Фридрих Незнанский - Операция «Фауст»
— Вы меня на крыше подстрахуете, я спущусь в окно, попробую открыть сейф — как? Это легавых не касается. Давай фотоаппарат.
— Ты офигел, Женя? Сейчас гроза начнется, целый день собирается!
— Как говорят в таких случаях болгары — ничего нет лучше плохой погоды! А Эдуард Никитич еще пару часов будет спать и не очухнется. Я ему Шуриного снотворного граммульку сыпанул. Они меня обшмонали, как на нашей таможне не шмонают. Но вот сигаретки не проверили…
Вася остался в машине — просматривал Кутузовский проспект, а мы с Грязновым под проливным дождем стояли во дворе дома 36 и следили, как Жуков спускался по веревке из слухового окна под крышей. Мы еле различали его на темной от дождя стене. Один этаж вниз, второй, третий… Вот он остановился, сильно оттолкнулся ногами от стены, перебросил гибкое тело к открытому узкому окошку с матовым стеклом и исчез в темном проеме. Через несколько секунд мы снова увидели его в окне: он размахнулся и бросил небольшой сверток — веревку с креплениями — точно в середину детской песочницы.
— Теперь быстро наверх, — шепнул Грязнов.
Я вынул из кобуры свой «Макаров» и прижал ухо к двери. Грязнов отошел и пригнулся, готовый в любую секунду по моему сигналу снести дверь с петель. Кругом была полная тишина. Я считал про себя секунды… Раз, два, три… Сумеет ли Женя открыть сейф?.. Сорок пять, сорок шесть… А если Троян все-таки проснется, захочет в туалет, например? Двести двадцать, двести двадцать один… Я никогда не принимал снотворного, я знаю его действие только по учебникам и литературе… Восемьсот пятьдесят, восемьсот пятьдесят один… «Пусть погибнем мы, братья в братстве…» «Пусть погибнем мы, братья в братстве…». Один, два, три, — я начал считать вторую тысячу… «И главный изверг дал этой чаше свое имя…» Все-таки этот Гудинас вкладывал какой-то смысл в свои бредовые записи… Сто тридцать четыре… Я напрягся и поднял руку с пистолетом — я ничего не услышал, я увидел, как медленно поворачивается головка английского замка. И как ни в чем не бывало из квартиры Трояна вышел Женя Жуков.
— Паша! Приготовь нам свои проявители-закрепители и валяй кемарь дальше! Нам со следователем одну пленку проявить надо, — сказал Грязнов насморочным голосом дежурному криминалисту.
И мы пошли с Грязновым в фотолабораторию НТО проявлять, закреплять и печатать фотоматериал, отснятый этой ночью Жуковым. Проводив нас сонным взглядом, эксперт Паша отвернулся к стене и продолжил «дежурить».
Через час мы закончили свое фототворчество и зашагали гулким муровским коридором в кабинет Грязнова, где сном невинного младенца спал Жуков.
Я отодвинул папки с оперативными делами на угол длинного стола, разложил перед собой снимки. На первой странице еще не совсем просохшей фотобумаги — рукописный текст, сделанный крупным четким почерком, и заглавие: «Записи для памяти: совещания у маршала Сталина». Сомнений в авторстве не было — после каждой записи подпись: «Э. Т.», то есть Эдуард Троян.
«Сегодня, 1 мая, маршал Сталин принял решение произвести правительственный переворот в ближайшее время — ликвидировать генсека и возглавить новый состав Политбюро. На днях Сталин объявит точную дату. Маршал Сталин, председатель Совета обороны, помимо поста генсека партии, примет на себя обязанности председателя Президиума Верховного Совета и Совета Министров. Позорный период безвластия и мягкотелого либерализма, начавшийся в 1953 году, окончен.
Мне поручено подготовить пустующие лагеря для заполнения. Намечено направить в них не менее 10 миллионов человек. Таким, по предположению Сталина, будет число противников политики нового Политбюро.
Сталин одобрил мои предложения — опустить «железный занавес»: прекратить иностранный туризм, обмены учеными и студентами, закрыть на 100 процентов эмиграцию. Э. Т.
Сегодня, 9 мая, маршал Сталин объявил о времени переворота. Дата известна мне, ген. Серому и его помощнику Гудинасу, которому поручено организовать транспорт для доставки взрывчатки. Благоприятствующие факторы: а) командующий Матросов ложится в больницу на операцию — легко нейтрализовать Погранвойска КГБ, б) министр обороны Соколов и его заместитель отбывает на маневры в ГДР, в) члены Политбюро Алиев, Воротников, Шеварднадзе и Зайков поддержат власть нового генсека на местах, где они будут находиться с визитами.
Министр внутренних дел Федорчук, в награду за возвращение поста председателя КГБ, обязался ввести в Москву танки дивизии Дзержинского к намеченному сроку.
Повод для захвата власти — катастрофа небывалой мощи и гибель 100 тысяч человек. В организации катастрофы и покушении на жизнь генсека будут обвинены оставшиеся в живых члены Политбюро, не присоединившиеся к маршалу Сталину. Э. Т.
