Эдуард Хруцкий - Поединок 18
Отец его Николай Павлов держал в Москве суконную торговлю, но Миша, окончив коммерческое училище, сбежал из скучного отцовского дома с провинциальной труппой. Отец проклял его и лишил наследства.
Несколько сезонов Миша проработал в провинции, играл любые роли, а однажды написал театральный фельетон «Провинциальные кулисы».
Его заметили, позвали в «Воронежскую газету», оттуда он и перебрался в Москву и стал репортером «Русского слова». У него было хорошее перо, острый глаз и необыкновенное умение добывать сенсации.
Жил он недалеко, на Страстном бульваре. Двери его дома были открыты для всех в любое время. Ежедневно в квартире веселились. Жена его Маша, прелестная провинциальная актриса, ныне работающая у Корша, обожала пряную, ночную жизнь.
В его доме можно было встретить актеров, писателей, журналистов, антрепренеров, фронтовых офицеров. Одним словом, открытый дом.
В начале войны Миша окончил школу прапорщиков и несколько месяцев воевал, заработал анненский темляк на шашку и Станислава с мечами.
Но Сытин через Скобелевский комитет добился его возвращения в редакцию.
И вновь стал Миша репортерить. Он писал о бегах и театре, обслуживал для редакции московские рестораны. Был своим человеком в тайных домах свиданий, на подпольных «мельницах», знал всех грязных букмекеров.
Его веселый нрав, а главное – недюжинная физическая сила не раз выручали его в непростых ситуациях на московском «дне».
– Ну вот, – засмеялся Миша, входя в кабинет Кузьмина, – на сегодня отмотался. Ты чего, Женя? – Миша, у тебя в «Мавритании» связи есть? – Конечно. А что надо? – Надо поговорить там кое с кем. – О чем, Женя?
– Вчера там Коншин гулял с компанией, так я хочу узнать, что за люди были, когда за стол сели и когда ушли.
– Владеет рестораном мадам Матрусина, но она там не бывает. А вот управляющий Семен Семенович знает все. – Как ты с ним? – Он мне кое-чем обязан. – Давай съездим. – Телефонируем сначала. Миша снял трубку.
– Алло… Барышня… 21-15 попрошу… Спасибо… Алло… «Мавритания»… Попросите Семен Семеновича… Спасибо, жду… – Миша закрыл ладонью микрофон, подмигнул Кузьмину. – На месте. Алло… Семен Семенович. Павлов… Я тоже рад слышать… Слушай, Семен, мне бы с тобой по одному делу перетолковать надобно… Прямо сейчас… Жди, еду. Павлов положил трубку и сказал: – Ну что, едем, Женя, нас ждут. Лихача взяли на Страстной, сторговались быстро. – Петроградский проспект, 58.
– В «Мавританию», что ли? – спросил здоровенный возница. – Туда.
– Так и говорите. Эх! Голуби, быстрей, барин на водку даст.
Понесся рысак. Двинулась мимо Тверская в желтизне фонарей, треске трамваев, выкриках извозчиков и простуженных клаксонах авто.
Миновали Триумфальную арку, остался слева светящийся, праздничный Александровский вокзал, и лихач вылетел на Петроградское шоссе.
Через несколько минут они подъехали к «Мавритании». Швейцар, узнав Мишу, с поклоном распахнул дверь. – Пожалуйста, Михаил Степанович.
Павлов весело подмигнул Кузьмину. Мол, смотри, как людей уважают. – Семен Семенович… – Приказали проводить в фонтанный.
У них приняли пальто, и человек без лица, одна почтительно согнутая спина, повел их по мрачноватому коридору, освещенному странными, похожими на кальяны фонарями. – Сюда-с. Человек-спина распахнул дверь.
В красноватом полумраке журчал фонтан, подсвеченный разноцветными лампочками.
Видимо, по задумке художника, здесь все должно было напоминать восточный дворик.
Из-за инкрустированного перламутром стола поднялся высокий человек с лицом «благородного отца» из провинциального театра и поспешил навстречу гостям.
– Порадовал, Миша, порадовал, – поздоровался он хорошо поставленным актерским голосом, – может, закусим, чем Бог послал, время-то к ужину? Сели за стол, выпили по первой.
– Какое дело ко мне, Миша? – поинтересовался Семен Семенович.
– Семен, голуба, нас интересует, как у вас вчера Коншин гулял? – Миша, ты же знаешь… – Знаю, Сеня, но нам это знать непременно надо. – Они сначала в общем зале гуляли. – Кто?
– Господин Дергаусов, мадам Вылетаева и молодой человек. – Какой молодой человек? – вмешался Кузьмин.
– Я его второй раз вижу. В форме, на погонах три звездочки, крестик солдатский на кителе.
Гуляли широко. Только молодой человек, чин-то я его не разобрал, кто их поймет, земгусаров-то, напился быстро и сильно.
