Максим Есаулов - Недетские игры
Егоров посмотрел на часы, закурил и стал ждать.
Квартира когда-то была обычной двухкомнатной «сталинкой», но после перепланировки стала представлять собой одну большую залу с коротким коридорчиком к железной входной двери. Обставлена квартира была строго функционально – кровать, несколько кресел, стойка с аппаратурой, – но дорого. Единственным излишеством выглядела огромная люстра «под старину», подвешенная к потолку на латунных цепях и заливавшая все уголки светом двенадцати ламп.
Перебирая четки, Кальян с ухмылкой смотрел, как Бажанов наливает виски в большую коньячную рюмку.
Спиной почувствовав взгляд, Бажанов сказал:
– Хватит лыбиться. Будешь?…
– На работе не пью. И тебе не советую.
– Я сегодня уже отработал свое.
– Ты не перетруждаешься. Зачем звал?
Они сели в глубокие кожаные кресла напротив друг друга. Бажанов жадно выпил половину налитой порции и пожалел, что отмерил так мало. Теперь придется вставать…
– Что за войны ты там замутил? Джихад какой-то, Арнаутова зачем-то сливаешь… Что, в самоделку потянуло? Засветимся!
– Все нормально. Чем я больше на виду, тем легче. Пусть копают.
Бажанов выпил и вторую половину. Встал, пошел налить. Пока ходил, пока наливал – обдумывал ответ Кальяна, и чем больше думал, тем сильней распалялся. Встав перед Кальяном, который сидел и невозмутимо перебирал четки, Бажанов почти закричал:
– Идиот! Они ведь так до груза могут докопаться. Ты этого хочешь? Башкой надо думать, понимаешь, башкой!
– Борисыч, не ори на меня. Я не в Афгане, а ты не мой командир. Шесть лет востока чему хочешь научат. Я знаю, что делаю.
Бажанов успокоился так же легко, как завелся. Какое-то время он еще продолжал нависать над сидящим Кальяном, но уже молча. Потом отхлебнул виски, сказал:
– Извини, нервы, – и сел в кресло. – Я же про груз не на базаре узнал. В Конторе. Если что, речь о тюрьме не пойдет.
– Это я лучше тебя знаю. Но, – Кальян оскалился и стал перебирать четки быстрее, – глаза боятся – руки делают.
– Степу Завьялова помнишь?
– А то!
– От Конторы груз он должен принять.
– Не обрадовал. – Движения пальцев замедлились, четки обвисли. – Его обыграть сложно. Он, поди, уже генерал?
– Да полковник, – Бажанов сделал пренебрежительный жест, – командир части. Хватка уже не та, так что обыграешь. Я до МВД ему пару заказиков подкинул. Мол, штаб приказал. Так он за свой полковничий паек сделал все в лучшем виде. И, насколько мне известно, не один я ему такие команды давал. А он, дурак, не догадывается. Все еще думает, что на державу работает.
– Бардак полный, – с искренним видом вздохнул Кальян.
– Меня когда в ментуру-то запихали, – продолжал Бажанов, – я сразу понял: надо свой капитал заработать и валить. У меня эта романтика разведки – вон, из ушей уже льется.
– На генеральские погоны? Не тебе жаловаться. – Надев четки на запястье, Кальян встал, подошел к бару, налил виски и залпом выпил. – Я с романтикой еще в пакистанской тюрьме завязал. Трахнуть контору – это святое. Вшивого полевого командира на обмен пожалели, сучары!
– Как же твой Шахид-то погорел?
– А я его сам подпалил. – Кальян ухмыльнулся и, зачем-то понюхав пустой стакан, из которого только что пил, поставил его на крышку бара.
– Чего?
– Подпирать начал.
– А если бы он тебя сдал?
– Все было продумано.
– Ну, хвастун! Ладно, пора разбегаться. Прошу тебя, Кальяша, будь потише. Такой шанс раз в жизни бывает.
– Все будет нормально генерал.
Они обменялись прощальными рукопожатиями, и Кальян сделал шаг в сторону коридора.
Встал и замер, глядя куда-то вниз.
Перехватив его взгляд, Бажанов тоже посмотрел в том направлении, но ничего не увидел.
Кальян присел на корточки и подобрал с пола около кресла женскую заколку-невидимку. Рассмотрел, сдавив большим и указательным пальцами за края. Поднес близко к лицу, шевельнул крыльями носа, с шумом втянул воздух, принюхиваясь…
В этом было что-то такое первобытно-звериное, что Бажанов попятился, как от края обрыва, уходящего в пропасть, о существовании которой он и знать не желал, не говоря уж про то, чтобы видеть ее с близкого расстояния.
Кальян медленно встал и спросил, нехорошо щурясь:
– Баб водил?
– Была одна… Проститутка.
– Где взял? Коллеги подложили? Твою мать, ты идиот или как?
