Хокан Нессер - Точка Боркманна
Почему он не приходит?
Хотя время перестало существовать, она почувствовала, что его что-то задержало. Она решила досчитать до четырех тысяч ударов пульса, и если за это время он не появится, то она…
Она еще раз досчитает до четырех тысяч ударов пульса.
Можно ли отличить тысячу ударов пульса от другой тысячи ударов пульса? В самом деле, возможно ли это? А если и возможно, то какая от этого польза?
И, пока она считала, невидимая рука сжимала ее все крепче.
Туча росла.
Смерть заполняла ее.
– Я задержался, – проговорил он, и она едва различила его голос.
– Да, – прошептала она.
Он сидел молча, и она поймала себя на том, что начала считать его вдохи. Грубые звуки в темноте, однако его звуки, не ее… хотя бы что-то, не исходящее от нее самой.
– Рассказывай, – попросила она.
Он закурил, и внезапно она почувствовала, как слабый огонек разросся и проник в нее… в следующее мгновение свет пронизал все ее тело, и она потеряла сознание.
Очнулась она среди искрящегося, ослепительно-белого мира, пульсирующего и вибрирующего сияния, столь сильного, что внутри у нее все загудело. Восходящие спирали проносились у нее в голове, она кинулась в этот свет, ее засосало туда, и она повисла в невесомости среди этой адской вращающейся белизны, потока безумно белого света…
Потом все стало меркнуть. Поток света стал приглушеннее, затем стал медленно исчезать, покачиваясь волнами, и вскоре она снова почувствовала запах земли. Земли и табачного дыма. Снова увидела тьму и дрожащую красную точку – и поняла, что что-то произошло. Она точно не могла сказать что именно, но, кажется, она побывала где-то в другом месте и вернулась назад. И туча больше не росла в ней.
Что-то произошло.
– Расскажи, – попросила она, и голос снова повиновался ей, как прежде. – Расскажи про Хайнца Эггерса.
– Хайнц Эггерс, – повторил он, как всегда слегка помедлив в начале. – Да, я расскажу и об Эггерсе тоже. Правда, я так устал… очень устал… однако я намерен довести дело до конца.
Она не успела поразмышлять о том, какой смысл он вкладывает в эти свои слова.
Он откашлялся и начал:
– Это было в Сельстадте. Она переехала туда. Вернее, ее перевезли туда. Социальная служба отправила ее на принудительное лечение в Трикберг. Ты знаешь Трикберг?
– Нет.
– Один из тех реабилитационных центров, которым удается кое-кого спасти… не из тех, где пациентов то выписывают, то берут обратно, пока они не умрут от передозировки или укола грязной иглой. Как я уже сказал, их методика дает результаты… Мы поддерживали связь, навещали ее, она была в неплохом состоянии. Снова забрезжила полоска света, но через пару месяцев мы узнали, что она сбежала… Прошло довольно много времени… слишком много времени, прежде чем мне подсказали, что она может быть в Сельстадте. Трикберг находится в паре миль от него. Я поехал в Сельстадт и стал разыскивать ее. После нескольких дней упорных поисков у меня в руках оказался один адрес, и я отправился туда. Конечно, это был наркоманский притон… я многое повидал на своем веку, но не могу припомнить, чтобы видел кого-то в худшем состоянии, чем Бригитте и вторая женщина в конюшне Хайнца Эггерса…. Он так это и называл – конюшней. Видимо, подумал, что я пришел купить дешевый секс с одной из его проституток… или обеими сразу. Допускаю, что у него были и другие…
Он замолчал.
– И что ты сделал? – спросила она после долгой паузы.
– Я ударил его. Дал ему по морде. Ничего другого я не мог сделать. Он исчез. Я вызвал «скорую» и отправил обеих в больницу… Три недели спустя она умерла. Витте умерла в больнице в Сельстадте… Прости меня, я слишком устал, чтобы вдаваться в подробности.
– Как она умерла?
Он снова сделал паузу и докурил сигарету. Бросил ее на пол и растоптал ботинком.
– Перерезала себе вены и выпрыгнула с шестого этажа… хотела быть уверенной в успехе своего предприятия. Это было тридцатого сентября. Тридцатого сентября восемьдесят восьмого года. Ей исполнилось двадцать семь лет.
На этот раз он задержался надолго. Сидел на обычном расстоянии, в трех-четырех метрах от нее, в темноте, тяжело дыша. Никто из них не проронил ни слова. Она понимала, что к сказанному нечего добавить.
Он закончил.
Месть осуществилась.
История рассказана.
Все позади.
Они сидели в темноте, и у нее мелькнула мысль, что они – как два актера, оставшиеся на сцене, хотя занавес давно опущен.
«Что будет теперь? – подумала она. – И что потом?»
