Татьяна Степанова - Black & Red
– Я боюсь, что это попадет в руки милиции, это, возможно, связано с его смертью… господи, помоги же мне, мне страшно!
– Ты дома? – спросил Алексей Жуковский. – Хорошо, я сейчас приеду. Я уже на пути домой, хотел выспаться, завтра я улетаю. Не волнуйся, всего на двое суток, к похоронам вернусь… Все, уже развернулись, еду к тебе. Ты что, плачешь? Оксана, ты плачешь?
Она рыдала, оплакивая все – смерть мужа, свое предательство и самое главное – то, что Гай, – ее ненаглядный Гай, был далеко и ничем, ничем не мог ей помочь.
– Он ездит с шофером и охранником?
Она не ответила, не могла.
– С ним обычно шофер и охранник? – Он снова схватил ее за подбородок, встряхивая, приводя в чувство.
– Н-не знаю… д-да… наверное…
Обзор был отличный. Место для засады было выбрано умело.
– Перестань выть, – он стоял, прислонившись к стене, смотрел на часы.
Ночь опускалась, на улице, по которой должна была проехать машина Жуковского, зажигались фонари.
Внезапно внизу раздался какой-то звук. Заскрипели доски. Потом все стихло. Был слышен лишь гул оживленного проспекта, который проходил совсем рядом – там, за деревьями, за жилыми домами.
Гай не блуждал по строительной площадке. Он почти сразу взял курс на одну из недостроенных башен – крайнюю, нависавшую над тихой тенистой улицей.
Он не помогал Кате, не втаскивал ее по лестницам, он был занят – нет, лихорадочно озабочен этой погоней, которая здесь, в этом мертвом заброшенном месте, больше походила на охоту. В некоторые мгновения Катя видела его силуэт на фоне зияющих оконных проемов. Ощущение было, что рядом – хищник. Или, может быть, два хищника, которые вот-вот сцепятся в смертельной кровавой схватке.
Она боялась отстать, остановиться. Она не понимала – отчего ТОТ, другой, выбрал именно это место, отчего он примчался на мотоцикле именно сюда со своей жертвой. С высоты была видна только тихая улица спального района с жилыми домами.
Железная лестница…
Девятый этаж…
Тень на фоне стены…
Кате хотелось крикнуть, чтобы разогнать этот мертвенный морок, эту давящую тишину, этот страх, который сковывал ее.
САМОЕ СТРАШНОЕ ВПЕРЕДИ…
Почему она так в этом уверена? Он же помогает ей остановить того – другого. Он ей помогает? Разве так помогают представителю правоохранительных органов?
Катя остановилась, вслушиваясь, стараясь даже не дышать. Тихо, как же тихо кругом… Скрип досок, порыв ветра, взметнувший пыль и строительный мусор.
Тишину разорвал вопль – неистовый рев. И тут же грохнул выстрел – еще и еще один.
Катя взбиралась по железной лестнице, обдирая ладони. Какой же это этаж? Ветер свистит. Бетонные стены, окно – и на фоне него две фигуры. Взвихренная пыль, застилающая глаза.
– Господи, помогите, помогите же кто-нибудь! Гай, осторожно, у него пистолет!!
Женский визг, как сверло, вонзающееся в бетон.
Вспышка! Выстрел!
Удар – что-то рассекло воздух, как лезвие. Катя увидела в руках Гая стальной прут, он выбил им пистолет из рук своего противника, а затем, отшвырнув прочь, бросился на него с неистовым бешенством. Против такого животного бешенства были бессильны любая шпионская выучка, любая специальная подготовка, любые боевые приемы, потому что все это чисто человеческие ухищрения, а в той силе, что питала эту дикую ярость, этого самого человеческого было очень мало. Это было что-то другое. ДРУГОЕ…
Но это Катя осознала уже позже. А пока она видела: Гай побеждает в этой схватке.
Оксана Жуковская испуганно, потрясенно затихла. Забилась в угол, зажимая руками рот. Она все забыла – свой звонок, Жуковского, боль в затылке; она забыла все и только завороженно смотрела, как Гай убивает, как он умеет побеждать, убивая.
Удар, удар, еще удар…
Тысяча ударов…
– Остановитесь, хватит! – Катя не узнала своего голоса.
Гай обернулся на ее крик. Тот, другой, остался лежать на бетонном полу.
Оружие на подоконнике, приготовленное для стрельбы по движущейся мишени…
– Господи, – всхлипывала Оксана, – что же это… зачем… Гай…
Катя увидела на полу какой-то предмет. Это был отброшенный в схватке пистолет. Она наклонилась за ним, собираясь поднять. И в этот миг Гай одним прыжком оказался рядом, тяжело наступил ей на руку, так что едва не хрустнули пальцы.
Смех… Его лицо кривилось, дергалось, словно эти красивые черты были всего лишь маской, и вот теперь эта маска сползала клоками…
Ударом ноги он отбросил Катю к стене, подальше от оружия. Он смеялся все громче, всхлипывая и завывая, и от этого безумного обезьяньего смеха становилось жутко.
