Николай Леонов - Шакалы
– Видимо, ты прав, – согласился Гуров. – Но у нас больше ничего нет. Если только вернуться к Батулину.
– Исполнитель, – презрительно сказал Нестеренко. – Если какой заговор существует, то Батулин не только в нем не участвует, но и ничего о нем не знает. Ты учти, Лев Иванович, Фокин знает, что ты Батулиным занимался, его уже с доски убрали, он вне игры.
– Критиковать и разрушать у нас в Думе мастаки, – раздраженно сказал Гуров. – Ты что-нибудь конкретное, конструктивное предложить можешь? Что плохо, я и без тебя знаю, ты мне скажи, что хорошо.
– Лев Иванович, ты голова, я только руки, ты скажи, я исполню, – обиженно произнес Нестеренко.
– Буду думать, – недовольно сказал Гуров. – А так как ты сейчас ничего не делаешь, то и денег с сегодняшнего дня не получаешь.
* * *Фокин сидел на своей конспиративной квартире, напротив него в кресле разместился мужчина средних лет, среднего возраста, нормального телосложения, одет просто, обычно, как большинство москвичей. Необычным в мужчине были только глаза. Внимательные и сонные одновременно, они словно скрывали некую тайну. Имен и фамилий у мужчины было такое множество, что он сам все не помнил. А в определенном, очень узком, кругу людей сегодня он был известен под совсем неоригинальной кличкой Хват.
Он никогда не сидел, даже не привлекался, милиции и различным органам был неизвестен, хотя профессионалы-розыскники чувствовали, что такой человек существует, так как отдельные убийства объединяла тщательность подготовки, аккуратность исполнения и то неуловимое «нечто», которое чувствует, но не может объяснить профессионал. Хват воевал в Афганистане, где и затерялось его настоящее имя, которое он и сам забыл. Числился среди погибших, хотя тело его обнаружить не удалось. Но таких случаев в Афгане, к сожалению, было множество, человека забыли, словно он не рождался на свет. Отца у него не было изначально, мать тихо спилась, а братьев и сестер она, слава богу, произвести не успела.
Вернувшись из Афгана и выяснив, что он давно похоронен, Хват свои гражданские права отстаивать не стал, в месте своего прежнего проживания не появлялся, купил паспорт, примкнул к небольшой преступной группировке, промышлявшей мелким рэкетом и уличными грабежами. В преступном мире он был новичок, но сообразительность москвича, выросшего на улице, ему подсказала, что его сегодняшние подельники – люди на свободе временные. Хват от группы отошел, переехал в другой район. Деньги еще оставались, но он устроился подсобным рабочим в новый универсам, где сразу обратил на себя внимание своей молчаливостью, тем, что не пил и не воровал. Можно не верить, но такие мужики в России сохранились. Одни верят в бога, других папа с мамой так изувечили, а иные, как Хват, ведут себя так странно из чистого расчета. Опыт жизни на улице и природная сообразительность ему подсказали: метла закона только поверху метет, воровать можно и должно, но человек, как на войне, обязан иметь свой персональный окоп, свою специальность. Он еще до Афгана увлекался стрельбой, особо не отличался, но получалось неплохо. В Афганистане начальство обратило на него внимание, определило в специальный отряд, где Хвата обучили азам рукопашного боя, маскировке на местности, много времени он потратил на стрельбу из разных видов оружия, стал снайпером.
В Москве Хват с полгода жил тихо, нашел одинокую женщину, приобрел крышу над головой. Однажды магазин, в котором он работал, посетили двое сопливых рэкетиров, он решил, что пришло время показать зубы. Мальчишек он изувечил, отнял «ТТ», ждал продолжения, которое вскоре последовало. Появился мужчина средних лет, сказал, что пистолет следует вернуть, и очень удивился, когда Хват, ни слова не говоря, отдал «ТТ», обмолвился, что таких пацанов без мамы даже в школу отпускать рискованно. На него обратили внимание люди серьезные. И надо же такому случиться, что преступную группировку разрабатывал оперативник коррумпированный. Он проверил Хвата по адресному бюро, по всем учетам, выяснил, что такого человека в природе не существует, доложил о нем начальству. Вскоре он попал в поле зрения подполковника Фокина, которому безымянные исполнители были крайне нужны. Они познакомились, Хват произвел на подполковника хорошее впечатление, но с вербовкой подполковник не торопился, решил, что человек никому не известен и неразумно его даже в секретном досье регистрировать, знакомить с начальством, а следует приберечь для личных нужд.
Еще через несколько месяцев Хват совершил свое первое заказное убийство. Ликвидировал он мелкого авторитета, служившего два года Фокину, но в последнее время возомнившего о себе лишнее. Молчаливость убийцы, простота и чистота исполнения, никто ничего не видел. Труп обнаружили в мусорном баке лишь через двое суток после убийства.
