Николай Леонов - Стервятники
Когда вчера Гуров позвонил, несостоявшийся киллер не удивился, скорее вздохнул облегченно. Так человек, ожидающий приема у зубного врача, переступает порог кабинета мужественно, зная, что никуда от зубодера не денется, И чем раньше он тобой займется, тем быстрее ты с чертова кресла поднимешься.
Крячко на кухне варил картошку, Гуров и Тулин курили у открытого окна в гостиной. Они были похожи ростом и фигурами, афганец был шире в кости, казался мощнее, как убедился в свое время сыщик, внешность Тулина соответствовала действительности. Сухой, длинноногий и широкоплечий, он был ловок и быстр, главное, навыки рукопашной были приобретены не в спортзале, а в схватках за жизнь.
— Работаю инструктором рукопашного боя с курсантами высшей школы милиции, платят копейки, — рассказывал Тулин. — Но два раза в неделю я тренирую охранников финансовой корпорации, на жизнь хватает.
— Не женился? — спросил Гуров. — Детей нет?
— Я вас, господин полковник, на двенадцать лет моложе, — ответил Тулин, — успею.
— Дай Бог, — Гуров кивнул. — Я хочу тебя пригласить не в Афган или Чечню, но и не на гулянку, холостой — это хорошо. Ты с блатной молодежью знаком?
— Частично, приходят на тренировки, но у меня они тихие. Пару раз уроню на голову, руку или ногу прихвачу покрепче, так весь гонор в форточку вылетает. Физически они, даже качки, бойцы хреновые.
— В разговоре контачите, ты их обезьяний язык понимаешь?
— Запросто. У них для меня подходящий закон: кто сильнее, тот и прав, ответил Тулин.
— Я хочу, чтобы ты в одну молодежную группировку залез и подстраховал меня изнутри. Ты как?
— Без восторга, но, коли надо, сделаем. Ножи, цепочки, пистолетики?
— Видимо, не без этого, но тут важно другое. В момент твоего сближения, пока я операцию готовить буду, важно, чтобы ты не испачкался. А это очень сложно, они чистеньких не любят и с такими людьми стараются не контачить.
— Ясное дело, нужна легенда, — сказал Тулин. — Коли я с ними на преступление не пошел, необходимо железное объяснение.
— Ну, если ты в процессе подготовки кого из них изувечишь, мы глаза закроем. К тому же я тебе справочку выдам, что за нанесение тяжких повреждений ты осужден на три года условно. Потому легенда у тебя простая: над тобой срок висит, и рисковать ты готов лишь из-за больших денег. А палатка, прохожий тебе не годятся, согласен?
— Господа офицеры, стол накрыт, извольте отужинать, — весело заявил подошедший Станислав.
— Соизволим? — спросил Гуров, подтолкнул афганца в сторону кухни, сам зашел в ванную, вымыл руки.
Они сели за стол, молча выпили по стопке водки, перебрасываясь незначительными репликами, съели скромный ужин. Тулин вытер губы салфеткой и сказал:
— Я вас понял, Лев Иванович, задание выполнимо, но я не пойму, зачем мне ввязываться! Пацаны, они ни с чето убить могут.
— Это точно, — ответил Гуров. — Только мне операцию провести необходимо, а лучше тебя у меня человека нет.
— За комплимент спасибо. — Тулин слегка согнул вилку, выпрямил, бросил на стол. — Одно плохо, я у вас не в штате.
— Потому и спрашиваю, был бы в штате, приказал бы и водкой не поил. Гуров видел, как осунулся Станислав, улыбочка исчезла, значит, сердится и негодует именно на него, Гурова.
— В какой район двигать, за что зацепиться? — спросил Тулин.
Гуров назвал рынок и мастерскую Хромого, дал приметы Бестаева и адрес ресторана "Фиалка".
— Хорошо, буду звонить, — Тулин поднялся и сразу ушел.
Гуров молчал, уверенный, Станислав выскажется без понукания. Тот мыл посуду, спросил:
— Мария где, снова сцепились?
— Они мирно и в хорошем настроении отбыли на съемки. Обещали к апрелю вернуться. Станислав, ты ныряй, здесь неглубоко. — Гуров тихо рассмеялся.
— Не могу я тебя понять. Лев Иванович. — Станислав взял полотенце, а Гуров налил еще по стопке водки и довольным тоном сказал:
— Естественно, дорогой, ты ведь меня мало знаешь. Вот и познакомимся поближе, начнешь понимать. Всему свое время.
Глава 2
— Молодец, Агеев, садитесь, отлично, — сказала пожилая, аккуратно одетая, старомодно причесанная преподавательница литературы, делая отметку в журнале. — Не знаю, как у вас по другим предметам, а у меня вы номер один на золотую медаль.
