Иэн Рэнкин - Черная книга
Старика наконец увели, окно закрылось. Рабочие поглядывали на двух полицейских.
— Он, видать, из таких, как ты, — сказал Ребус, направляясь к своей машине.
Значит, вот как оно легло. Ангус Гибсон застрелил Тэма Робертсона, а теперь и сам был мертв. Конец истории. Ребусу на ум приходил лишь один человек не из семьи Гибсона, кого очень опечалит эта смерть: Большой Джер Кафферти. Кафферти защищал Черного Ангуса, может быть, даже шантажировал его, все это время дожидаясь, когда молодой человек возглавит пивоварню.
Теперь, когда Ангус был мертв, вся конструкция рухнула. И слава богу.
Но Кафферти ничего не мог с этим поделать, никого не мог наказать.
Дома Ребуса ждал Майкл с новостями:
— С тобой доктор хочет поговорить.
— Какой еще доктор? Я в последнее время столько докторов повидал…
— Доктор Пейшенс Эйткен. Она, похоже, думает, что ты ее избегаешь. Похоже, твоя уловка действует.
— Никакая это не уловка. У меня дел невпроворот.
— И если ты их сейчас же не закончишь, никакого «после» уже не будет. — Майкл улыбнулся. — Кстати, голос у нее приятный.
— Она и сама миленькая. Это я говно.
— Ну так повидайся с ней.
Ребус плюхнулся на диван:
— Может, так и сделаю. Ты что читаешь? — (Майкл показал ему обложку.) — Опять про гипнотерапию. Ты, наверное, уже исчерпал тему.
— Я только-только начал. — Майкл помолчал. — Хочу поступить на курсы.
— Да?
— Хочу стать гипнотерапевтом. То есть, понимаешь, я знаю, что могу гипнотизировать людей.
— Да, ты, конечно, можешь заставить их снять брюки и лаять, как собака.
— Именно. И вот теперь пришло время употребить мои способности с большей пользой.
— Говорят, смех лучшее лекарство.
— Помолчи, Джон, я серьезно. И я возвращаюсь к Крисси и детям.
— Да?
— Я говорил с ней. Мы решили попробовать еще раз.
— Очень романтично.
— Ну, кто-то же из нас должен быть романтиком.
Майкл взял в руки телефонный аппарат и подал Ребусу:
— Звони своему доктору.
— Слушаюсь, сэр.
Бродерик Гибсон получил страшный удар, это было понятно. В среду утром газеты сообщили о «трагическом происшествии» на пивоварне Гибсона в Эдинбурге, близ Фаунтинбриджа. Там же были напечатаны фотографии Ангуса — на некоторых он был запечатлен в те времена, когда его звали Черным Ангусом, на других — позднее, на благотворительных мероприятиях. Слухов о самоубийстве в прессу не просочилось. Это была еще одна операция прикрытия, организованная отцом Ангуса, еще одно искажение истины. Ложь вошла у Бродерика Гибсона в привычку, стала повседневностью.
В десять пятнадцать в квартире у Ребуса зазвонил телефон.
В трубке раздался голос старшего суперинтенданта Уотсона:
— Тут кое-кто хочет тебя видеть. Я сказал ему, что ты отстранен, но он чертовски настойчив.
— И кто это?
— Старый слепой козел по фамилии Вандерхайд.
Когда Ребус приехал, Вандерхайд еще ждал его. Судя по его виду, чувствовал он себя вполне спокойно, вслушивался в окружавшие его звуки — разговоры, звонки телефонов, стук компьютерных клавиш. Он сидел на стуле лицом к столу Ребуса. Ребус на цыпочках обошел его и сел. Минуты две-три он наблюдал за Мэтью Вандерхайдом. Одет тот был, как и подобает человеку в трауре, — темный костюм, белая рубашка, черный галстук. При нем была синяя картонная папка, которую он держал на коленях. Палка стояла рядом, прислоненная сбоку к стулу.
— Ну, инспектор, — сказал вдруг Вандерхайд, — достаточно насмотрелись?
Ребус криво ухмыльнулся:
— Доброе утро, мистер Вандерхайд. Что же меня выдало?
— У вас в руках что-то вроде трости. Вы задели угол стола.
Ребус кивнул:
— С сожалением узнал…
— Вот кто сожалеет, так это его родители. Они долгие годы упорно работали с Ангусом. Он был трудный. Временами дьявольски трудный. Теперь все коту под хвост. — Вандерхайд подался вперед на стуле. Будь он зрячим, его глаза сверлили бы Ребуса. Но Вандерхайд был слеп, и в его зеленых очках Ребус видел лишь собственное отражение. — Неужели он заслуживал смерти, инспектор?
— У него был выбор.
— Был ли?