10 мая. Разработана программа-минимум:
— организация судебных процессов (по типу троцкистско — бухаринских) над руководителями министерств и ведомств за стремление реставрировать капитализм экономическими реформами;
— ужесточить уголовное законодательство в отношении научно-технической и творческой интеллигенции, военнослужащих, верующих, молодежи, рабочих и колхозников, поддерживавших порочный курс прежнего Политбюро;
— ввести льготы для спецназа (повышенная зарплата, продуктовые распределители, жилье), расставить кадры спецназа на ключевые посты…
11 мая. Произошел конфликт Серого с Гудинасом. Принято решение ликвидировать Гудинаса. Э. Т.
14 мая. Гудинас арестован, признан невменяемым, связи с нашей группой не установлены. Надо продумать вопрос о транспорте для доставки взрывчатки. Э. Т.
27 мая. Маршал Сталин объявил нам свою программу-максимум.
Смысл ее сводится к новому курсу в международной политике (полная советизация Афганистана, введение курса «Железного занавеса»…) и внутренней (запретить браки с иностранцами, искоренить социально-экономические, религиозные и национальные движения, закрепить всех трудящихся за рабочими местами минимум на пять лет — направлять непослушных на стройки народного хозяйства). Ввести жесткий курс идеологического воздействия на творческую интеллигенцию — нейтрализация, подкуп, уничтожение; выявление лиц, слушающих зарубежные «голоса», ввести уголовную ответственность за подобные действия и направлять нарушителей в лагеря… Э. Т.
Это был более членораздельный вариант дневника Гудинаса. Маршал Агаркин собирался создать хаос в стране, для ликвидации которого выдвигал свою же фигуру, умело используя представленную ему законом власть. Но о какой катастрофе шла речь в обращении к народу? Где и когда собирались ее осуществить подручные Агаркин — «укушенные» спецназовцы?
— А ведь мы раскрыли грандиозный заговор, Сашок. Может, нам чего отвалится за это?
Я посмотрел на Грязнова:
— Слава, растолкай Женьку. Надо подробнее узнать, куда должны быть доставлены грузовики с взрывчаткой.
— Не надо меня расталкивать! — заворочался на диване Жуков. — Читайте дальше.
Мы с Грязновым внимательно читали страницу за страницей — списки участников операции по захвату власти, имена командиров, первостепенные мероприятия после взятия власти, организация снабжения населения, заявление иностранным правительствам — все вперемешку без какой-либо видимости системы.
— Это, конечно, копии, — говорит Саша, — подлинники-то, наверно, у самого маршала…
— Конечно, копии, — бормочет Женька.
— Да ты спи, ты свое отработал на сегодня, — говорит ему Грязнов. — Ага, вот! Смотри, Саша…
«Объект 1. МГУ.
Объект 2. «Мосфильм».
Объект 3. Андреевский мост.
Объект 4. Трубецкой парк.
Объект 5. Новодевичий монастырь.
В назначенный день на каждом объекте должно быть дежурство наших людей. Все имеющиеся резервы ВВ подготовить для переброски к основному объекту О».
— Что же это, Саша, такое… — Они это все хотят взорвать, что ли?
— Не понимаю… Зачем взрывать Трубецкой парк?
— Значит, университет тебе понятно — зачем?
— Не иронизируй, Слава. МГУ — людный объект, поднимается паника. Но я думаю, что они не хотят подрывать эти пять объектов. Надо посмотреть карту Москвы, как они расположены. Но это все на завтра. С утра соберемся в прокуратуре…
— Да ты что, домой собрался? Спать-то осталось часа четыре, ложись в любом кабинете.
— Что-то я не в своей тарелке, Слава. Хочется домой. Я тебе буду очень благодарен, если ты мне организуешь машину. Мне за рулем хорошо думается…
Я ехал по безлюдной Москве, чистой и свежей после буйной грозы. Я сказал Славе — «Мне хорошо думается за рулем». О чем думать? О том, как все хорошо устроилось: мы раскрыли заговор против партии и правительства, и нам теперь полагаются поощрения: мне присвоят очередной чин юриста первого класса, Грязнову наконец-то дадут майора, а Жукова Шура возьмет обратно в МУР… Каждому свое… Надо будет обрадовать Меркулова — теперь уж мы точно спасем Фауста Геворкяна от расстрела… Я проехал мимо метро «Фрунзенская», где впервые встретил Лану. Что будет с ней? Не может остаться тайной ее участие в заговоре, она часть преступного союза Агаркин-Троян. И что за роль отведена мне, когда все всплывет наружу? Я буду свидетелем обвинения против Светланы Беловой?! Но ведь и я был ее невольным соучастником! Я не хотел выслушать Ким, трусливо выпроводил ее за дверь своего кабинета и дома отключил телефон. Она искала у меня защиты, а я отмахнулся от нее, как от ненужной и мешающей вещи… Я выболтал следственную тайну преступнице, сообщил Светлане Беловой о том, что у меня есть сведения государственной важности, и в результате этого — значит, по моей вине — погиб Ваня Бунин… Я легкомысленно отдал Клавдии секретное поручение, и оно стало известно Светлане Беловой — убит курсант Морозов. Разве я могу остаться в стороне — эта смерть тоже на моей совести! Каким судом нужно судить меня? С точки зрения закона меня оправдает суд — нет причинной связи моих действий с преступлениями террористов. Но как я могу оправдать сам себя? «Там мы зажжем свой факел смерти…» Привязались же ко мне стихи этого литовца!
