Эмиль Габорио - Мсье Лекок
– А если он убежит, уедет за границу?
– Я последую за ним. Одна из моих тетушек оставила мне в деревне домик, который стоит двенадцать тысяч франков. Я продам его. Если понадобится, я истрачу все до последнего су, чтобы взять реванш. Этот человек провел меня как мальчишку, а я-то считал себя таким сильным… Но наступит и мой черед.
– А если он ускользнет от вас, скроется?
Лекок рассмеялся, как человек, абсолютно уверенный в себе.
– Пусть только попытается!.. – ответил он. – Я головой отвечаю за него.
К сожалению, энтузиазм Лекока еще сильнее охладил следователя.
– Право, господин полицейский, – сказал он, – ваша идея хороша. Только, видите ли, правосудие не вмешивается в подобные интриги. Все, что я могу обещать вам, так это свое молчаливое согласие. Отправляйтесь в префектуру, поговорите со своим начальством…
Отчаянно взмахнув рукой, молодой полицейский прервал господина Семюлле.
– Предложить мне такое! – воскликнул он. – Мне!.. Да они не только откажут мне, но еще и уволят… Если только уже не вычеркнули из списков агентов Сыскной полиции…
– Вас!.. Когда вы так хорошо проявили себя в этом деле!..
– Увы, сударь! Ваше мнение разделяют далеко не все. За ту неделю, как вы болеете, языки развязались. Мои враги сумели извлечь выгоду из последней комедии, разыгранной Маем!.. Ах!.. Да, этот человек очень ловкий. Сейчас говорят, что именно я, мечтая о продвижении по службе, придумал все романтические детали этого дела. Уверяют, что я один поднял вопрос об установлении личности. По словам служащих тюрьмы предварительного заключения, я придумал сцену, которая вовсе не разыгрывалась в кабаре вдовы Шюпен, выдумал сообщников, подкупил свидетелей, сфабриковал мнимые улики и даже написал не только вторую, но и первую записку, одурачив папашу Абсента и введя в заблуждение директора тюрьмы.
– Черт возьми!.. – воскликнул господин Семюлле. – Что же в таком случае говорят обо мне?
Лукавый полицейский сделал вид, будто оказался в затруднительном положении.
– Да уж… Сударь, – ответил он, – говорят, что вы позволили мне вертеть собой, что не контролировали моих действий…
На лбу господина Семюлле выступили красные пятна.
– Словом, – сказал он, – они считают, что я оказался в дураках… что я глупец…
Воспоминания об улыбках, адресованных следователю, о различных намеках, запавших ему в сердце, сделали свое дело.
– Что же!.. Я вам помогу, господин Лекок, – воскликнул господин Семюлле. – Да, я хочу, чтобы вы дали отпор этим шутникам… Я сейчас же встану и отправлюсь в прокуратуру. Я встречусь с господином генеральным прокурором, я буду говорить, действовать. Я поручусь за вас!
Радость Лекока была безграничной. Никогда, да, никогда не осмеливался он мечтать о такой поддержке. Ах!.. Теперь господин Семюлле мог требовать от молодого полицейского броситься в огонь ради него. Лекок был готов на все. Тем не менее действовал он осмотрительно. У него хватило сил сохранить озабоченный вид. Нельзя допускать, чтобы кто-либо догадывался о его мечтах о победе, иначе можно мгновенно потерять все преимущество.
Разумеется, молодой полицейский не сказал ничего, что противоречило бы правде. Только вот, раскрывая эту правду, он пустил в ход все средства, чтобы пробудить в душе следователя обиду и сделать его своим заинтересованным помощником.
После всплеска эмоций, вызванных уязвленным самолюбием, после вспышки гнева господин Семюлле вновь обрел свое обычное спокойствие.
– Полагаю, – сказал он Лекоку, – что вы подумали о том, как выпустить заключенного на свободу так, чтобы он не догадался о потворстве администрации.
– Я вообще об этом не думал, сударь, признаюсь. Да и зачем? Этот человек прекрасно знает, что за ним пристально наблюдают, в чем подозревают. Конечно, он все время держится настороже. Как бы ловко я ни устроил ему возможность бежать, он узнает мою руку и догадается о неладном. Самый простой и самый надежный способ – это оставить дверь открытой.
– Возможно, вы правы…
– Только я считаю необходимым принять кое-какие меры предосторожности, которые кажутся мне главным условием успеха…
Создавалось впечатление, что молодой полицейский с трудом подыскивает слова. И следователь счел своим долгом прийти ему на помощь:
– Ну, что это за меры? – спросил он.
– Сударь, надо распорядиться перевести Мая в другую тюрьму… О! В любую, по вашему усмотрению.
– Для чего скажите на милость?