И Дергаусов официанту велел перенакрыть стол в садовом кабинете, мол, отвезут бедолагу домой и вернутся. Официанты молодца вывели и в авто к Дергаусову. – А шофер?
– Шофера не было. Господин Дергаусов сам машиной управлял. Он еще швейцара попросил заводную ручку крутануть.
– Ну а дальше? – Мише не терпелось узнать финал.
– Часа через два вернулись, потом господин Коншин с мадам Вылетаевой подъехали, начали гулять. А под утро их к аппарату вызвали. Тут-то они и засобирались.
Да что вы все о деле и о деле. Евгений Иванович, закусывайте, я ваши корреспонденции с фронта от строчки до строчки читал, да и по московским делам вы пишете здорово, одна история с Распутиным дорогого стоит. Они посидели еще полчаса и начали прощаться. У самых дверей Семен Семенович сказал:
– Господин Коншин у нас бывает часто и гуляет широко, но…
– Я понимаю, Семен Семенович, – успокоил его Кузьмин, – тайна вкладов. – Именно.
Когда журналисты ушли, Семен Семенович надел пальто и шляпу.
– Я на часок отъеду, – сказал он помощнику, – так что ты смотри.
У дверей ресторана стояли уже постоянные лихачи, ожидавшие веселые компании.
Семен Семенович сел в коляску и приказал ехать на Малую Грузинскую. У небольшой темной арки он вышел, кинув лихачу: – Жди.
Пройдя темной аркой, он вошел во внутренний двор и мимо палисадника прошел к дверям подъезда, поднялся на второй этаж.
На площадке было темно, и Семену Двигубскому даже не по себе стало, казалось, что кто-то стоит за его спиной.
Он похлопал по двери, нащупал язычок звонка, повернул. – Кто? – спросил мужской голос. – Я, Семен, открывай, Андрей.
Дверь открылась, желтый свет из прихожей осветил замусоренную лестничную площадку, и Двигубский обернулся. За спиной никого не было. – Ты что, Семен? – спросил хозяин. – Да так, ничего, нервы. – Валерьянку пей. Ну заходи, чего стал? – Ты один? – Да.
Квартирка была небольшой. В две комнаты. Обстановка старая, от деда, почтового чиновника, осталась.
На ее фоне современные дорогие вещи, пепельница серебряная, английские часы «Нортон», изящные безделушки казались забытыми здесь случайно.
– Заменил бы ты это старье, Андрюша. – Семен Семенович сел на жесткий диван. – А зачем? – Смог бы людей принимать, женился бы.
– Ты все об этом, Семен, у тебя дело или так просто?
– Были у меня сегодня писаки, интересовались Коншиным. – Значит, пожар не просто так был? – Видать, да.
– Сеня, купца Масленникова мы вытряхнули, так ему деваться было некуда. Он больше всего на свете боялся, что полиция узнает о тухлых консервах, которые он армии поставил, а Коншин…
– А на него никто и не лезет! Дергаусов и его мадам.
Хозяин дома закурил дорогую папиросу, помолчал.
– Что мы знаем об их делах? Поставляют для армии гнилье! Дергаусов человек битый, у него связишки есть. Пойдем на фу-фу, вполне прирезать могут. – Неужели боишься?
– Да нет, мы с тобой сами кого хочешь замочим, но надо наверняка. Твой человек в сыскной поможет? – А куда ему деваться. Сколько он от нас поимел.
– Тогда я к нему поеду прямо сейчас. Пусть узнает, да нам ниточку даст.
– А нам много и не надо. Дергаусов сегодня опять кабинет заказал, может, его под утро-то и прижать? – Рано, Семен, рано. – А если его мадам дернуть? – Уж больно продувная баба. Подумаем. – Думай, а я поехал.
Больше всего на свете полицейский надзиратель Кузьма Баулин любил свою работу. Любил за то, что она давала ему власть над людьми. Пусть не большую, но пьянящую.
В своем мирке, в котором он постоянно вращался, профессия его была покрыта ореолом тайны и некоего могущества. Приказчики, хозяева трактиров, владельцы публичных домов, бильярдные жучки и уголовники относились к нему с почтением и страхом.
Среди московского жулья ходили легенды о его физической силе и ловкости.
А ведь когда-то в городском училище любой мог отлупить его.
Но в их доме жил цирковой борец Антощенко, выступавший под звучным псевдонимом Черная Молния; он-то и пристрастил мальчонку к гирям, и ко дню окончания училища Кузьма спокойно крестился трехпудовиком. Потом он работал в цирке. Борец из него не вышел, он был нижним в группе акробатов.
В полицию его определил крестный, околоточный надзиратель. Он окончил школу полицейского резерва и попал в сыщики. Нынче он был полицейским надзирателем первого разряда, но экзамен на первый гражданский чин сдавать не хотел. Его устраивала нынешняя веселая жизнь.