– Погоди, ты что, думаешь…
– Я вот как раз всегда думаю. Квартиру давай смотреть. Береженого бог бережет.
Через минуту Кальян выдернул из розетки фумигатор и, спросив:
– Комарики замучили? – бросил его на пол и раздавил.
Среди осколков пластмассы виднелись микросхемы и проводки.
– Понял?
Генерал подавленно кивнул. Но попытался взять себя в руки и даже высказался:
– Зря ты, можно было дезу прогнать.
– После того, что мы тут с тобой наговорили, нас можно уже дальше не слушать.
Кальян прошел в ванную, включил воду на полный напор. Вслед за ним в узкое помещение втиснулся генерал.
– У тебя телефон этой бабы есть?
– Даже адрес. Я в ее сумочке квитанцию за квартиру нашел.
– Ну, ты прямо опер!
– Слушай, а если это Контора?
– Тогда бы мы с тобой уже не разговаривали. Это менты, причем как-то кустарно.
– А если они все-таки доберутся до груза?
– Не доберутся. Груз ВЧК охраняет. А чем вопросы дурацкие задавать, лучше отправь своих «цветных», пусть девчонку тряхнут. Если она, конечно, еще не слиняла.
В этот момент Вика-Тигренок вместе со своими земляками уже покинула город…
22
Стас приехал в прокуратуру к Голицыну. Тот был один и собирался пить кофе.
– Привет! Будешь?
– Давай, только без сахара.
Голицын хмыкнул:
– Точно, а я и забыл, что ты любишь кофе горький и черный, как оперская работа. И покрепче, конечно?
– Конечно.
Голицын заварил две чашки и сел на свое рабочее место. Скрябин занял стул у стены.
– По делу, или просто мимо пробегал?
– По делу.
– Тогда я тебя внимательно слушаю.
– Меня интересует ваша стажерка, Панова.
– Хм… Интерес, я так понимаю, служебный? Но я про нее ничего особенного сказать не могу, девчонка как девчонка.
– Откуда она?
– Откуда-то с севера. Закончила Универ профсоюзов, поболталась в районе, потом наш шеф ее сюда вытащил.
– Блатная?
– Не думаю. У нас таких зеленых полуправления. Текучка, сам знаешь, какая.
– Молодая девчонка-то. Ни с кем, никак?..
– Я чего, слежу за ней? Хотя, постой: она с Пашкой пару раз уходила.
– С каким?
– С Арнаутовым.
– Что-то я перестал удивляться сюрпризам, – Стас поставил чашку на угол стола.
Голицын хотел спросить у него, что это значит, но раздался звонок, и Стас достал трубку:
– Слушаю.
– Товарищ майор? Это Лемехов из игровых автоматов. Узнали? Он только что приходил. И ушел. Оставил какой-то чемоданчик и просил присмотреть, пока не вернется. И сразу же ушел. Я не мог вам позвонить, он все время тут был.
Стас быстро прикинул: из прокуратуры до Гороховой он доберется минут за десять. Роману, который остался в отделе, ехать втрое дольше. Значит, надо выдвигаться одному, Роману позвонить с дороги, а дальше будет видно.
– Я сейчас приеду – сказал он.
– Приедете? Ну, я вас жду. – Лемехов бережно, как будто она была сделана из хрусталя, положил трубку и вытер взмокший лоб.
– Убедительно, – похвалил стоявший рядом с ним Румын. – Еще немного, и я прощу тебе все.
– Толя, а… А что дальше?
– А дальше ты отдашь ему чемоданчик.
– Какой чемоданчик? У меня же нет ничего.
– Тот, который я тебе сейчас принесу. Он у меня в машине. Только не давай открывать его здесь. Скажи, что боишься.
– Толя, ты что, хочешь его…
– Лучше же он, чем ты, правильно?
Лемехов подумал и кивнул:
– Правильно.
Румын похлопал его по плечу:
– Да не дрейфь, Санек, я тебе еще и бабок подкину. На запчасти для «Мерседеса». Штука баксов, я думаю, тебе не помешает?
Лемехов заискивающе улыбнулся:
– Толик, две штуки. Я все-таки рискую.
– Ладно, договорились. Чего не сделаешь ради старого школьного друга?
* * *После спешного отъезда Скрябина Голицын недолго оставался один. Паша, Лютый и Топорков привезли чистосердечное признание Прапора. Прочитав его, Голицын с довольным видом потер руки:
– Круто! Введите господина посла.
Убоповцы немного растерянно переглянулись, а потом Топорков ответил за всех:
– Нет его. Свалил, – и потрогал свой распухший нос.
Паша добавил:
– Найдем. Куда ему деться?
Один Лютый ничего не сказал. Он сидел, глядя в пол, и Голицын подумал, что Лютому, как наиболее опытному из этой тройки убоповцев, больше всех обидно за допущенную промашку и что он не разделяет Пашиной уверенности в скорой поимке беглеца.