– Сударь, чтобы в течение нескольких дней перед побегом Май был лишен любой возможности передавать новости о себе на волю, предупредить своего неуловимого сообщника…
Подобное предложение вызвало у господина Семюлле сильное удивление.
– Вы полагаете, что Мая плохо охраняют в тюрьме предварительного заключения? – спросил он.
– О, сударь! Я не говорю этого. Я даже уверен, что после дела с запиской директор тюрьмы удвоил бдительность… Но у этого таинственного убийцы есть свои осведомители в тюрьме, чему мы получили материальное, очевидное, неопровержимое доказательство. К тому же…
Молодой полицейский замолчал, подбирая слова, чтобы точнее выразить свою мысль, как все те, кто хорошо понимает, что сказанное ими будет иметь огромное значение.
– Так что?.. – настаивал заинтригованный следователь.
– Хорошо! Сударь, я буду с вами предельно откровенен… Я считаю, что в тюрьме предварительного заключения Жевроль пользуется слишком большой свободой. Там он как у себя дома. Он ходит туда-сюда, поднимается, спускается, уходит и возвращается. И никому никогда в голову не приходит мысль спросить, что он делает, куда идет, чего хочет… Для него не существует инструкций… Он может сделать такое, что у директора, этого порядочного человека, искры из глаз посыплются… Я не доверяю Жевролю…
– О!.. Господин Лекок!
– Да, я понимаю, это очень серьезное обвинение, но никто не в состоянии совладать со своими предчувствиями. Жевроль вызывает у меня тревогу. Знал ли или нет заключенный, что я наблюдаю за ним из каморки, что я перехватил первую записку? Разумеется, знал, что доказывает последняя сцена…
– Я тоже так считаю.
– Как он об этом узнал?.. Несомненно, он не догадался. Вот уже целую неделю как я мучительно пытаюсь найти ответ на этот вопрос… Я весь извелся. Но вмешательство Жевроля объясняет все.
При таком предположении господин Семюлле побелел от ярости.
– Ах!.. Если бы я мог поверить в это! – воскликнул он. – Если бы я в этом был уверен!.. У вас есть доказательства? Существуют ли улики?
Молодой полицейский покачал головой.
– Даже если бы у меня были доказательства, – ответил он, – не знаю, воспользовался бы я ими. Разве это не означало бы лишить себя будущего? Если я хочу преуспеть в своей профессии, я должен быть готов и к другим предательствам. Всем профессиям присущи соперничество и ненависть. Заметьте, сударь, я не покушаюсь на честность Жевроля. За сто тысяч франков наличными, заплаченными сразу же, Жевроль не отпустит подозреваемого… Но он укроет от правосудия десять подозреваемых только в надежде заманить меня в западню, меня, кто отодвинул его на задний план.
Сколько всего объясняли эти слова! На сколько тайн, оставшихся неразгаданными, они проливали свет!.. Однако господин Семюлле не мог открыто разделять точку зрения молодого полицейского.
– Довольно, – сказал он Лекоку, – подождите меня в гостиной. Я оденусь и буду в вашем распоряжении… Я пошлю за экипажем. Надо торопиться, если я хочу сегодня увидеть господина генерального прокурора…
В тот день господин Семюлле, всегда безукоризненно выглядевший, потратил на свой туалет не больше четверти часа. Вскоре он вышел к ожидавшему его Лекоку и коротко сказал:
– Поехали.
Они уже садились в экипаж, как к господину Семюлле подбежал слуга, опрятный вид которого свидетельствовал о том, что он служит в богатом доме.
– А, это вы, Жан! – сказал следователь. – Как поживает ваш хозяин?
– Ему все лучше и лучше, сударь. Он послал меня узнать новости о вашей особе и спросить, как продвигается расследование.
– Положение дел не изменилось с тех пор, как я послал ему письмо. Передайте ему от меня поклон и скажите, что я выздоровел.
Слуга поклонился. Лекок сел рядом со следователем, и фиакр поехал.
– Это камердинер господина д’Эскорваля, – пояснил господин Семюлле.
– Следователя, который…
– Точно так. Он посылает его ко мне каждые два-три дня, чтобы узнать, что мы делаем с нашим загадочным Маем.
– Господин д’Эскорваль беспокоится?
– Очень беспокоится. Я понимаю его. Ведь это он возбудил дело и продолжал бы вести его, если бы, к сожалению, не упал. Возможно, он говорит себе, что вел бы его лучше, чем я. Мы сумели бы договориться. Я многое отдал бы, чтобы видеть его на моем месте…
Однако подобная перестановка вовсе не радовала Лекока.
«Как бы не так, – думал молодой полицейский, – этот высокомерный следователь никогда бы не согласился с предложением, на которое я уговорил господина Семюлле».