Ребус вспомнил слова священника: «Сможете вы прожить остаток жизни с этими воспоминаниями и чувством вины?» Вандерхайд знал, что Ребус не собирается отвечать. Он задумчиво кивнул и немного откинулся к спинке стула.
— В тот вечер вы ведь тоже участвовали?.. — спросил Ребус.
— В чем?
— В карточной игре.
— Слепые — неважные игроки, инспектор.
— Но им могут помогать зрячие.
Ребус ждал. Вандерхайд сидел напряженно и прямо, словно восковая фигура Викторианской эпохи.
— Кто-нибудь вроде Бродерика Гибсона, например.
Пальцы Вандерхайда, словно по клавишам рояля, прошлись по синей папке, сжали ее и положили на стол:
— Бродерик просил передать вам это.
— Что это?
— Он не сказал. Он сказал только, что надеется, вам это будет интересно, хотя он в этом и сомневается. — Вандерхайд помолчал. — Я, конечно, проявил любопытство и исследовал посылку на свой манер. Здесь какая-то книга. — Ребус взял у него тяжелую папку, и Вандерхайд убрал руку, нащупал трость и замер. — При Ангусе были найдены ключи. Они не подходили ни к одному замку. Вчера вечером Бродерик нашел банковские выписки с ежемесячными перечислениями в одно из агентств недвижимости. Бродерик знаком с главой агентства. Он позвонил ему. Как выяснилось, Ангус, видимо, снимал квартиру на Блэр-стрит.
Ребус знал это место — узкий проезд между Хай-стрит и Каугейт, опасно соседствующий с респектабельностью и бедностью.
— Никто об этом не знал?
Вандерхайд отрицательно покачал головой:
— Это было его маленькое убежище, инспектор. Крысиная нора, как выражается Бродерик. Заплесневелые объедки и пустые бутылки, порновидео…
— Типичное логово холостяка.
Вандерхайд проигнорировал его легкомысленность:
— Эту книгу там и нашли.
Ребус открыл папку. Внутри лежал большой блокнот на спиральном переплете. Названия не было, но страницы в линейку были исписаны полностью. Прочтя несколько фраз, Ребус понял, что перед ним дневник Ангуса Гибсона.
32
Ребус сидел за столом, погрузившись в чтение. Никто его не трогал, хотя он и считался отстраненным. Начало смеркаться, и отделение понемногу пустело. Чтение настолько захватило Ребуса, что он ничего вокруг не замечал, будто ничего и не было, все равно как если бы он сидел один в одиночной камере. Трубку он с телефона снял и сидел, склонившись над дневником и подпирая руками голову, — верный признак того, что он занят и не хочет, чтобы его тревожили.
Сначала он быстро прочел дневник от начала до конца. Как оказалось, к делу имели отношение только несколько страниц. Вначале описывались оргии или тайные встречи в загородных особняках с замужними женщинами, чьи имена до сих пор были на слуху, а еще чаще с их дочерьми. Ссоры с родителями из-за денег. Деньги. В первых записях речь шла о немалых деньгах — деньгах, потраченных на путешествия, машины, шампанское, одежду. Но открывался дневник довольно странной записью:
Иногда, в основном когда я один, а то и в компании, я краем глаза вижу какого-то человека. Или думаю, что вижу. Когда я поворачиваюсь, его нет. Только тень или любопытные, случайные очертания в проеме открытой двери или оконной рамы — очертания, отдаленно напоминающие человеческую фигуру. Я пишу о двери и окне, потому что недавно именно так и было.
Но я все больше и больше убеждаюсь, что у меня галлюцинации. И то, что я вижу, точнее сказать, то, что мне показывают, — это я сам. Мое другое «я». Ребенком я ходил в церковь и верил в призраков. Я до сих пор верю в призраков…
Ребус перешел к началу следующей записи:
Я могу вести этот дневник в уверенности, что кто бы его ни прочел — да-да, я о тебе, дорогой читатель, — сделает это после моей смерти. Никто не знает, что он здесь, а поскольку у меня нет ни друзей, ни наперсников, ни подружек, маловероятно, чтобы кто-то увидел эти страницы. Конечно, его может унести грабитель. Если так, то стыд тебе и срам, — это наименее ценная вещь из тех, что есть в квартире. Хотя она и может стать более ценной, по мере того как я пишу…
Из записей выпадали большие временные периоды. На целый год могло приходиться не больше полудюжины датированных записей. Беспорядочность дневника, казалось, отвечала беспорядочному образу жизни Черного Ангуса. Но пять лет назад все изменилось. Случайный «визит» в квартиру Мо Джонсон, возникшая дружба между Ангусом и Мо, его знакомство с неким Моррисом Кафферти. Они часто встречаются в пабах, на вечеринках и в клубах, и вскоре Моррис Кафферти превращается просто в Большого Джера.
Запись, которая была намного длиннее других, относилась к тому самому дню, который более всего и интересовал Ребуса:
