Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов - Словин Леонид Семенович

— Буду рад… Как вы тут?

— Кражи, грабежи… — Созинов привычно поплакался. — Народ у нас тут пьет по–страшному!

— И не подумаешь!

Омельчук приободрился: «Не все еще потеряно!»

По дороге, как водится, Созинов лягнул городскую милицию.

— Борьбу с пьянством совсем не ведут…

Железка испокон века конфликтовала с территориальной — более многочисленной и профессиональной. Начальникам отделений невозможно было поделить расположение первого секретаря, предисполкома. Вторых лиц. Транспортная милиция в этом поединке всегда проигрывала: у городской в руках магазины, базы, водительские права… У транспортной — только билеты на проходящие поезда да контейнеры!

Созинов снова нарушил этикет — заговорил о том, что лично его в данный момент заботило.

— Начнете проверять уже сегодня?

— Зачем время терять! — Омельчук настроен был миролюбиво.

— Тогда я сразу представлю вам личный состав…

У Созинова была надежда: «Если дела пойдут хорошо — ночью уеду…». Начальник управления мог пойти ему навстречу: «санаторная путевка», «обострение болезни…».

— За недельку думаете управиться?

В командировочном удостоверении Омельчука был указан срок: «семь дней».

«Все рассмотрел!»

— Постараемся, Павел Михайлович…

Машину тряхнуло. Городок был заштатный.

— За дороги у нас только еще берутся!

— Я вижу…

Сам Омельчук тоже был из небольшого городка, с Брянщины. То же бездорожье, некрашеные избы. В Шарье к этому добавлялись сиротские, неплодоносившие сады.

Созинов из машины знакомил с достопримечательностями:

— Раньше тут пивная была… «Красная Бавария»… Магазин книжный…

По дороге заскочили в гостиницу. Здесь же, рядом с бывшей «Баварией». Двухэтажное добротное деревянное здание. Оформление гостя не заняло и пяти минут. Номер был просторный, чистый. С эстампом над кроватью. Омельчук оставил на вешалке взятый на всякий случай с собой милицейский плащ.

— А то можно в Ветлужский устроить. В поселок. Там попристойнее. Финны такой домик отгрохали — чудо! — то ли предложил, то ли подумал Созинов.

— Я уж тут, ближе к вам!

Кейс с бутылками Омельчук прихватил с собой.

— Едем!

По пути осмотрели центр — не совсем прямую, не очень широкую улицу — Октябрьскую.

— Наш «Белый дом»!

В новом кирпичном здании размещался райком или горком.

«Сюда документы тоже могли принести!» — Омельчук взял шарьинский «Белый дом» на заметку.

Вокзальная улица была застроена двухэтажными домами, принадлежавшими железнодорожному ведомству. Линейная милиция теснилась в нескольких помещениях.

— Какой год мучаемся! Очень неудобно? — прокомментировал Созинов.

— Конечно! А дежурка?

— Непосредственно на вокзале. Я покажу.

В отделении проверяющего тоже ждали. Дежурный объявил сбор в кабинете начальника. Созинов представил личный состав:

— Секретарь партийного бюро. Замы… Старший опер уголовного розыска…

Омельчук положил глаз на старшего опера — молодого, с приятным лицом, высокими, как у девицы, бровями.

Созинов добавил несколько слов:

— ..Занимается жалобами и заявлениями. По распределению обязанностей на Виталии еще переписка по найденным вещам, неопознанные трупы, общий розыск…

Старший опер слушал потупясь.

«Выпить не дурак, сукин сын! Но работящий, тихий…» — подумал Омельчук.

На старшего опера было возложено также исполнение всех ориентировок, розыск утерянных документов.

«Он мне и нужен…»

Личный состав отпустили. Созинов повел показывать помещение — оно действительно оказалось неудобным, с избыточной подсобной площадью.

В кабинете в конце коридора Омельчук снова увидел старшего опера — тот что–то быстро выстукивал указательным и средним пальцами на портативной машинке. В кабинете был второй стол, за ним никто не сидел.

— Переписки очень много, машинистка не справляется.

— Если вы не против, то я, пожалуй, тут и обоснуюсь… — заметил Омельчук.

— Пожалуйста.

— Ты не против будешь, Виталий? — Омельчук обернулся к старшему оперу.

