Джозеф Уэмбо - Голливудский участок
Б. М. Дрисколл включил свет в коридоре и заглянул в ванную, еще более грязную, чем кухня. Бенни проверил хозяйскую спальню, обнаружив незастеленную постель, бюстгальтер и трусики на полу, и вышел, пожав плечами.
Дверь в другую спальню была закрыта. Кора Шелдон пояснила:
— Во второй спальне две кровати. Это, наверное, комната детей.
Б. М. Дрисколл подошел к двери, открыл ее и зажег свет. Здесь было еще хуже, чем в хозяйской спальне. На полу и комоде стояли тарелки с ореховым маслом и крекерами. На полу перед телевизором валялись пустые банки из-под содовой и пачки «сухого завтрака».
— Да, из нее не вышло хорошей хозяйки. — Он пожал плечами. — Но что из этого?
— Напарник, — сказал Бенни, указав на кровать. Он шагнул к ней и осветил фонариком темные, похожие на винные, пятна. — Кажется, кровь.
— О Боже! — вскрикнула Кора Шелдон.
Б. М. Дрисколл заглянул под кровать, а Бенни подошел к стенному шкафу, дверь которого была слегка приоткрыта.
Они были здесь. Оба ребенка сидели под висящей на плечиках одеждой матери. Шестилетний мальчик начал всхлипывать, семилетняя сестра обняла его. Дети были голубоглазыми, только мальчик был блондином, а его сестра — брюнеткой. Оба ребенка несколько дней не мылись и были сильно напуганы. Мальчик был бос и одет в шорты и запачканную кровью футболку. На девочке было хлопковое платьице, отделанное кружевом и также запачканное кровью. На ногах у нее были белые носки и розовые кроссовки.
— Не бойтесь, мы вас не обидим, — сказал Бенни.
Кора Шелдон повторила:
— О Боже!
— Где ваша мама? — спросил Б. М. Дрисколл.
— Она уехала со Стивом, — ответила девочка.
— Стив живет здесь? — уточнил Бенни, а когда Кора Шелдон начала было говорить: «Я не сдавала квартиру никому по имени…» — заставил ее замолчать, подняв руку.
Маленькая девочка сказала:
— Иногда.
Б. М. Дрисколл спросил:
— Они давно уехали?
— Наверное, — ответила девочка.
— Два дня назад? Три дня? Или раньше?
— Не знаю, — ответила малышка.
— Ладно, выходите, мы на вас посмотрим, — велел он.
Бенни рассматривал пятно на кровати.
— Вам кто-нибудь делал больно? — спросил он девочку.
Она кивнула, расплакалась и нехотя вылезла из стенного шкафа.
— Кто? — спросил Бенни. — Кто делал вам больно?
— Стив, — ответила она.
— Как? Как он вас обидел?
— Здесь, — сказала она и приподняла платьице.
Все увидели запекшуюся кровь на обеих ногах, начиная от бедер, и темные пятна крови на белых хлопковых носочках.
— Выйдите, пожалуйста! — приказал Бенни Коре Шелдон, взял за руки обоих детей и вывел их в гостиную, не забыв закрыть дверь спальни, чтобы сохранить нетронутым место преступления.
Б. М. Дрисколл схватил рацию, чтобы сообщить детективам, что у них появилась работа и что для доставки детей в больницу требуется транспорт.
— Подождите в своей квартире, мисс Шелдон, — попросил Бенни.
Глядя на детей, она повторила:
— О Господи! — расплакалась и пошла к двери.
Когда она вышла, девочка повернулась к младшему брату:
— Не плачь, Терри. Мамочка скоро вернется.
Почти в полночь Капитан Смоллет и Капитан Сильвер заехали в участок, чтобы получить подпись сержанта под отчетом об ограблении. Одна транссексуалка утверждала, что шла по бульвару по вполне законному делу, когда рядом остановилась машина с двумя парнями. Один из них выскочил и выхватил сумочку транссексуалки, в которой были пятьдесят долларов и «великолепный» новый парик за триста пятьдесят долларов. Потом парень ударил ее и скрылся на машине.
Капитан Сильвер занимался тем, что пытался найти регистрационные данные на транссексуалку — не арестовывалась ли она за проституцию, — когда дежурный офицер попросил Капитана Смоллета подменить его, пока он сбегает наверх и, не торопясь, наслаждаясь процессом, опорожнит кишечник.
Капитан Смоллет согласился, и в этот момент в помещение, шаркая, вошел очень злой и раздраженный Филмор Ш. Брейкен.
Капитан Смоллет взглянул на бомжа и заметил:
— Приятель, ты, должно быть, слишком пьян, если пришел в полицейский участок по собственной воле.
— Я хочу подать жалобу.
— Какую жалобу?
— На полицейского.
— Что он сделал?
— Должен признаться, он угостил меня гамбургером.
— Да, понимаю, почему ты разозлился, — сказал Капитан Смоллет. — Он должен был купить тебе филе миньон, правильно?
