Фридрих Незнанский - Пуля для следователя
— А убить Юрия Поливанова?
— Что — Поливанова? — переспросил начальник УВД, хлопая глазами.
— Кто приказал, как вы выражаетесь, ликвидировать следователя Поливанова?
— Это работа прокурора Селихова.
— Он, по-видимому, тоже имел право приказывать вашему СОБРу? — не удержался от ехидства Яковлев.
На начальника УВД было жалко смотреть. Его щеки и лоб так потели, что платок сделался совершенно мокрым, будто его окунули в воду.
— Об этой услуге прокурор попросил меня. Сказал, что Поливанов регулярно принимает наркотики, полностью деградирует и может натворить черт знает что.
— Оригинальный способ лечения от наркотический зависимости, — усмехнулся Турецкий. — Однако помимо собровцев в убийстве следователя Поливанова принимали участие два человека, не имеющие отношения к отряду: Ростислав Ладошкин и ваш сын Анатолий.
— Не было этого!
— Было, было. Неужели не знали?
— Мне не докладывали. Боялись моего гнева. Да если бы я узнал, Тольке уж точно не поздоровилось бы. За такие дела на месте пристрелил бы его! У меня с этим строго.
— С этим — вы имеете в виду, с правильным воспитанием? — опять не удержался и съязвил Курбатов.
— А вы не ехидничайте, гражданин следователь, — сказал Альберт Васильевич. — И воспитывал. И старался уберечь от дурного влияния. Мой сын огнестрельным оружием не балуется. У него даже в детстве игрушечного пистолета не было. Я считаю, такие игрушки развивают в человеке агрессивность.
— Игрушечного пистолета не было, так, может, был игрушечный кинжал?
— Что вы этим хотите сказать?
— То, что на теле следователя Поливанова помимо огнестрельных ранений имелись и колотые раны, сделанные офицерским кортиком.
— Вот это уже подстава. — Гордиенко попытался изобразить возмущение. — Вы же прекрасно знаете, что кортик у Анатолия украли.
— Как раз этого мы и не знаем, — сказал Турецкий и, заметив, что задержанный открыл рот, сделал останавливающий жест: — Только не надо сейчас вспоминать про пожар в управлении, про сгоревший жесткий диск. Эти басни мы уже слышали. Настоящих доказательств кражи кортика нет. Вы лучше скажите, где сейчас находятся Анатолий и Ладошкин?
— Про Ладошкина ничего не знаю. Кто он мне такой, чтобы я за ним следил!
— Хорошо. А сын где? Мы хотели встретиться с ним, поговорить. Но не можем найти Анатолия.
Гордиенко покачал головой:
— Я не знаю, где он сейчас находится. Я его вообще редко вижу, мы оба люди занятые. Но, глядя на ваши методы работы, видя, как вы хватаете невиновных, думаю, что сын вправе позаботиться о своей безопасности.
Глава 7 Всюду жизнь
На следующий день, после того как Алексей Яковлевич пристроил Веронику на квартире своей покойной матери, Мамаев подробно пересказал ему историю про фальшивомонетчика и его мастерскую на Тюльпановой улице. Сказал, что «поставщик» из оперативно-розыскного отдела обещал узнать подноготную этого дома.
Как и многие другие журналисты, Николай Николаевич охотно заходил к Кувшинову — у того в кабинете дозволялось курить. Сам-то Мамаев сидит в комнате на четверых. Если там все станут дымить, немного наработаешь. Приходится идти в конец коридора и стоять на неуютной лестнице черного хода. Уж лучше спуститься к Алексею, там хоть сидеть можно. Вот и сегодня, когда выдалась свободная минута, он зашел к ответственному секретарю.
— Как там ведет себя твоя жиличка? — с улыбкой спросил Николай Николаевич, подсаживаясь к столу.
Кувшинов оторвался от чтения верстки и тоже закурил.
— Торчит как в норе. Из дому нос высунуть боится. Здорово ты напугал ее.
— Питается святым духом?
— Ношу ей жратву. Как раньше матери покупал, так теперь ей. А что делать?! Порадовал ты меня.
— Здрасте! Я-то при чем? — с наигранным возмущением воскликнул Мамаев. — Это же она во всем виновата, ее угораздило связаться с криминальным миром. А мы с тобой протягиваем человеку, попавшему в беду, руку помощи.
— Что-то я особенно не заметил, чтобы ты протягивал. Пока она сидит на моей шее. А мне это нужно? — уставился на репортера Кувшинов. — Протеже твоя, а отдуваться приходится мне. Долго ей еще прятаться? Доколе коршуну кружить?
Последние слова показали, что Алексей Яковлевич сердится не по-настоящему.