За два с лишним года Хват ликвидировал четверых неугодных Фокину человек и приобрел большой авторитет. О Хвате слышали, знали, что он существует, но никто его в глаза не видел. Сам Фокин вступал с ним в личный контакт лишь в крайнем случае.
Сегодня, когда Фокин окончательно решил, что с полковником Гуровым необходимо кончать, такой случай настал.
Они пили чай на конспиративной квартире, слушали запись разговора Гурова с Нестеренко. Прослушав записи дважды, Фокин спросил:
– Какого ты мнения о хозяине?
– Трудно сказать. – Хват пожал плечами. – Ясно, что мужик сильный, уверенный, ищет к тебе подходы.
– Все, что ты слышал, – сплошной театр. Он знает, что его слушают, говорит для меня.
Хват остался бесстрастным, после небольшой паузы спросил:
– Он для тебя опасен?
– Крайне, иначе я бы тебя не беспокоил, – ответил Фокин, решая, какие привести доводы, чтобы убедить Хвата, на какого матерого зверя предстоит охота, начал неторопливо: – Полковник, в сыске третий десяток лет, на него неоднократно покушались, но у сыщика звериное чутье, стреляет с обеих рук, в рукопашной – профессионал. Самое неприятное, Хват: я чувствую, он предвидит, что ты должен появиться.
– Слушай, Семен Петрович, два года назад какой-то мент заманил киллера в бытовку и повязал с оружием в руках…
– Он и есть! – перебил Фокин. – А тот исполнитель был далеко не новичок, и руководили им люди опытные. Теперь ты понимаешь, на какого зверя я тебя вывожу. Не испугаешься?
– Конечно, хорошего мало, с таким волкодавом мне дело иметь не приходилось. – Хват помолчал. – Лучше бы его обойти стороной.
– У нас с ним одноколейка, никак не разъехаться, – сказал сухо Фокин. С одной стороны, он был доволен, что киллер оценил опасность, с другой – предложение Хвата Фокину не понравилось, он фальшиво улыбнулся: – Ну, коли тебе Гуров не по зубам, найдем другого исполнителя, поотважнее.
– Ищи, Семен Петрович, не держи меня за придурка. Ты мне картину честно обрисовал, я тебе честно ответил. Ты что, ожидал, я закричу: ура, мол, с радостью принимаю твое предложение, готов его выполнить сегодня? Ты сам хотел, чтобы я понимал, на какое дело подписываюсь. Я понял, радости от предстоящей работы не испытываю, но и не отказываюсь. Следует договориться о сроках и деньгах. В данном случае я хочу получить сто процентов предоплаты. Возможно, мне после исполнения придется исчезнуть и связь с тобой надолго прервать. Ведь коли он в ментовке в такой чести, после его смерти за исполнителем начнется охота, обвальный гон.
– Так тебя никто, кроме меня, не знает. – Фокин был согласен с киллером, возражал, чтобы сохранить лицо, не показать, что и сам побаивается.
– Никто не знает? – усмехнулся Хват. – Эта хата за тобой числится? Ее вмиг найдут. А я здесь в четвертый раз и прихожу не через окно и не в печную трубу залетаю. Не надо считать, что мы с тобой умные, а в уголовке одни взяточники и придурки. Я сказал, сто процентов вперед, я после дела из Москвы ухожу. На Кавказ подамся, там человека найти невозможно.
Когда Хват назвал сумму, то даже сдержанный Фокин сорвался:
– Ты в своем уме? Я что, по-твоему, банк «Империал»?
– Ты не пыли, командир. – Впервые за все время совместной работы Хват позволил себе разговаривать с Фокиным в подобном тоне. Убийца понял, гэбэшник оказался у стенки, выбора у него нет, а слова, мол, найдем другого исполнителя, только слова.
– Ты, Семен Петрович, представь, какая работа мне предстоит. Следует сегодня же расстаться с моим домом, разъяснить женщине, что у меня имеется семья, я должен срочно уехать в Тмутаракань. Розыскники мою сегодняшнюю хату отыщут быстро. Ты говоришь, меня никто не знает, но мои приметы они получат. Русский. Сразу отпадут все кавказцы. Лет сорока, отпадает молодежь, отморозки, беспредельщики. Среднего роста, нормального телосложения, таких миллионы, но для профессионалов все это немало. Они проверят легенду, по которой я сегодня живу, и установят, что такого человека не существует, и упрутся в Афганистан. Жизнь мне предстоит несладкая, даже на Кавказе я, как человек пришлый, буду светиться. Мне нужны деньги на два-три года. Инфляция, цены тебе известны, и будет еще хуже. Если на выборах Президента победят коммунисты, то они усилят паспортизацию, всех людишек пересчитают, возьмут на учет. В общем, ты не торгуйся, хочешь, чтобы я работу выполнил, плати.
