Фридрих Незнанский - Операция «Фауст»
Она должна нести ответ перед законом за соучастие в убийстве Ким, Вани Бунина и молоденького курсанта Морозова. Но я хочу увидеть испуг в ее зеленых глазах, я хочу сам сказать ей все, что я о ней знаю, и ощутить триумф победителя.
Порыв ветра сдул со столика обертки от сахара. Лана прижала ладонями волосы к вискам, и лицо у нее сделалось напряженным. Ветер был ее врагом. Он мог сорвать и разметать ее красивые пышные волосы. Я вспомнил, как она повязала косынку, когда мы ехали в машине и ветер врывался в открытые окна. Это было еще в той жизни, где были живы Ким и Ваня Бунин.
— Я знаю, кому открыла дверь Ким, Лана. Двое парней в черных куртках поднялись на этаж, где была квартира Лагиных. Они не сразу позвонили, потому что одному из них нужно было время. Для чего ему были нужны эти десять — пятнадцать секунд, Лана?
Она смотрит на меня с интересом, как будто я пересказываю ей содержание детективного кинофильма, и молчит.
— Так для чего, Лана?
— Ты, оказывается, ждешь ответа. Прости, я не поняла, — роняет она слова в своей обычной манере, — я не знаю — для чего.
— Чтобы надеть вот этот роскошный парик, заказанный доктором Боткинской больницы.
И я протянул руку к ее голове, как будто собирался пригладить растрепавшиеся волосы. И снова, как тогда в машине, она ударила меня по руке, а глаза сияли как два изумруда. Лицо ее было спокойное и равнодушное, как будто она отмахнулась от назойливой мухи.
— Не бойся, — сказал я, — я не буду срывать с тебя это украшение, а то еще тебя здесь узнают, ведь ты была именно в этом кафе с Ивониным после убийства Ким. Ты перевела стрелки часов на два часа вперед. Ведь как хорошо — сам следователь подтвердит, что в то время, когда убивали Ким, ты была в его постели. А зеленая косынка и темные очки сделают тебя неузнаваемой при поездке в Рязань. Но когда главная догадка правильна, то все маленькие мистерии становятся на свое место. Но столько крови, столько жизней — ради чего, Лана? Чтобы отомстить неверному мужу?
При этих словах что-то дернулось в ее лице, глаза померкли и больше не излучали света. Она смотрела на меня с нескрываемой ненавистью.
— Ты сейчас жалеешь, что меня не оказалось в машине вместе с Буниным? Ведь ты так все ловко устроила — трепло Турецкий, у него сведения, которые он хочет передать Меркулову, так вот отличный план — взорвать его вместе с этими сведениями в его же машине.
Она поднялась со своего места, открыла сумочку, достала три рубля и подсунула их под чашку. Спокойно повернулась да высоких каблуках и пошла к выходу.
Я не чувствовал никакого триумфа…
И я снова, ничего не делая, сидел в своем кабинете. Болел затылок, и в ушах стоял звон. Он, словно треснувший колокол, предвещал беду. Не хотелось ни с кем разговаривать. Не хотелось видеть людей, эти маски, старые и новые, по которым не разберешь чего они хотят, кого изображают… Я жаждал одного — встать, уйти и никогда больше сюда не возвращаться.
В пять заглянул Меркулов. Мрачно сказал, что ему, Моисееву и мне скоро придется ехать на Петровку. Мне было все безразлично, и я даже не спросил, кто и зачем нас вызывает.
— Подожди, Костя, не уходи.
Меркулов закрыл за собой дверь и сел на стул для посетителей.
— Костя, мне придется подать заявление об увольнении.
— Я тебя понимаю, Саша. Ты устал. Нездоров. Разочарован. Но все пройдет. Прости за громкие слова, но следствие — это твое призвание.
— Это совсем другая история, Костя. Вот, посмотри.
Я вытащил из портфеля фоторобот одного из убийц Ким с неумело пририсованной желтым фломастером женской прической с зеленым бантиком на затылке.
Меркулов долго, очень долго смотрел на фоторобот окаменевшим взглядом.
— Что-то в этом роде я подозревал, но чтобы такое…
— Это еще не все. Светлана Николаевна Белова — жена маршала Агаркина. И сестра Эдуарда Трояна — по матери. Троян — сын Никиты Сергеевича, побочный, конечно…
У Меркулова что-то произошло с горлом. Наверно, рана, полученная им три года назад, еще давала себя знать. Он стал так сильно кашлять, я думал что у него разорвется гортань. Я бросился к графину с водой, а Меркулов замахал рукой в сторону своего пиджака. Я достал из внутреннего кармана целую кучу лекарств. Меркулов схватил пузырек с лиловыми таблетками и запихнул штук пять в рот.
Когда он успокоился, я выложил ему все — от поездки с Ланой в Матвеевское до последней точки в «своем следствии». И, выслушав меня, Меркулов тихо, но твердо выговорил.