— Доколе кружить, сие никому не ведомо, — в тон ему ответил репортер. — Мой знакомый из розыскного отдела уже ходил к тому дому, все там вокруг облазил. По его словам, в доме происходят какие-то непонятки. Внешне ничего подозрительного он не увидел. При нем никто туда не входил и не выходил. Однако чувствуется, что жизнь там теплится, то есть дом обитаемый. Внутрь же он не может ворваться ни с того ни с сего. Вдруг это провокация.
— Вряд ли.
— Я тоже почти уверен, что Вероника говорит правду. Зачем ей вредить самой себе. Она же вменяемый человек. Однако теоретически это вполне может быть хитроумная афера, суть которой от нас в настоящий момент скрыта. И потом, пойми — мы с тобой Горелкину видели, знаем, слышали ее искреннюю интонацию. Милиционер же ориентируется только на мой сухой пересказ событий. Вот он для страховки и «закладывается» на допустимый вариант сверхловкого обмана. Ворвется в дом, где ситуация окажется совершенно чистой, а его потом попрут с работы. Но ты, Леша, не падай духом, — подбодрил он приятеля. — Милиция не сидит сложа руки, действует. Мой «поставщик» уже узнал, на чье имя зарегистрирована эта двухэтажная каменная избушка. Тоже весьма подозрительная ситуация. Недвижимость принадлежит некоему Охапкину, который живет за тридевять земель от Ярославля — в Сибири, в райцентре Ананьевске. Ты знаешь такой?
— Первый раз слышу.
— Я тоже. Поэтому наша милиция послала в Ананьевское УВД поручение — пусть свяжутся с Охапкиным и разберутся, что к чему. Скорей всего, это подставное лицо какого-нибудь мафиози, у которого уже есть несколько домов, так новые он на других людей оформляет. Или этот человек занимает какой-нибудь заметный пост. Тогда там может быть и фальшивомонетная мастерская, и ликеро-водочный завод, и вообще что угодно. Сейчас милиция пытается прищучить Охапкина. Значит, дело идет. Я слежу за новостями. Чувствую, пахнет жареным. Понимаю, Леша, тебе несладко приходится, но ты уж потерпи.
— Да нет, меня это не особенно напрягает, — сказал Кувшинов. — Мне до лампочки.
Демонстративно обозначив свое безразличие, Алексей Яковлевич покривил душой. Общение с Горелкиной не только не напрягало его — раз от раза оно становилось ему приятней.
Сначала он думал, что виной всему привычка — у старого холостяка, Кувшинов развелся двенадцать лет назад, был заведенный уклад жизни, которого он придерживался с точностью метронома. В определенные дни Алексей Яковлевич ходил по магазинам. У него уже имелся богатый покупательский опыт: знал, где какие продукты дешевле, что нужно брать на оптовых рынках. На рынке у него была своя постоянная молочница, у которой каждую субботу в девять утра брал творог и сметану.
После смерти матери, когда все это перестало быть нужным, Алексей почувствовал себя выбитым из колеи. Как ни много он был занят на работе, а свободного времени тоже оставалось достаточно, и Кувшинов не знал, чем его занять. Он пытался учить испанский язык, коллекционировать значки или марки, но это его не увлекало. По магазинам ходить стало не нужно, поскольку отпала необходимость в больших закупках. Сам он ел немного и в основном то, что подвернется под руку. Поэтому забота о Горелкиной пришлась весьма кстати, она придала осмысленность существованию одинокого холостяка. Снова у него появился человек, которому нужно посвящать время. Вскоре же Алексей Яковлевич понял, что эта женщина ему очень нравится.
Он прекрасно помнил их знакомство, когда Вероника пришла забирать из «Бюллетеня знакомств» свое объявление. Помнил свою корявую шутку насчет того, не подарит ли она ему океан нежности. Помнил ее ответ мол, поздно уже. Воспитание Кувшинова можно считать в известной степени ханжеским. Во всяком случае, слово «проститутка» являлось в их доме сильным ругательством. Если мать или отец о ком-нибудь так отзывались, для них такого человека больше не существовало. В представлении молодого Алексея проститутка — это что-то грязное, грубое, вызывающее гадливость. Все это никоим образом не вязалось с очаровательной женщиной — ухоженной, красивой, с мелодичным голосом. Алексей Яковлевич даже робел перед ней, сам удивляясь такому состоянию. По логике вещей, Вероника должна была побаиваться хозяина, предоставившего ей убежище. В какой-то мере от этого человека зависела ее судьба. Получилось же наоборот. Однако, не высказывая лишнего подобострастия, она была с ним нежна и приветлива, давала путные советы, касающиеся одежды или стрижки. Последним Кувшинов уже воспользовался: пошел в рекомендованный Вероникой салон красоты, подстригся так, как она сказала, после чего стал выглядеть гораздо привлекательнее.
