Фридрих Незнанский - Последний маршал
— Малую часть чего? — осторожно спросил я.
Казалось, только теперь он впервые посмотрел на меня более-менее осмысленным взглядом.
— Не торопитесь, молодой человек, — предупредил он, — не торопитесь. Вообще никогда не торопитесь. Я вот поторопился — и к чему это привело?
— К чему? — словно ласковый доктор, спросил я.
— Не торопитесь, — мрачно повторил он. Нет, он все-таки невменяем. — В свое время и я поторопился вступить в одну организацию. Я думал, что это именно та организация, которая в конечном итоге спасет Россию. Я ошибся.
— Вы говорите про секту Муна? — подсказал я, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Он посмотрел на меня с удивлением.
— Я что, похож на верующего человека? — протянул он. — На сектанта?
— Да нет. — Я пожал плечами. — Просто подумал, что вы меня тут же поправите и назовете наименование вашей организации.
Он вскинул на меня воспаленные глаза и чуть ли не закричал:
— Так я же и говорю вам! Почему вы меня не слушаете? Я ведь только что сказал вам про Стратегическое управление!
— Вы ничего мне про него не сказали! — запротестовал я.
— Мы и представить себе не могли, до какой степени оба ошибались!
— Мы — это кто? — перебил я.
— Мы со Смирновым, — объяснил маршал. — Когда вступали в нее…
— То есть что значит — вступали? — удивился я. — Это что же, вроде бойскаутской организации?
Он покачал головой.
— Я понимаю… Я как-то путано все это объясняю…
— Да уж…
— Ну так вот, — заговорил он после паузы, и я с удивлением услышал в его голосе нечто похожее на твердость духа. — Существует такая организация. Стратегическое управление.
Незаметно для него я вздохнул.
— Все поганое и паскудное, что творится в настоящее время в стране, есть результат деятельности этой организации.
— Вот так, да? — чуть не присвистнул я. — Это как же вас следует понимать? В каком, извините, смысле?
— В прямом! — отрубил он. — Стратегическое управление делает все, чтобы погубить Россию.
— Жидомасонский заговор? — участливо, как больного, спросил я. — Понимаю…
Он посмотрел на меня с неожиданной злостью.
— Ни хрена вы не понимаете! — сообщил мне доблестный муж. — Только корчите из себя… черт знает кого. Если бы вы знали хоть половину из того, что знаю я, вы бы не ерничали.
— Так расскажите, — вполне резонно, как мне кажется, предложил я.
— Рассказать… — проговорил он задумчиво. — Если б я знал, как это сделать. Так, чтоб вы поверили сразу и безоговорочно, Турецкий, если б я только мог.
— Да вы попробуйте! — взмолился я.
Он вздохнул.
— Скажите, Турецкий, вам никогда не казалось, что все, что происходит в России, на самом деле является осуществлением грандиозного злодейского плана? Все эти черные вторники и четверги, весь этот криминал, заказные убийства… наконец, эта нескончаемая война в Чечне? Вам никогда не приходила в голову мысль, что все это — не издержки реформ, не отдельные, так сказать, недостатки, а самая настоящая жестко продуманная реальность? Что именно эти злодейства и определяют не только наше настоящее, но и будущее?
— Каким образом? — поинтересовался я.
— Хороший вопрос, — кивнул он. — Только я не знаю.
— Итак, — сказал я. — Давайте прикинем, насколько правильно я вас понял. Существует некая тайная организация под довольно странным названием «Стратегическое управление». Так?
— Так, — согласился он, причем снова посмотрел на меня с таким неподдельным страхом, что я засомневался, стоит ли продолжать и дальше нагнетать ужасы. Все-таки ночь на дворе.
— И это самое Стратегическое управление, — продолжал я, — устраивает гражданам всякие бяки в виде бандитских разборок и войны в Чечне. Так?
— Так, — снова подтвердил он.
— Но это же ахинея. — Я развел руками.
— Вот-вот, — сказал он. — На этом тоже строился расчет.
— На чем?
— Вот на этом самом, — словно отмахнулся он.
Я взял себя в руки и начал все сначала, причем самым мягким тоном, на который только был способен:
— Послушайте, Степан Алексеевич, допустим, Стратегическое управление. Хорошо. Но подумайте сами: при чем тут война в Чечне? Мы же с вами умные люди. Мы понимаем, что за всем этим стоят деньги и, скажем, нефть, которая, в свою очередь, не просто деньги, а очень большие деньги. Или криминал. Как правило, за всем этим тоже стоят корыстные причины.