— Толик других медалей и не берет, — сказал кто-то из класса.
— Важно, что вы имеете собственную точку зрения, а не пересказываете старый учебник или последнюю критическую статью из "Литературки". Я во многом с вами не согласна, но это и замечательно. Вы яркая индивидуальность, не становитесь в шеренгу, не подделываетесь. Понимать писателя-современника сложно, отлитых в бронзе форм не существует.
Анатолий Агеев, хорошего роста, атлетического сложения юноша, смотрел на пожилую учительницу серыми в желтизну глазами, терпеливо ждал, когда ему разрешат сесть за парту. Этот хорошо одетый, внешне интеллигентный парень и дал команду стае забить ногами отставного полковника, сам Агеев распорол ножом верного, но беззащитного пуделя.
Он родился, вырос и жил, как говорится, в абсолютно благополучной семье.
Мама — кандидат математических наук, преподаватель в институте, отец при большевиках был партийным функционером среднего уровня, сегодня трудился на ниве приватизации, внедрял новые методы хозяйствования, поддерживая старых товарищей по партии, делал все от себя зависящее, чтобы методы руководства оставались незыблемыми.
Семья изначально жила в достатке, они не были миллионерами, но жили ни в чем себе не отказывая. Толик учился отлично, занимался спортом, являлся врожденным лидером, брал у отца деньги умеренно, никогда их не просил, клал купюры в карман снисходительно, так как имел свой источник дохода, как и свою, совершенно иную жизнь, не известную в школе и дома.
Он был негласным лидером крупной преступной группировки, состоявшей из ровесников, парней на год-два старше, не более.
В детстве он, как и многие ровесники, зачитывался Джеком Лондоном, но воспринимал его по-своему. Толика восхищали не мужество, бескорыстие и честность героев, а лишь их сила. Толик был душевным дальтоником, воспринимал все в одном цвете, иные расцветки и нюансы его не волновали. Сила.
Она и только она определяет все. Родись Толик в другой стране и в иное время, из него получился бы идеальный гестаповец.
Однажды он услышал по телевизору рассказ о семинаристском прошлом товарища Сталина. Журналист поведал о многих душевных и духовных недостатках бывшего вождя народов и рассказал легенду: в юности Coco любил сдирать с живых кошек шкуру. Делал он это для того, чтобы воспитать волю и закалить характер.
Толик был потрясен: Сталин? Которого боялся весь мир? И такое? И вдруг понял, что в основе мирового страха как раз и была несчастная, ободранная заживо киска. Только почему "несчастная"? Разве полагали несчастными древние народы тех животных, которых приносили в жертву?
Первую кошку Толик убил, содрогаясь от ужаса и отвращения. Всех последующих — легко и свободно. Когда появлялся претендент на поступление в "отряда — его посвящали "свои", поливая кровью трепещущего животного. Однажды Толик приказал изловить сразу десять кошек, их убили, отрезанные головы воткнули на палки, а палки поставили в урны на улице Горького: у Театра юного зрителя, Ермоловой, у магазинов. Юнцы с восторгом наблюдали, как бледнеют прохожие, отворачиваясь в ужасе. Одна дамочка даже грохнулась замертво, вызвали "скорую" и увезли недвижимое тело.
"Вот так, геноссен, — сказал тогда Толик. — Сегодня мы преподнесли себе и другим урок: каждый, кто пойдет против нас, — будет сначала дергаться, а потом его голову наденут на палку и вставят в урну в назидание слабакам".
Здесь зашел разговор о том, что сегодня по всей Москве действуют группировки вполне взрослые, вооруженные автоматами и пистолетами, и с ними, мол, не тягаться. Толик обвел соратников усмешливым взглядом и сказал: "Первое поручение вам всем. Найти и проследить любого крутого, из числа шестерок, чтобы без охраны".
Такого нашли через несколько дней — качок по кличке Гнилой состоял в группе Кольцатого, те "обслуживали" Серпуховской рынок. Гнилого выследили и однажды под вечер проводили до дома.
На лестнице уже ждали — сразу человек десять. Гнилой даже не успел выдернуть из кобуры свой "тэтэшник" — повалили, стали бить ногами, от души.
Потом Толик лично вынул из кармана бритву, морщась, отрезал голову. Ее надели на палку и вставили в урну, стоящую у дома.
Две или три женщины из числа соседок заметили происходящее, и, видя беспокойство сотоварищей, Толик процедил сквозь губу: "Они теперь моют жопы в ванной, потому как обкакались, и в милицию не позвонят. Людишки трусы и сволочь от рождения, и всякий, кто готов им вставить, — победит всех.
