Вильям Каунитц - Полицейское управление
Мэлоун держал наготове блокнот и карандаш.
— Сколько их было?
— Трое. Одного я узнал.
— Кто это был?
— Мистер Мэлоун, я боюсь. У меня семья. Я живу в том же доме, что и мисс Соммерс. Она милая дама, но я не могу рисковать. Вы должны меня понять.
— Откуда вы знаете мое имя и номер телефона?
Я слышал, как полицейские разговаривали в лифте. Они сказали, что ее друг — лейтенант, работает в Чайнатауне. Мэлоун его имя, сказали они.
— Я обещаю, что никто не узнает о нашем разговоре.
Долгое молчание.
— Если вы хотите встретиться, я расскажу, что видел. Но вы должны обещать…
— Обещаю. Где и когда?
— Завтра вечером, в одиннадцать. Поезжайте на восток по Первому шоссе, сверните к Глен-Коув. Буду ждать на дороге к заправочной станции.
— Почему так далеко от города?
— У меня заведение в Рузвельт-Филд. Закрываемся в девять. Пока уберусь и приготовлю все на следующее утро, будет десять. Я не хочу, чтобы нас увидели вместе.
— Увидимся завтра в одиннадцать.
На другом берегу реки, в Бруклине, Ахмад Хамед не отрываясь смотрел на бочку сушеных фиников, стоявшую на заднем дворе его бакалейной лавки на Атлантик-авеню. Потом отвернулся от телефона, висевшего на стене, заглянул прямо в бешеные глаза стоящего рядом человека и неуверенно спросил:
— Как я говорил?
Станислав хлопнул его по плечу.
— Ты был просто великолепен!
На другой стороне улицы, прямо у входа в «Дайм сэйвингс бэнк», на переднем сиденье такси развалились два детектива.
— И чего его принесло в это заведение? — спросил грузный полицейский своего напарника.
— А черт его знает! — ответил тот и, закрыв глаза, задремал.
Глава 16
Четверг, 2 июля, ночь
Случай был торжественный. Хрустальные люстры, переливаясь разноцветными огнями, заливали светом столовую клуба «Алгонквин», где собрались сливки судейского братства, чтобы проводить на заслуженный отдых судью Майкла Брайнза. Судья Аристотель Ниаркос, уставившись неподвижным взглядом на место оратора во главе стола и постукивая серебряным ножом по льняной салфетке, не слышал ни слова. Перед мысленным взором проплывали соблазнительные формы Маркель.
Его вернули к действительности громкие рукоплескания.
Судья Брайнз направился к трибуне. Ухватившись для устойчивости за ее края, старик начал речь. «Теперь старый хрыч никогда не умолкнет», — подумал Ниаркос.
Ниаркос прекрасно выглядел в свои без малого шестьдесят лет. Хотя он и ненавидел банкеты, но именно они давали ему возможность улизнуть из дому. Он всегда оставлял пригласительный билет на видном месте, чтобы жена обязательно увидела его. С годами он научился использовать любой предлог для продолжения бесконечных поисков совершенной женщины. Они закончились два года назад, когда он нанял Маркель Сфирос своей секретаршей.
После утомительного получасового выступления судья Брайнз сошел с подиума, глаза его наполнились слезами. Ниаркос встал и зааплодировал вместе со всеми. Пора. Он встал и быстро вышел из столовой.
— Советник, не сделаете ли одолжение ветерану войны? Подпишите ордер на обыск.
Ниаркос вздрогнул, уставившись на размытую фигуру, маячившую в тени.
— Гас? Ну и выбрал же ты время! Я очень тороплюсь. Приходи утром ко мне в контору.
Хайнеман, приблизившись к судье, шепнул:
— Мы всегда шли вам навстречу, ваша честь. Ваше имя не упоминалось на процессе Наппа. А сейчас мы нуждаемся в вашей услуге.
Откашлявшись, Ниаркос пожал плечами и сдался. Сунув руку в карман, достал очки со срезанными вверху линзами.
— Все документы здесь, — сказал Хайнеман. — Я лично подобрал. — Он протянул бумаги и заискивающе улыбнулся. — Как поживает Маркель?
— Ждет меня сейчас, — ответил Ниаркос, просматривая бумаги.
— Прекрасная женщина, — сказал Хайнеман. — Напоминает мне о девушке, которую я встретил в Греции, когда высадился с десантом во время войны. ОСС. Трудные были времена.
Ниаркос взглянул на него поверх срезанных стекол очков.
— Наверное, если бы меня звали Голдбергом, ты бы рассказал, как сражался вместе с Хагана.
Хайнеман медленно пожал плечами.
Ниаркос возобновил изучение бумаг, отмечая основные пункты. Вдруг его брови вытянулись в одну линию.