Глава 40
Никто не поможет
– Обойдемся без пальбы, – фраза рвалась сквозь смех. – Другим… способом. – Гай наклонился к лежащему на полу, схватил за волосы.
Его противник застонал, попытался перевернуться, уперся локтем в бетонный пол, приподнимаясь. Гай ударил его ногой в живот.
– Это что, все его? – обратился он к Жуковской, кивая на арсенал на подоконнике.
– Да… он…
– Что? Громче, не слышу тебя.
– Он хотел убить брата мужа.
Гай зашелся смехом, а потом снова ударил лежащего. Как ребенок, который пинает мяч.
– Неужели? Как интересно… А мы, значит, ему помешали. – Он повернулся к Кате, задыхавшейся от боли – удар был очень сильным. – И теперь разве все мы не заслужили маленькой награды? Слышишь, ты, – он наклонился, – ты вне закона. С таким, как ты, можно сделать все что угодно. Все! Вполне безнаказанно. Например, узнать, какого цвета твоя кровь. – Он горстью сгреб сгустки, взмахнул рукой – картинный жест.
Лицо Кати обрызгали капли.
– Я давно искал такого, как ты. Я всегда хотел ЭТО сделать, знал, что когда-нибудь сделаю. И боялся и хотел, и хотел и боялся, мечтал, видел во сне, глотал пилюли, нес какую-то хрень на этих наших совместных сеансах, помнишь? – Смех оборвался. – Я хотел. А вот жена моя смогла… Надо же, я никогда так – ВОТ ТАК о ней не думал. Мне казалось, в нашей семье я один такой. Однажды была возможность… Алкаш, путевой обходчик… Как же он струсил! Он все тогда понял. Мы могли с ним так славно позабавиться там, в его хибаре, под гул поездов… Но сорвалось. Зато здесь, с тобой, не сорвется. Когда я сейчас сдеру с тебя живого кожу…
Катя, вскочив на ноги, бросилась к подоконнику – столько оружия… Этот жуткий параноик… Он заткнется.
Выстрел! Пуля выбила кусок бетона в сантиметре над ее головой. Гай целился в нее – он веселился.
– К стене, на пол! Ты не думай, это не я, это он в тебя стреляет. Он и убьет. Потом, позже, – он просто заходился от хохота. – Это ж его пистолет. И всем будет ясно, что это он стрелял. А мы промолчим. Он уже ничего не расскажет, у него не будет языка. Я вырву ему язык.
– Гай! – крикнула Жуковская.
– Молчи! Ты должна быть со мной. Ты обещала – что бы ни случилось, ты мне обещала, помнишь? Что бы ни случилось… Мы теперь вместе.
Щелкнуло выкидное лезвие. Гай рухнул на колени, он весь трясся. Что это было – припадок, истерия, эйфория, метаморфоза чудовища? Нечто скрытое, сокровенное вырвалось наружу, и он уже не мог этого удержать. Он не контролировал себя, да это уже был и не он вовсе – кто-то другой, кто так долго, с самого рождения носил его шкуру.
Он рванул на груди своей жертвы клочья рубашки, ткнулся головой в плоть, нюхая свою добычу, раздирая кожу ногтями, а потом медленно, но с неистовой силой вонзил нож в позвоночник.
Раздался истошный вопль, но это кричал не раненый, а Жуковская. Через секунду ее крик оборвался – Гай (странно, но ему уже не подходило его привычное прозвище) рванул ее к себе, вцепился в ее лицо окровавленной пятерней. Пачкая, марая, уродуя.
– Вот, вот, вот, вот какой у этого вкус! Вот какой запах!
Он отшвырнул и ее. Он больше не принимал их в расчет, не обращал внимания. Орудуя ножом, как мясник, он старался не наносить глубоких смертельных ран, чтобы все продолжалось как можно дольше.
– Когда я доберусь до его кишок… А потом и до сердца… Слышишь, ты… Больно? Боль – это жизнь, она должна утекать по капле… Когда я вырву тебе горло… вырву твои глаза…
Нож звякнул об пол, он уже не был нужен этому существу. Скрюченные пальцы, впившиеся в рану, раздирающие ее когтями…
Все дальнейшее произошло мгновенно: Катя – она была готова на все, лишь бы только… Но она не успела. Жуковская, схватив железный прут, обрушила его как палицу на голову своего любовника.
На сотую долю секунды она увидела… это было… этого не было… В этот страшный миг утратилось, сошло на нет и чувство реальности, и разум.
Голова существа повернулась… Мертвая волчья голова с мертвыми слепыми глазами. Ощерились окровавленные клыки.
– Зверь! Зверюга!! – не своим голосом крикнула Жуковская. И ударила своей железной палицей снова, поражая насмерть.
Внизу по улице, стиснутой стройкой, ехала машина. Черный броневичок, синяя мигалка – маленький с такой высоты, почти игрушечный, жалкий. Мимо, мимо…