— Он привел меня сюда за гамбургер и оставил мою собственность у жирного дегенерата в грязном книжном магазине на Голливудском бульваре.
— В каком грязном книжном магазине?
— Я могу его показать. В любом случае этот дегенерат не смотрел за моей собственностью, как обещал, и теперь она пропала. Пропало все, что было в моей тележке.
— И что же, позволь спросить, было в твоей тележке?
— Моя наковальня.
— Наковальня?
— Да, это вся моя жизнь.
— Черт возьми! — восхитился Капитан Смоллет. — Ты кузнец? Для тебя может найтись работа в конном взводе.
— Я хочу увидеть начальника и подать жалобу.
— Как твое имя?
— Филмор Шекели Брейкен.
— Подождите здесь минуту, мистер Брейкен, — сказал Капитан Смоллет. — Я должен посоветоваться с сержантом.
Пока Капитан Сильвер ждал, когда Пророк подпишет отчет о преступлении. Капитан Смоллет быстро нашел в телефонной книге адрес адвокатской конторы Гарольда Дж. Лоуэнстайна, пользующегося дурной славой и нелюбимого в Управлении полиции Лос-Анджелеса адвоката, делавшего деньги на исках к копам и городу, которому они служили. Кто-нибудь из полицейских всегда описывал, что он сделает с Гарольдом Дж. Лоуэнстайном, если задержит его за вождение в пьяном виде.
Затем Капитан Смоллет набрал номер дежурного помещения. После восьмого гудка, когда он уже начал думать, что его идея не сработает, трубку подняли.
Филмор Шекели Брейкен сказал:
— Алло?
— Мистер Брейкен? — спросил Капитан Смоллет, изо всех сил пытаясь походить на Энтони Хопкинса в роли дворецкого. — Я говорю с мистером Филмором Шекели Брейкеном?
— Да, кто это?
— Это горячая линия адвокатской конторы Гарольда Дж. Лоуэнстайна, эсквайра, мистер Брейкен. Нам только что позвонил офицер из Голливудского участка и сообщил, что вы нуждаетесь в нашей помощи.
— Да? Вы адвокат?
— Я всего лишь ассистент адвоката, мистер Брейкен, — уточнил Капитан Смоллет. — Но мистер Лоуэнстайн очень заинтересован во всех делах, которые касаются должностных преступлений офицеров полиции Лос-Анджелеса. Вы не могли бы подойти завтра в одиннадцать утра в наш офис и обсудить это дело?
— Ясный пень, смогу. Только возьму ручку.
Он отошел от телефона, и Капитан Смоллет услышал, как он кричит:
— Эй, дайте мне какую-нибудь паршивую ручку!
Наконец Филмор вернулся и сказал:
— Давай, братан.
Капитан Смоллет продиктовал адрес адвокатской конторы Гарольда Дж. Лоуэнстайна, номер его кабинета, потом сказал:
— Мистер Брейкен, звонивший от вашего имени офицер сообщил, что в настоящее время вы стеснены в средствах, поэтому не дайте себя запугать, если кто-то из наших служащих попытается отговорить вас. Мистер Лоуэнстайн захочет лично поговорить с вами, поэтому не принимайте ответ «нет» от грубой и бесцеремонной секретарши.
— Если кто-то попробует остановить меня, я надеру ему задницу, — пообещал Филмор.
— Так держать, мистер Брейкен! — одобрительно произнес Капитан Смоллет, теперь уже больше напоминая Шона Коннери, чем Энтони Хопкинса.
— Я приду в одиннадцать.
Филмор ждал в дежурном помещении, когда Капитан Смоллет вернулся и сказал:
— Мистер Брейкен, сержант готов вас принять.
Филмор гордо выпрямился, посмотрел в глаза высокому полицейскому и заявил:
— Наплевать на сержанта. Он может поговорить с моим адвокатом. Я подаю в суд на вас, ублюдки. Когда я с вами покончу, мне будет принадлежать весь участок, и если тебе повезет, я когда-нибудь куплю тебе гамбургер, козел.
И с этими словами Филмор Шекели Брейкен, шаркая ногами, вышел из участка с улыбкой, широкой, как Голливудский бульвар.
Когда Б. М. Дрисколл с Бенни Брюстером ранним утром закончили дежурство, Капитан Смоллет и Капитан Сильвер в раздевалке рассказывали о приключении с Филмором Шекели Брейкеном Нейту Голливуду и Уэсли Драббу.
После того как стих смех, Нейт сказал Капитану Смоллету и Капитану Сильверу:
— Кстати, ребята, приглашаю вас на вечеринку по поводу дня рождения. Ее устраивает моя новая подруга у себя дома, в Уэствуде. Возможно, познакомитесь с людьми из индустрии развлечений.
— Будет кто-нибудь из твоего племени? — спросил Капитан Смоллет. — Не хочу никого обижать, но мой лимит — два еврея. Как только собираются трое и больше голливудских иудеев, они начинают цеплять политические ярлыки на каждый одушевленный и неодушевленный предмет.
