, а теперь прикидывает, как бы превратить дело так, словно он споткнулся о трещину в тротуаре, и предъявить городу иск. Несколько минут я игнорировал вызов, и в конце концов оператор передала его другой бригаде. Мне было противно так поступать, я всегда считал: раз тебе дают вызов, ты обязан по нему выехать, но, черт возьми, в моем распоряжении был всего лишь остаток дня. Я подумал об Оливере Хорне и удивился, почему не вспомнил про него раньше. Я не мог тратить время на вызов, пусть им займется другая бригада, а сам направился в парикмахерскую на Четвертой улице.
Оливер сидел на выставленном на тротуар стуле возле парикмахерской. Поперек колен лежала его неразлучная метла, а сам он дремал на солнышке.
Телом он походил на моржа, одна рука у него ампутирована выше локтя. Проделал эту операцию лет сорок назад, вероятно, самый скверный в мире хирург – кожа на культе свисала лоскутами. У него были оранжевые волосы и большой белый живот, заросший оранжевыми волосами. Уже много лет он забросил попытки подтягивать штаны, и они обычно едва держались полурасстегнутыми ниже живота, а несколько пуговиц ширинки вечно торчали наружу. Шнурки всегда были развязаны и оборваны из-за того, что он постоянно на них наступал, – трудно завязывать шнурки одной рукой, а на подбородке у него росла огромная опухоль. Но Оливер был на удивление умен. Он подметал пол в парикмахерской и еще в двух-трех маленьких заведениях на Четвертой улице, включая бар под названием «У Рэймонда», где обычно торчало довольно много отсидевших свое уголовников. Бар располагался неподалеку от больших отелей, и в нем было очень удобно обчищать карманы богатых туристов. Оливер не упускал ничего интересного и все прошедшие годы снабжал меня весьма ценной информацией.