— Сидите, товарищ подполковник… — Старший опер вспыхнул. Он был явно польщен. — Места хватит…

— Вот и прекрасно.

Созинов был тоже рад:

— Кабинет хороший. Хотите — можно положить кейс ваш ко мне в сейф? Чтобы спокойнее!

— Не беспокойтесь.

— Значит, можно приступать?

— Да, да.

Через несколько минут в кабинет уже несли пронумерованные толстенные регистрационные журналы с входящими, исходящими… переписку по жалобам…. Отказные материалы…

— За прошлый год тоже будете смотреть? — спросила секретарь отделения.

— Пока не знаю…

Офицер постовой службы Омельчук и свои–то бумаги смотрел, можно сказать, только под дулом пистолета.

Старший опер ненадолго вышел. Вернувшись, принялся снова терзать пишущую машинку. Время от времени Омельчук ловил на себе его понимающий ясный взгляд.

— Ты чего, Виталий?

Старший опер бросил стучать.

— Головка не болит, товарищ подполковник? А то можно подлечить с дороги!

— А есть? — Омельчуку нравилась прыть его шарьинских хозяев.

— Обижаете, товарищ подполковник!

Виталий снова ненадолго убежал. Минут через двадцать он вернулся с двумя бутылками. На подоконнике в газетке «Ветлужский край» нашлись малосольные огурчики, несколько крупных, из–под домашних кур, яиц вкрутую, помидоры, колбаска. Дверь не заперли. Старший опер разлил коньяк в два стакана.

— У меня как раз тоже отходняк…

Бутылку он оставил на столе.

— Дай Бог не в последний!

«Сейчас начальник появится… Вроде случайно! — Омельчуку все было давно знакомым. — Накроет за пьянкой. Ну, держись! Я тебе это попомню, полковник!»

Виталька лихо рванул стакан, занюхал огурчиком.

— Давайте, товарищ подполковник!

— Сейчас!

Омельчук поднялся к окну. Улица внизу была узкой, с глубокими, заросшими травой канавами по обе стороны. По тротуару по одному, по два не спеша шли пешеходы. «Ну, что он там мешкает, Созинов…» Послышались шаги. На пороге возник начальник отделения. Картинка в кабинете — увы! — была не той, которую он ожидал увидеть.

— Виталий!.. — Созинов не знал, что сказать. — Ты чего? Что это у тебя?

Омельчук обернулся.

— Ты его не ругай! — Московский проверяющий оказался на высоте. — Опер твой — молодец! Знает, как гостя встречать… Виталий, тащи еще стакан!

Старший опер поколебался.

— Будете, Пал Михайлович?

— Будет! Чего спрашивать! Не мужики мы, что ли?!

Созинов забормотал про обострение, санаторий.

— Чисто символически! А про проверку не беспокойтесь: не подведу! Сам с земли…

Получилось даже лучше, чем Созинов планировал. Выпили. Закусили. Омельчук распустил узел на галстуке. Посоветовал:

— Виталия ты сегодня отпусти, Пал Михалыч! Какой из него теперь работник! Я тоже вернусь в гостиницу, отдохну… Спеху нет. Заму своему скажи, чтобы набросал проект акта проверки…

У Созинова отвисла челюсть.

— Акта министерской проверки?

— Ну! Без особых там моментов… Скромно и прилично!

— Понял.

— Я сейчас отдохну. А днем пусть Виталий меня найдет. Город вместе посмотрим. Сможешь, Виталий?

— Конечно, товарищ подполковник! — Старший опер поднял высокие, как у девицы, брови. — Все будет в порядке! Не беспокойтесь!

— Тогда закрывай лавочку! Поеду отдохну… — Омельчук обернулся к начальнику отделения. — Если из Москвы будут спрашивать, я — на линии!

Созинов больше не дергался. Самолично повез Омельчука в гостиницу. Стояла оглушительная тишина. В линейном отделении и потом в машине за километры явственно был слышен стук автосцепки на товарном парке, скрип половиц в домах. В березовом отеле было тоже тихо. Из коридора доносились едва различимые равномерные шорохи. Здоровенная молодая деваха в задранной выше колен узкой юбке ловко орудовала тряпкой — мыла полы. Стекала, пенясь, мыльная молочная жижа. Деваха наступала из коридора, ритмично меняя направления тряпки и зада. Белые полные подколенки отсвечивали светло.