Донна Леон - Смерть в чужой стране
Он опять подумал о трех молодых людях, каждый из которых был устранен, как пешка, отброшенная грубой рукой. До этой минуты он считал, что эта рука могла принадлежать только Вискарди, но перемещение Амброджани означало, что в игру включены и другие, более могущественные игроки, которым ничего не стоит смахнуть с шахматной доски и его, Брунетти, и Амброджани. Он вспомнил надпись на одном из пластиковых мешков, наполненных смертью: «Собственность правительства США». Его передернуло.
Ему незачем было искать адреса в папке. Он вышел из квестуры и направился к Риальто, ничего не видя, не сознавая, мимо чего идет. На Риальто, внезапно охваченный усталостью при мысли о том, что придется и дальше тащиться пешком, он подождал первого трамвайчика и сошел на второй остановке, у Сан-Стае. Хотя он никогда не был здесь, ноги довели его до двери, Вьянелло сказал ему — казалось, несколько месяцев тому назад, — где это находится. Он позвонил, назвал себя, и дверь резко распахнулась.
Двор был маленький, там ничего не росло, ступени вели наверх от его скучной серости. Брунетти дошел до самого верха и поднял руку, чтобы постучать в деревянную дверь, но Вискарди открыл ее прежде, чем он успел сделать это.
Синяк у Вискарди под глазом стал светлей, кровоподтек почти исчез. Однако, улыбка оставалась прежней.
— Какой приятный сюрприз, комиссар. Входите же.
Он протянул руку, но когда Брунетти не обратил на нее внимания, придержал ею дверь, впуская гостя.
Брунетти вошел в вестибюль и подождал, пока Вискарди закроет за ним дверь. Он почувствовал непреодолимое желание ударить этого человека, совершить над ним какое-то физическое насилие, сделать ему больно. Но он только прошел следом за ним в просторный, полный воздуха зал, выходивший, должно быть, на сад позади палаццо.
— Что я могу для вас сделать, комиссар? — спросил Вискарди вежливо, но не сочтя нужным предложить Брунетти сесть или выпить.
— Где вы были прошлой ночью, синьор Вискарди?
Вискарди улыбнулся, глаза его стали теплыми и нежными. Вопрос его ничуть не удивил.
— Я был там, где обязан находиться по ночам всякий порядочный человек, Dottore, — с моей женой и детьми.
— Здесь?
— Нет, я находился в Милане. И поскольку я могу предварить ваш следующий вопрос, сообщу, что там находились еще и другие люди — двое гостей и трое слуг.
— Когда вы прибыли сюда?
— Сегодня утром, на раннем самолете. — Он улыбнулся и, сунув руку в карман, вынул маленькую синюю карточку. — Ах, как удачно. У меня сохранился посадочный талон. — Он протянул талон Брунетти. — Хотите осмотреть его, комиссар?
Брунетти не обратил внимания на его жест.
— Мы нашли того молодого человека, который был на фото, — сказал Брунетти.
— Молодого человека? — переспросил Вискарди, помолчал, а потом сделал вид, что вспомнил. — Ах да, молодого преступника, фотографию которого ваш сержант показал мне в тюрьме. Вам сказал вице-квесторе, что мне показалось, будто я припоминаю его? — Брунетти пропустил вопрос мимо ушей, и Вискарди продолжал: — Значит ли это, что вы его арестовали? Если к тому же это означает, что вы вернете мне мои картины, жена будет в восторге.
— Он умер.
— Умер? — повторил Вискарди, изумленно выгнув бровь. — Как жаль! Это была естественная смерть? — спросил он, потом помолчал, словно взвешивая следующий вопрос. — Наверное, передозировка наркотиков? Мне говорили, что такие случаи бывают, особенно с молодыми людьми.
— Нет, это не была сверхдоза. Его убили.
— Ах, как печально слышать это, но ведь такие вещи часто происходят вокруг, не так ли? — Он улыбнулся своей шуточке и спросил: — Но в конце концов не он ли ограбил палаццо?
— Есть доказательство, которое связывает его с этим ограблением.
Вискарди сузил глаза, явно намереваясь изобразить, что его вдруг осенило:
— Значит, в ту ночь я действительно видел его?
— Да, вы его видели.
— Значит ли это, что я скоро получу картины?
— Нет.
— Ах, это очень плохо. Жена будет огорчена.
— Мы нашли доказательство, что он был связан с другим преступлением.
— Вот как? С каким же?
— С убийством американского военного.
— Вы и вице-квесторе должны быть довольны, что смогли раскрыть и это убийство.
— Вице-квесторе доволен.
— А вы нет? Почему же, комиссар?
— Потому что он не был убийцей.
— Вы, кажется, совершенно уверены в этом.
— Я в этом совершенно уверен.