Он усмехнулся с трагической миной:
— Только не говорите мне, что наши реформы создают проблему капитала, который, в свою очередь, создает вышеперечисленные проблемы.
— А разве нет? — удивился я.
Он покачал головой:
— В какой-то степени… возможно. Но в очень малой степени. Вы не хотите понять главного.
— Чего же?
— Почему каждый шаг правительства, которому мы с вами служим, — ошибочный? — зашипел он мне в лицо. — Как вы думаете? А?
— Некомпетентны, — предположил я. — Угадал?
Он с шумом выпустил воздух из груди:
— Почти. Они не то чтобы некомпетентны — они, можно сказать, зомбированы.
Час от часу не легче.
— Вы сами-то понимаете, что говорите? — устало спросил я. — Что это за тайны мадридского, пардон, кремлевского двора?
— Самая распространенная ошибка, — заявил он менторским тоном, — это думать, что во главе всего лежат деньги.
Смотри какой бессребреник!
— Ну что вы! — сказал я. — Во главе всего лежит любовь.
Кажется, я устал. Что это я несу?!
Но он, слава Богу, не обратил внимания. Слишком был погружен в самого себя.
— Власть — вот что лежит во главе всего, — сказал он, отрешенно глядя на настольную лампу. — Вот что движет ими. Власть. И только она! Будь она проклята…
— Это вряд ли, — усомнился я.
— Им не нужны деньги, — как заведенный, монотонно говорил Киселев. — Им нужна власть. И это хуже большевизма и фашизма, вместе взятых. Каждая ошибка правительства — результат четко продуманных действий Стратегического управления. Страна летит в пропасть. И подталкивает ее в эту пропасть организация, в которой состою и я.
— Ну так и что это за организация? — небрежно, чтоб не спугнуть, спросил я. Меня уже достало это Стратегическое управление…
— У каждого из нас, рядовых ее членов, свой участок работы. Потом я расскажу вам, за что отвечал лично я. Но сейчас мне хочется, чтоб вы вбили себе в башку: все, что творится в стране, не есть издержки трудного пути, по которому якобы идет российская демократия. Все просто тщательно и виртуозно спланировано и претворено в жизнь.
— Что именно?
— Все!
— Начнем сначала. Война в Чечне?
— Спланирована в середине девяносто второго года. Началась с опозданием на две с половиной недели.
— Ничего себе! Ладно. Расстрел «Белого дома»?
— Хасбулатов и Руцкой были подставлены с самого начала. Операция проведена в те же сроки, что и была зафиксирована в документах, — с точностью до минуты. Ну, может, плюс-минус десять. Минут…
— А жертвы?
— Естественно! Скажу больше. Спланированное фактическое количество жертв и спланированное объявленное количество были идентичны.
— То есть вы хотите сказать, что было спланировано даже количество жертв?
— Да, да! Все произошло именно так, как и было задумано.
— А убийство тележурналиста Листьева тоже дело рук Стратегического управления?
— Это было как раз в ведении Смирнова. Безусловно!
— Что — безусловно?
— Листьева убил человек, направленный к нему Стратегическим управлением. Правда, сам он, я имею в виду убийцу, не знал, кто направлял его руку.
— Есть версия, что Листьев убит из-за больших денег, которые могли уплыть не в те руки…
— Можно рассматривать любую версию. Но его убийство было бы невозможно без санкции Стратегического управления. А оно и дало такую санкцию.
— Ну а журналист Холодов?
— Это была импровизация. Холодов подобрался слишком близко к некоторым секретам. После его устранения возник интересный общественный резонанс. Интересный с точки зрения Стратегического управления. Поэтому, когда такой же резонанс потребовался еще раз, управление дало добро на устранение и тележурналиста Листьева.
— Что-то я не понял. Зачем нужен такой, с позволения сказать, резонанс? И главное — кому?!
— Не пытайтесь угадать логику в действиях Стратегического управления, молодой человек. Это непостижимо даже для такого волка, каковым являюсь я сам.
Или он с ума сошел, или я…
— Если я правильно вас понимаю, — медленно произнес я, — то все, что происходит в общественной жизни страны, в той или иной мере спровоцировано организацией, которую вы называете Стратегическим управлением. Так?
— Это не я так его называю, — раздраженно ответил он. — Это оно само себя так называет.