— Я согласен с доводами. Я бы на твоем месте тоже подал заявление об уходе.
Я взял лист бумаги, написал рапорт на имя прокурора Москвы Скаредова, протянул его Меркулову и еле слышно сказал:
— Завизируй, пожалуйста.
— Я сделаю это, Саша. Только… Уважь мою просьбу. Ты ведь не использовал свой отпуск за прошлый год. Уезжай куда-нибудь на два месяца. Тебе в любом случае надо отдохнуть. Если ты все-таки решишь уйти сейчас, то в понедельник я поставлю свою визу на этой бумажке и отдам ее Скаредову.
Я посмотрел в Костино пасмурное лицо.
— Ты предлагаешь мне подумать эти два месяца?
— Нет. Я ничего не предлагаю. Я просто прошу. Остальное — твое дело. Любое твое решение — да или нет — будет правильным… через два месяца… Кстати, у Лелиной тетки на Рижском взморье дом пустует. В Яундубултах…
Он посмотрел на часы:
— Нам пора.
В кабинете Романовой уже собралась вся наша группа. Даже Жуков и Вася были здесь. В Шурином кресле сидел крупный мужчина с хищным носом и редкими рыжеватыми волосами. Выпуклые зеленые глаза за толстыми стеклами очков смотрели на нас сосредоточенно и напряженно. Это был шеф Комитета госбезопасности Чебриков.
— Вы Меркулов? Вы Моисеев? А вы Турецкий? — пересчитал он нас, сухо поздоровавшись кивком головы.
Когда мы уселись, он поднял глаза на Романову, спросил:
— Теперь все в сборе?
Шура чуть отделила зад от стула:
— Все, Виктор Михайлович…
— Тогда начнем оперативку, — резко сказал Чебриков, — по пунктам. Первое. Политбюро проверило ваше заявление и приняло его к сведению. Мы решили — ликвидировать «Афганское братство» в двадцать четыре часа… И верхушку спецназа — этих заговорщиков тоже…
Я в упор смотрел на Чебрикова. Но ничего не мог прочесть на его непроницаемом лице.
— Второе. Политбюро приняло также решение — провести эту акцию так, чтобы ни один человек ничего не узнал о существовании правительственного заговора. Ни у нас в стране. Ни там, за рубежом…
И Чебриков погрозил толстым пальцем кому-то в сторону сада «Эрмитаж».
Потом он вздохнул, окинул нас взглядом:
— …Поэтому я здесь. Михаил Сергеевич лично просил меня собрать вас, посвященных, и сказать следующее… Политбюро поручило мне возглавить акцию по ликвидации заговорщиков. Вся информация о заговоре, готовившимся перевороте и взрыве на стадионе имени Владимира Ильича Ленина должна остаться тайной. Вы дадите подписку о неразглашении. В противном случае… я не пугаю, а лишь предостерегаю — вас ждет смертная казнь… Но не расходитесь сейчас по домам. Во-первых, мы беспокоимся о вашей безопасности. Во-вторых, прошу давать моим сотрудникам квалифицированные консультации — вы знаете по этому делу больше, чем кто-либо. После завершения акции вы должны навсегда забыть обо всем, что было. Поймите нас правильно. В напряженный момент нашей истории, когда страна наша на крутом переломе, мы не можем… не имеем права допустить, чтобы кто-либо и где-либо узнал о заговоре маршала… бывшего маршала Агаркина. Он грязный изменник! Все! Если есть вопросы, я отвечу…
— У меня вопрос! — поднял руку Костя.
— Пожалуйста.
— Какое решение принято в отношении группы Геворкяна? Я проверил дело. Они не совершали диверсии в метро, не убивали людей.
— У вас все? — спросил Чебриков и поджал тонкие губы.
— По этому вопросу — да.
— Отвечаю, товарищ Меркулов. Политбюро приняло решение — рассмотреть дело Геворкяна и других в двухнедельный срок. Какое решение примет Верховный суд нашей страны, мы не знаем. Мы не имеем влияния на судебную власть. Но думаю, что советские судьи этих террористов по голове все-таки не погладят.
— Позвольте, позвольте! — возмутился Моисеев. — Несколько часов назад Михаил Сергеевич лично мне говорил о том, что он разберется с этим делом! Михаил Сергеевич — юрист. Он разбирается в праве! Я знаю! Мы же вместе учились на юридическом.
Чебриков побагровел.
— Перестаньте молоть чушь! Учились вместе — хорошо. А теперь нечего об этом болтать! Вы что думаете — на вас управу, что ли, нельзя найти?! Вновь разъясняю, решать будет Верховный суд! Все?
— Нет, не все! — сказал я. — А разве не будет следствия, а потом суда над заговорщиками из спецназа и террористами из «Афганского братства»?