Вискарди опять попытался улыбнуться, улыбка получилась натянутой.
— Боюсь, Dottore, что я был бы еще больше доволен, если бы вы с такой же уверенностью сказали, что найдете мои картины.
— Можете быть уверены, что я их найду, синьор Вискарди.
— Это обнадеживает, комиссар. — Он отодвинул манжет, мельком взглянул на часы и сказал: — К сожалению, я должен перед вами извиниться. Я жду друга к ланчу. А потом у меня деловая встреча, и я должен ехать на вокзал.
— Встреча у вас в Венеции? — спросил Брунетти.
Улыбка чистого восторга сияла в глазах Вискарди.
— Нет, комиссар. Не в Венеции. В Виченце.
Брунетти унес свою ярость домой, и за обеденным столом она стала стеной между ним и его семьей. Он пытался отвечать на их вопросы, пытался внимательно слушать то, что они говорят, но в середине рассказа Кьяры о том, что случилось сегодня утром в классе, увидел хитрую торжествующую улыбку Вискарди. Когда же Раффи улыбнулся на что-то, сказанное матерью, Брунетти вспомнил только глупую извиняющуюся улыбку Руффоло, два года назад, когда тот отнял ножницы у своей матери и умолял понять ее.
Он знал, что тело Руффоло вернут его матери сегодня к вечеру, когда вскрытие закончится и будет установлена причина смерти. Брунетти не сомневался, что это будет за причина: след от удара на голове Руффоло будет точно тех же очертаний, что и булыжник, найденный рядом с его телом на пляжике; и кто установит, был ли удар получен при падении или каким-то иным способом? И кто же, коль скоро смерть Руффоло все так замечательно уладила, будет этим интересоваться? Возможно, как в случае с доктором Питерс, в крови у него обнаружат признаки алкоголя, и это послужит лишним доказательством падения. Дело, порученное Брунетти, раскрыто. В действительности раскрыты оба дела, потому что убийцей американца оказался — совершенно случайно — тот, кто украл картины Вискарди. Подумав об этом, Брунетти рывком отодвинул свой стул от стола, не обращая внимания на три пары глаз, наблюдающих за тем, как он выходит из комнаты. Ничего не объясняя, он ушел из дома и направился к Государственной больнице, где, как он знал, находится тело Руффоло.
Он добрался до площади Санти-Джованни-э-Паоло, зная, слишком хорошо зная то место, куда ему предстояло войти, и прошел в заднюю часть больницы, не замечая никого вокруг себя. Но когда он миновал отделение рентгенологии и направился по узкому коридору, ведущему в отделение патологии, он просто не мог не обратить внимания на людей, столпившихся в узком коридоре. Они никуда не шли, они просто стояли, разбившись на маленькие группы, сблизив головы и разговаривая. Некоторые, явно пациенты, были одеты в пижамы и халаты, другие были в костюмах, некоторые в белых куртках санитаров.
Перед дверью в отделение патологии он увидел форму, которая была ему знакома: перед закрытой дверью стоял Росси, подняв руку в знак того, что он не даст толпе подойти ближе.
— Что случилось, Росси? — спросил Брунетти, проталкиваясь сквозь тех, кто стоял в первых рядах перед полицейским.
— Я не знаю, синьор. Полчаса назад нам позвонили. Звонивший сказал, что одна старая женщина из интерната для престарелых сошла с ума и ворвалась сюда. Я пришел сюда с Вьянелло и Мьотти. Они там, внутри, а я остался здесь, чтобы туда не лезли, кому не надо.
Брунетти обошел Росси и распахнул дверь в отделение патологии. Внутри все было так же, как и снаружи: люди стояли маленькими группами и разговаривали, сблизив головы. Но эти люди все были одеты в белые куртки больничного персонала. До Брунетти донеслись слова и фразы. «Impazzita», «terrible», «chepaura».[31] Это соответствовало тому, то сказал Росси, но нисколько не объяснило Брунетти, что происходит.
Он направился к двери, которая вела в прозекторскую. Увидев это, один из санитаров отделился от группы шепчущихся и преградил ему путь:
— Туда нельзя. Там полиция.
— Я из полиции, — сказал Брунетти и хотел его обойти.
— Сначала покажите ваше удостоверение, — сказал санитар, кладя руку на грудь Брунетти, чтобы задержать его.
Сопротивление этого человека разожгло всю ярость, которую вызывал у Брунетти Вискарди, он отбросил руку санитара и невольно сжал кулаки. Санитар отступил на шаг, и этого простого движения было достаточно, чтобы Брунетти одумался. Он заставил себя разжать пальцы, сунул руку в карман, вынул бумажник и показал санитару свое удостоверение. Ведь этот человек просто выполняет свои обязанности.
