Карин Фоссум - Не оглядывайся!
— Вы расследуете убийство его возлюбленной. Возможно, вам следует начать с этого.
— Вы не должны забывать, Йонас, что живете в маленьком городке. Слухи распространяются быстро.
Йонас так сильно вспотел, что рубашка приклеилась к его груди.
— Я скоро переезжаю, — пробормотал он.
— Вы об этом уже говорили. Переезжаете в центр, не так ли? Итак, вы преподали Хальвору урок. Оставим его пока в покое?
Сейер чувствовал себя нехорошо, но не показывал вида.
— Возможно, дело в том, что вы легко теряете голову, Йонас? Поговорим немного об этом. — У него снова закружилась голова. — Начнем с Эскиля.
Йонас наклонился и достал из кармана сигарету. Выпрямился он не сразу.
— Нет, — простонал он. — У меня не хватит здоровья снова говорить об Эскиле.
— Мы будем говорить столько времени, сколько потребуется, — жестко сказал Сейер. — Начните с того дня, с седьмого ноября, с того момента, как вы проснулись, вы и ваш сын.
Йонас слабо покачал головой и нервно облизал губы. Единственное, о чем он мог сейчас думать, — это о дискете, содержание которой ему так и осталось неизвестным. Сейер забрал ее и прочитал все, что написала Анни. Эта мысль просто сбивала его с ног.
— Об этом сложно говорить. Я постарался забыть об этом. Что, во имя всего святого, вы хотите извлечь из этой старой трагедии? Вам что, нечем больше заняться?
— Я понимаю, что это сложно. Но все равно попытайтесь. Я знаю, что вам было тяжело и что вам нужна была помощь. Расскажите мне о нем.
— Но почему вы вдруг вспомнили об Эскиле!
— Этот мальчик был важной частью жизни Анни. Нужно проверить все, касающееся Анни.
— Я понимаю, понимаю. Я просто сбит с толку. На какое-то мгновение я подумал, что вы подозреваете меня — вы знаете в чем. Что я имею какое-то отношение к смерти Анни.
Сейер улыбнулся на редкость широкой улыбкой. Он удивленно посмотрел на Йонаса и покачал головой.
— Неужели у вас был мотив для убийства Анни?
— Конечно нет, — лихорадочно выпалил Хеннинг. — Но, чтобы быть честным, было нелегко решиться позвонить вам и рассказать, что она была у меня в машине. Я понимал, что это равносильно тому, чтобы высунуть голову из воды.
— Мы бы все равно это выяснили. К тому же вас видели.
— Именно так я и думал. Поэтому и позвонил.
— Расскажите мне об Эскиле, — невозмутимо повторил Сейер.
Йонас осел и затянулся сигаретой. Он выглядел сбитым с толку. Губы его шевелились, но он не издавал ни звука.
Мыслил он ясно, но комната уменьшилась в размерах, и до него доносилось лишь дыхание человека по другую сторону стола. Он бросил взгляд на часы на стене, чтобы собраться с мыслями. Был ранний вечер. Шесть часов.
Шесть часов. Эскиль проснулся с воодушевленными криками. Бился между нами в постели и бросался в разные стороны. Хотел тут же встать. Астрид необходимо было поспать еще, она плохо спала, поэтому встать пришлось мне. Он вышел со мной из комнаты, пошел в ванную, повис на моих штанинах. Его руки и ноги были везде, а изо рта вечно несся шквал громких звуков. Потом он извивался как угорь, когда я, теряя терпение, пытался одеть его. Не хотел надевать памперс. Не хотел надевать одежду, которую я ему нашел, взобрался на крышку унитаза, пытался сорвать вещи с полки под зеркалом. Флакончики и баночки Астрид упали на пол и разбились. Я спустил его вниз и тут же был пойман за штаны. Я осадил его, сначала дружелюбно, положил ему в рот таблетки «Риталина», но он их выплюнул, схватил занавеску ванной и умудрился сорвать ее. Я оделся, следил, чтобы он не навредил себе и ничего не сломал. Наконец мы оба были одеты. Я поднял его и понес на кухню, чтобы посадить в кресло. По пути он внезапно откинул голову назад и ударил затылком по моему рту. Губа треснула. Пошла кровь. Я пристегнул его и намазал бутерброд, но он не хотел есть то, что я приготовил, он качал головой и опрокинул тарелку, уронил ее со стола, крича, что хочет колбасы.
— Йонас? — повторял Сейер. — Расскажите мне об Эскиле.
Йонас очнулся и посмотрел на него. Наконец он принял решение.