— В этом деле использовалось незаконное подслушивание разговоров.
Хайнеман оскорбился.
— Ваша честь!
— Ваши обоснования недостаточны.
Хайнеман не отвечал. Он знал правила игры. Человеку в мантии всегда надо оставлять лазейку.
— Почему заявка на скрытый обыск?
— Мы предполагаем, что у подозреваемого хранится оружие.
Ниаркос сложил все документы в стопку, положив сверху последний лист, где ставились подписи. Достал ручку, нажал кнопку и подержал над строкой, где должна была стоять его подпись.
Прочитав последний параграф, расписался.
— Ордер должен быть использован в течение десяти суток.
— Да благословит вас Аллах на десять подвигов нынче ночью! Судья рассмеялся.
— Хватит и одного!
Глава 17
Пятница, 3 июля, утро
Морис Данбар остановился, не успев пройти и четырех шагов по приемной. Он побледнел, мышцы живота и рук напряглись, глаза тревожно расширились. Вынув сигару изо рта, он глубоко вздохнул и с вымученной улыбкой поспешил навстречу неожиданному гостю.
Тот, кто так напугал Данбара, сидел в кресле с плетеной спинкой, просматривая последний номер журнала «Яхты». Лейтенант Мэлоун, нью-йоркское полицейское управление.
Морис Данбар впервые встретил его восемнадцать лет назад. Это была случайная встреча в Томпкинс-парке в Бруклине.
Патрульный Мэлоун был в вечерней смене на четвертом посту. Тут надлежало внимательно приглядывать за туалетами в парке, не допуская сборищ половых извращенцев. Мэлоун проверял подземные туалеты каждый час.
Стоял сентябрь, листья потихоньку желтели и делались оранжевыми. Без четверти семь Мэлоун заглянул в отвратительно воняющий туалет. Перед писсуарами никого не было. Двери кабин открыты. Все, кроме последней. Стараясь не шуметь, патрульный опустился на колени, пригнулся и заглянул под дверь. Он увидел пару ног, спортивную сумку, стоящую между ними, спущенные брюки. Усмехнувшись и уже зная, в чем дело, Мэлоун выпрямился, тихонько прошел в соседнюю кабину и заглянул через перегородку.
На «троне» сидел Морис Данбар. Перед ним, засунув ноги в сумку, стоял голый семнадцатилетний чернокожий парень.
— Привет, ребята, — сказал Мэлоун и помахал им рукой.
И вот теперь Морис Данбар, стараясь не выказывать охватившего его панического ужаса, с протянутой рукой шел приветствовать Мэлоуна как старого друга.
Мэлоун бросил журнал на столик и встал, чтобы пожать руку президенту «Ассоциации исследований Данбара».
Мэлоун увидел знакомую испуганную улыбку, которая появлялась на лице Данбара всякий раз во время его нечастых визитов.
Тогда, в Томпкинс-парке, он не дал делу ход. Не стал их арестовывать. После окончания смены его ждала жена Элен. Они собирались пойти ужинать. У него не было ни малейшего желания отказываться от своих планов ради жалкого привода, который, как он прекрасно знал, кончится долларовым штрафом и напутствием «Больше никогда этого не делайте» какого-нибудь судьи-либерала. Поэтому он отпустил любовников, предупредив, чтобы предавались страсти подальше от общественных мест.
Морис Данбар тогда едва не потерял сознание от облегчения. Обалдев от счастья, что его не арестуют, он сам чуть ли не насильно сунул в руку патрульного свою визитную карточку.
— В любое время, если вам понадобится моя помощь, приходите прямо ко мне в контору…
Потом он не раз пожалел о своей минутной слабости. Полицейский приходил раз в несколько лет и требовал услуг, зная, что ему не откажут.
— Морис, старый друг, мне необходима маленькая услуга… — Мэлоун посмотрел на испуганное лицо Данбара.
— Дэн? В любое время… Вы же знаете!
Морис Данбар, обняв Мэлоуна за плечи, повел его в свой кабинет, убранный коврами, с огромными зеркальными окнами.
Лейтенант разглядывал встревоженную совиную физиономию, окутанную клубами дыма.
— Если я назову вам четыре фамилии, сможете дать на них финансовую справку?
Данбар опять затянулся сигарой.
— Есть номера страховых карт?
Мэлоун скорчил удивленную мину.
— А разве это необходимо?
Данбар захохотал.
— Вы смеетесь надо мной? Без них не обойтись при открытии счета, покупке автомобиля, установке телефона… — Морис Данбар поджал губы и выпустил густое облако дыма. — Они — становой хребет нашей работы.
— Я очень тороплюсь, Морис.
— Но есть и другие пути. Как их зовут?
