Жан-Люк Банналек - Курортное убийство
– Да, я тут занят одним делом и действительно жду.
– Дело трудное?
– Да.
Кажется, она ничего не знала.
– Да, дело запутанное. Два трупа и подлинный Гоген.
– Подлинный Гоген?
– Да, неизвестный Гоген – вероятно, самая значительная его картина. Почитай «Фигаро».
– Ни в коем случае! – Она рассмеялась. – Но звучит увлекательно, думаю, маме понравится.
Их мать занималась торговлей антиквариатом и была страстной любительницей изобразительного искусства. Дюпен вдруг удивился: собственно, почему не звонит мама? Этот случай ей, без сомнения, должен понравиться.
– Не хочешь на следующие выходные съездить в Париж, навестить маму?
Анна Дюпен не ездила в провинцию принципиально. Дети всегда приезжали к ней в Париж.
– Боюсь, не сумею выбраться. Но посмотрим.
Дюпен не испытывал никакого желания ехать в столицу. Кроме того, в эти выходные будет день рождения у тети – которую он не выносил на дух, – одной из сестер матери, высокомерной парижанки в худшем смысле этого слова. Ему придется весь вечер выслушивать притворное сочувствие по поводу того, что ему теперь приходится прозябать в глухой провинции.
– Воспользуйся этим делом как предлогом. Ты же знаешь, она обожает увлекательные сюжеты.
– Я постараюсь. Как дела у Марка?
– Прекрасно. Он сейчас в Тулузе, на каком-то инженерном конгрессе.
– Вы построили дом?
– Для себя? Да.
– Хотелось бы на него посмотреть.
– Я пришлю тебе фотографии. Как дела у тебя, если не считать запутанного дела?
– Гм, не знаю даже, что тебе сказать.
Лу своими вопросами постоянно ставила его в тупик.
– Ты никогда этого не знаешь.
– Ну нет, иногда все же знаю.
– Все еще влюблен в Адель?
– Нет.
Наверное, из-за этого она и позвонила.
– Жаль, мне казалось, что у вас сложится. Появилось что-то новое?
– Гм.
– Ясно, похоже, что нет.
Лу была твердо убеждена в том, что он до сих пор любит Клер, и много раз говорила об этом брату, как и о том, что именно из-за этого он утратил интерес к женщинам и у него ничего не складывалось с теми, кого он встретил после Клер. Лу хорошо его знала.
– Я бы не сказал, то есть я в этом не уверен.
– И что бы это значило?
– Не знаю. Я… Лу, подожди минутку.
Дюпен различил шум автомобильного мотора.
– Лу, кажется, я должен…
– Перезвони мне потом!
– Непременно.
Теперь шум слышался вполне отчетливо. По дороге ехала машина. Она была не видна из-за леса. Вот она подъехала ближе, повернула к поляне, потом водитель надавил на газ, и машина рванулась вперед, потом завизжали тормоза. Открылась и закрылась дверь. Дюпен выждал еще несколько секунд, потом взял в руку пистолет и, прячась за деревьями, прокрался к хибарке. В просветах между деревьями были видны фрагменты блестящего черного корпуса машины. Дюпен ускорил шаг и вышел из леса.
Перед хижиной стоял большой черный лимузин, упиравшийся бампером в ветхое строение.
– Андре Пеннек, – изумленно пробормотал Дюпен.
Полтора часа спустя инспектор Кадег во второй раз за сегодняшний день ехал в Кемпер, на этот раз с Андре Пеннеком на заднем сиденье. Кадег вез депутата в префектуру. Перед хибаркой до этого разыгралась безобразная сцена, но, к счастью, продолжалась она недолго.
Дюпен стоял перед темной, до тошноты знакомой ему виллой. Сейчас приедет Риваль и будет ждать его с машиной у входа.
Дюпен дважды коротко нажал на кнопку звонка. Ждать пришлось недолго, дверь отворилась почти сразу.
– Добрый вечер, мадам Пеннек. Мне надо с вами поговорить.
Дюпен произнес эту фразу буднично, но решительно.
На краткий миг в глазах Катрин Пеннек вспыхнула ненависть, она буквально испепелила комиссара взглядом, но затем пламя внезапно, без всякого перехода, погасло, и остался лишь пепел покорности судьбе. На женщине было глухое черное траурное платье. Не выказав удивления, она повернулась и медленно пошла в салон.
Дюпен последовал за ней. У него не было ни малейшего желания играть в тактические игры, и он сразу взял быка за рога.
– Картина у нас, мадам Пеннек. Она уже в надежном месте.
Дюпен сделал короткую паузу.
– Андре Пеннек нам все рассказал.
Было непонятно, слышала ли Катрин Пеннек слова Дюпена. Она, казалось, совершенно оцепенела, когда, войдя в салон, застыла на месте как статуя.
Дюпен подошел к ней и тоже остановился.