— Ну что ж, как пожелаете. Седьмое ноября. День, ничем не отличающийся от других, то есть неописуемый день. Он был атомной бомбой, терроризировал всю семью. Магне все хуже учился в школе, старался как можно реже бывать дома, исчезал с приятелями после обеда и вечерами. Астрид не высыпалась, мне не удавалось вовремя открывать магазин. Каждый прием пищи был испытанием. Анни, — сказал он вдруг и печально улыбнулся, — Анни была единственным светом в окошке. Она приходила и забирала его, когда у нее было время. Тогда в доме наступала тишина, как после урагана. Мы падали там, где сидели или стояли, и отлеживались — приходили в себя. Мы были изнурены и отчаялись, никто нам не помогал. Мы получили однозначный ответ: он никогда этого не «перерастет». У него всегда будут проблемы с концентрацией, и он останется гиперактивным до конца жизни, и вся семья должна приспособиться к нему на долгие годы. На годы. Вы можете себе это представить?
— А в тот день, у вас был конфликт?
Йонас улыбнулся безумной улыбкой.
— У нас всегда был конфликт. У нас с Астрид развился невроз. Мы были уверены, что разрушаем его, у нас не было никаких шансов справиться с ним. Мы кричали и орали, и вся его жизнь состояла из ругательств и страха.
— Расскажите мне, что случилось.
— Магне просунул голову в кухню и крикнул «пока». И исчез — пошел к автобусу с рюкзаком за спиной. На улице было еще темно. Я сделал бутерброд с колбасой. Он все время стучал кружкой по клеенке, орал — нескончаемый поток звуков. Вдруг он увидел вафли — они остались на столе с вечера. Тут же он начал канючить, чтобы я дал ему их, но я, хотя и знал, что он все равно выиграет, сказал «нет». Это слово было для него как красная тряпка; он, конечно, не сдался, а еще раз стукнул по столу чашкой и принялся раскачиваться на стуле, который угрожал опрокинуться. Я отошел к окну, повернулся к нему спиной, руки мои дрожали. Наконец поставил перед ним тарелку с вафлями. Оторвал пару сердец. Я знал, что он не сдастся и не съест их мирно и спокойно, я постоянно был начеку. Эскиль хотел вафли с вареньем. Я намазал малиновое варенье на два сердца, торопясь, трясущимися руками. И тут он улыбнулся. Я очень хорошо помню ее, его последнюю улыбку. Он был доволен собой. Больше всего на свете меня раздражало, когда он бывал вот так доволен собой, доводя меня до бешенства. Он поднял тарелку и ударил ею об стол. Он не хотел их больше, он желал не вафли, единственное, что его интересовало во всем мире, было настоять на своем. Они соскользнули с тарелки и упали на пол, и мне пришлось найти тряпку. Я собрал вафли и свернул их вместе. Он с интересом смотрел на меня. На маленьком личике совсем не было страха — он ведь не знал, что сейчас произойдет. Я весь кипел внутри. Пар должен был выйти наружу, я еще не знал как, но внезапно я наклонился над столом и засунул вафли ему в рот, запихнул их так глубоко, как только смог. Я еще помню удивленное выражение его лица, когда из глаз у него брызнули слезы.
— Теперь! — закричал я в ярости. — Теперь ты съешь свои проклятые вафли!
Йонас сломался посередине, как ветка.
— Я не имел это в виду!
Сигарета лежала и тлела в пепельнице. Сейер сглотнул и позволил глазам скользнуть в направлении окна, но не нашел ничего, что могло бы вытеснить с его сетчатки образ маленького мальчика со ртом, полным вафель, и большими, широко раскрытыми от страха глазами. Он посмотрел на Йонаса.
— Мы должны принимать детей, которые рождаются у нас, разве нет?
— Это твердят нам один голос те, кто сами не знают, каково это. А теперь я буду приговорен за жестокое обращение, приведшее к смерти. Что ж, вы припозднились. Я давно приговорил и осудил себя, и вы уже ничего не сможете с этим сделать.
Сейер посмотрел на него.
— На чем же основан ваш приговор?
— Смерть Эскиля — целиком и полностью моя вина. Я нес за него ответственность. Ничто не может оправдать или извинить меня. Я просто не имел этого в виду. Это был несчастный случай.
— Вам пришлось нелегко, — тихо сказал Сейер. — Вам некуда было идти со своим отчаянием. И вместе с тем вы наверняка чувствуете, что уже расплатились за то, что произошло. Ведь так?
Йонас онемел. Его глаза бесцельно смотрели по сторонам.
— Сначала вы потеряли младшего сына, потом ваша жена уехала от вас со старшим. Вы остались один.
Йонас заплакал. Рыдания клокотали у него в горле.
— И все же вы продолжали жить дальше. У вас была ваша собака. Вы расширяли фирму, дела шли все лучше. Чтобы начать все заново, как вы, требуется много сил.
Йонас кивнул. Слова были похожи на воду комнатной температуры.
Сейер прицелился и снова выстрелил:
— А потом, когда вы, наконец, начали снова прибирать дела к рукам, и жизнь пошла дальше — возникла Анни?