Что делает Горацио после смерти Гамлета?
Живет и рассказывает историю еще раз, как ему было поручено?
Умирает по собственной воле, как ему самому хочется?
В конце концов она решилась спросить:
– Что ты собираешься делать?
Она услышала, как он вздрогнул. Наверное, он просто заснул на своем стуле. Во всяком случае, от него веяло безграничной усталостью. И она вдруг почувствовала, что ей хотелось бы дать ему совет.
Хоть какое-нибудь утешение. Но его, конечно, не могло быть.
– Не знаю, – проговорил он. – Я свое дело сделал. Мне нужен знак. Я пойду туда и буду ждать знака…
Он поднялся.
– Какой сегодня день? – спросила она, сама не зная почему.
– Сейчас не день, – ответил он. – Сейчас ночь.
И снова ушел, оставив ее одну.
«Однако я жива, – с удивлением подумала она. – А ночь всегда рождает день…»
50Ван Вейтерен шел первым.
Прокладывал дорогу в темноте, которая начала чуть заметно редеть. Узкая полоса серого рассвета начала пробиваться сквозь кроны деревьев, однако пока невозможно было различить ничего, кроме грубых контуров и теней. Звук по-прежнему царил над светом, ухо – над глазом. Легкие шорохи и голоса мелких ночных животных осторожно удалялись при звуке их шагов, когда они пробирались вперед. «Жутковатое местечко», – подумал Мюнстер.
– Идем не дыша, – приказал Ван Вейтерен. – Лучше мы прибудем на место на пятнадцать минут позднее, чем выдадим свое присутствие.
Вскоре они завернули за угол и ступили на каменные плиты. Ван Вейтерен толкнул дверь. Она слабо заскрипела, и Мюнстер почувствовал, что комиссар занервничал, но всего за полминуты все вошли в дом.
Разделились. Двое – вверх по лестнице. Он сам и Мюнстер – вниз.
В сплошной темноте он включил карманный фонарик.
– Это всего лишь догадка, – прошептал он через плечо, – но ставлю сто против одного, что я прав!
Мюнстер кивнул на ходу, следуя за ним по пятам.
– Смотри! – воскликнул Ван Вейтерен и остановился, направив свет на старый кукольный домик, наполненный всякими мелочами: куклы, мишки, игрушечная утварь. – Как я сразу не догадался! Хотя, пожалуй, нельзя быть к себе столь требовательным.
Они продолжили путь вниз, Мюнстер – в полушаге за спиной комиссара. Запах земли становился все ощутимее… земли и застывшей струйки сигаретного дыма. Ход сузился, потолок стал ниже. Им пришлось съежиться, наклонить головы, пробираться на ощупь, несмотря на свет фонарика.
– Здесь! – неожиданно произнес комиссар. Остановился и осветил мощную деревянную дверь с двойными засовами и большим висячим замком. – Это здесь!
Он осторожно постучал в дверь.
Изнутри не донеслось ни звука.
Он постучал снова, на этот раз громче, и Мюнстер услышал изнутри слабый звук.
– Инспектор Мёрк? – окликнул Ван Вейтерен, прижавшись щекой к влажной древесине.
Теперь можно было различить отчетливое «да», и в ту же секунду Мюнстер почувствовал, как в нем что-то прорвалось. Из глаз потекли слезы, и не было никакой возможности сдержать их. «Мне сорок два года, я полицейский, и вот стою тут и реву, – подумал он. – Что за черт!»
Но ему было все равно. Он стоял за спиной у комиссара и плакал под прикрытием темноты. «Благодарю!» – подумал он, даже не задумываясь над тем, кого именно он благодарит.
Ван Вейтерен достал ломик, и после двух неудачных попыток ему удалось сбить замок. Он отодвинул засовы и распахнул дверь…
– Уберите свет! – прошептала Беата Мёрк, и единственное, что Мюнстер успел разглядеть, были кандалы, ее спутанные волосы и ладони, которыми она закрывала глаза.
Прежде чем выполнить ее просьбу, комиссар на несколько мгновений осветил лучом фонарика стены подземелья.
Затем пробормотал себе под нос нечто неразборчивое и погасил свет.
Мюнстер на ощупь подошел к ней, поднял ее на ноги. Беата тяжело повисла на нем, и он понял, что ему придется нести ее. Осторожно подняв ее, он заметил, что слезы все еще текут по щекам.
– Как ты себя чувствуешь? – выговорил он, когда она положила голову ему на плечо, и голос его звучал на удивление твердо.
– Не очень, – прошептала она. – Спасибо за то, что вы пришли.
– Не стоит благодарности, – ответил Ван Вейтерен. – Просто жаль, что я не догадался обо всем раньше… боюсь, вам придется побыть в кандалах еще какое-то время. У нас нет с собой нужного инструмента.