– Андре Пеннек? Все вам рассказал? Нет, он рассказал отнюдь не все. Он вообще ничего вам не рассказал.
Она тяжело уселась на украшенный вычурной резьбой диван. Некоторое время она сидела неподвижно, а затем вдруг разразилась истерическим, визгливым хохотом. Правда, не особенно громким.
– Что он может знать? И что знаете вы? Ни он, ни вы не знаете ровным счетом ничего. Ничего, ничегошеньки он вам не рассказал и не мог рассказать!
– Тогда расскажите вы.
Дюпен встал у камина – в трех-четырех метрах от мадам Пеннек. Женщина уставила в пол остекленевший взгляд. Она все больше и больше погружалась в себя. Дюпен терпеливо ждал.
– Вы не обязаны ничего говорить, мадам Пеннек. Вы имеете полное право молчать.
В гостиной снова повисло долгое молчание.
– Инспектор Риваль отвезет вас в Кемпер, в префектуру. Там вы сможете поговорить со своим адвокатом.
Дюпен повернулся в сторону прихожей. Такой оборот дела устроил бы его больше всего.
– Идемте.
Поначалу Дюпену пришлось сильно напрячь слух, чтобы хоть что-то услышать, так тихо заговорила Катрин Пеннек. Голос ее был похож на шипящий звук старого патефона.
– Он был неудачник. Законченный неудачник. Он никогда ничего не мог добиться. Никогда. Он всю жизнь ничего не мог. Он был слишком слаб. Ему не хватало твердости, не хватало воли.
Дюпен медленно повернулся и остался стоять на месте.
– Лишь один раз, единственный раз в жизни он нашел в себе мужество что-то сделать. Он не хотел этого, но в один прекрасный момент он все же показал отцу, что оно у него есть. Это он, его отец, уничтожил Луака. Растоптал его. Он всю жизнь топтал собственного сына. Он всегда заставлял его чувствовать свою слабость. Он всем своим видом показывал, что Луак – не настоящий Пеннек. Особенно заметным стало это отношение после смерти матери. Это было постоянное, унизительное, невыносимое давление. И один раз, один раз Луак Пеннек смог постоять за себя. Он должен был это сделать, непременно должен, и он сделал это в ту ночь. У него хватило на это сил.
Она запнулась и умолкла, едва заметно качнув головой.
– Разве это не ирония судьбы? Он убил отца подаренным им самим ножом. Пьер-Луи подарил Луаку нож, когда тот был еще очень молод. Это был настоящий лагвиоль.
В глазах женщины мелькнула призрачная усмешка, потом лицо снова превратилось в застывшую маску.
– Мы так долго ждали, когда же начнется наша настоящая жизнь. Мы ждали и ждали, сначала годы, потом десятилетия. Но старик не хотел умирать, и нам приходилось продолжать ждать. Тем не менее все это было наше – отель, картина… Картина могла перевернуть нашу жизнь. Она стала бы совсем другой – моя жизнь.
Катрин Пеннек подняла голову и посмотрела Дюпену в глаза. В ее взгляде сквозило нездоровое, почти радостное возбуждение.
– Андре Пеннек рассказал вам об этом? Да? Так вот, это и есть правда. Мой свекор был страшным упрямцем. Это был жуткий, невыносимый старик. Какой толк был ему в этой картине? Она просто висела в ресторане. Никто не имел с этого никакой выгоды. Самому старику оставалось жить считанные дни. Если бы мы об этом знали… Считанные дни. Мы думали, что он уже изменил завещание.
Катрин Пеннек говорила теперь совершенно спокойно, логически аргументируя происшедшее. Она снова уставила в пол застывший взгляд.
– Мы знали о дарении. В тот вечер он сказал о нем моему мужу. Сказал, что хочет это сделать. Они поссорились. Мы взяли то, что принадлежит нам по праву. Картина принадлежит нам. Почему Гогена должен получить музей? Картина всегда принадлежала семье. Мой муж имел на нее полное и неоспоримое право. Единственный раз в жизни он совершил поступок, но потом скис. Он ужасно скис. Хотел во всем признаться. Жаловался, что для него это совершенно невыносимо. Он и в самом деле был достоин сожаления. Этого я не могла допустить, не могла – ради него самого. Надо было действовать, в противном случае он бы все испортил. Отец недаром его презирал. О да, он всю жизнь презирал собственного сына, возможно, и сам того не желая. Глубоко презирал.
Она снова – холодно и уверенно – посмотрела Дюпену в глаза.
– И я тоже! Я тоже его презирала. Перед нами открывались такие возможности, такие возможности. Все было в наших руках. Рассказал ли вам это Андре Пеннек? Да или нет?
Дюпен молчал.
– Андре Пеннек обратился к вам? Он тоже не выдержал?
– Нет, он приехал забрать картину, хотел как можно скорее отвезти ее в Париж. Мы задержали его в Ле-Пульдю. Сейчас его везут в префектуру.
