Андрей Кивинов - Чарующие сны
– Человек. В общих чертах. А в остальном – смотря что вас интересует. Если профессия – я коммерсант, если образ мысли – я поэт, если характер – нигилист. Хотя точнее – просто независим.
– Разве характер может быть независимым? Независимым может быть только положение.
– Вы не правы. Прежде всего независимый характер. Именно характер. Но оставим это на долю ученых-психологов. А кто вы?
– Человек.
Он усмехнулся.
– Достойный ответ,
– А помимо этого студентка.
– Кораблестроительный?
– Почему вы так решили?
– Он тут неподалеку.
– Нет, нет. Я просто живу здесь рядом. А учусь в 1-м медицинском.
– Вы врач?
– Пока нет. Но надеюсь им стать.
– Интересно. А специальность?
– Терапевт.
– Здорово. Первый раз общаюсь с медицинским работником в обыденной обстановке. А то как-то все в поликлиниках да в поликлиниках. «На что жалуетесь? Дышите-не-ды-шите, принимайте по таблетке три раза в день после еды, следующий».
Она опять улыбнулась.
– Простите, Инга, а вы по призванию, так сказать, или по каким другим соображениям?
– Я хотела быть врачом.
– Хорошо, когда сам с собой в согласии, виноват, банальность. В чем-то я завидую вам.
Он встал, сходил к стойке и вернулся с еще одним бокалом вина. Поставив бокал перед ней, он достал из пальто пачку сигарет, предложил Инге и прикурил сам.
– Знаете, что мне хочется сказать7 – заговорил он. – фильм помните, «Бриллиантовая рука»? За наше случайное знакомство! Шучу. Давайте выпьем за вас. За то, что вы есть, за то, что занимаетесь тем, чем хотите, за то, что вы сейчас разговариваете со мной, в общем, за то, что вы живете.
Она выпила. Ей все еще не верилось, что это происходит не во сне. Но, с другой стороны, ей никогда это кафе не снилось. Да нет, это не сон. Альберт, вино, музыка. Это все наяву. Но зачем она ему? Просто потому, что не с кем поговорить? Она не знала. Но ей не хотелось искать ответ на этот вопрос. Пусть все идет своим чередом, пусть этот сон наяву продолжается дальше.
Они разговаривали еще минут двадцать, вскоре даже перешли на «ты», хотя он был лет на десять старше ее. Наконец, допив вино, он поднялся, надел пальто и спросил:
– Ты не спешишь? Можем покататься по городу.
– На трамвае?
– Ну, если мой «БМВ» похож на трамвай, то тогда на трамвае.
Она не спешила. И ей очень хотелось покататься на машине.
– Но ты ведь выпил, – на всякий случай напомнила она.
– А, ерунда. Это легкое вино. Не бойся, не разобьемся. Хочешь, поедем куда-нибудь, в более подходящее место?
– Я вообще-то не одета. Сразу после занятий.
– Пустяки. Заедем к тебе, я подожду в машине.
– Честно говоря, мне неудобно. Как-то неожиданно.
– Ничего страшного. Чем больше неожиданностей, тем лучше. Иначе жизнь скучна. Я знаю один ресторанчик в центре. Там вполне достойно. Итак?
– Хорошо. Я живу вон за тем домом.
Он застегнул пальто, кивнул на прощание девушке за стойкой и распахнул дверь, пропуская вперед Ингу. Через минуту от кафе отъехала черная «иномарка», выбросив из-под колес очередную порцию грязи на многострадальные окна.
Кивинову открыла дверь женщина. Он на несколько секунд задержался у порога, тщательно вытирая ноги о коврик и никак не решаясь зайти.
– Я звонил вам, из милиции.
– Проходите.
Он по обыкновению прошел на кухню, чтобы не топтаться в комнатах. Сев на табурет, он огляделся.
– Похороны уже были?
– Да. Позавчера.
Мешки под глазами и краснота глаз хозяйки говорили о том, что последние дни выдались для нее крайне тяжелыми. Тем не менее, сейчас она держала себя в руках, и голос ее был вполне сдержан.
– Может я не вовремя?
– Ничего. Спрашивайте.
Кивинов достал свой коричневый блокнотик и положил на стол, после чего еще раз оглядел кухню, не зная, с чего начать. Сколько таких квартир он посетил за время своей работы в милиции. Сколько разговоров он слышал, сидя на таких вот кухнях. В каждой квартире он старался выделить для себя что-нибудь необычное, такое, что бы не дало ему сразу позабыть визит и помогло потом вспомнить весь разговор. Подобная инспекция, перешедшая уже в профессиональную привычку, немного удивляла и даже настораживала хозяев, гадающих, что хочет высмотреть этот опер в их стандартной обстановке.
Эта кухня была самая что ни на есть обычная. Даже не на чем было заострить внимание. Кивинов пощелкал авторучкой и обратился к сидящей перед ним женщине:
– Дело в том, Светлана Юрьевна, что я хотел бы уточнить кое-какие моменты, так что, возможно, мои вопросы удивят вас.
– Спрашивайте.
– У Воробьева изъяли два кольца, которые он снял с вашей дочери. Вы опознали их. Откуда они у Лены?
– Одно кольцо подарила я на се восемнадцатилетие, с фианитиком. Второе не так давно купила сама Лена.
– Она не говорила, за сколько?
– Точную сумму не называла, но я думаю, что не дорого. У Леночки не было больших денег. Стипендия плюс приработок в поликлинике.
– А по деньгам сколько выходило?
– На сегодняшний день не больше пятидесяти тысяч, А к чему все эти вопросы?
– Но я же предупредил, чтобы вы не удивлялись. Дело в том, что в колечке этом вовсе не пластмассовый камешек и даже не стекло. В нем настоящий бриллиант, и тянет оно тысяч на триста как минимум. Вы уверены, что у нее не было еще одного источника доходов?
– Триста тысяч? Но этого не может быть!
– Может, может.
– Тогда я ничего не понимаю.
– Она давно в поликлинике подрабатывала?
– Месяца три.
– А до этого?
– Нигде.
– Вы не знаете, кто-нибудь еще из ее сокурсниц халтурил по поликлиникам?
– Да почти все. Жизнь-то тяжелая. Кто в больницах, кто в поликлиниках. Да и практика неплохая.
– Вы знаете кого-нибудь из ее подруг по учебе?
– Да, конечно. Некоторые приходили на день рождения. Ближе всех она была с Ритой Малининой. Она в общежитии живет. Правда, на похороны не пришла. Может домой уехала.
– А откуда она?
– Из Челябинска, кажется.
– Лена с Ритой и в поликлинике вместе работали?
– Да, Рита ее туда и устроила. В поликлинику сложнее попасть, чем в больницу.
– Понятненько. Где поликлиника, вы, конечно, не знаете?
– Где-то в районе Суворовского, в центре.
– Еще один вопрос. Может, он покажется вам неприятным. – Кивинов снова пощелкал ручкой, прежде чем спросить. – По жизни она была хорошим человеком? Ну, не как ваша дочь, а по мнению других, например?
– У меня никогда жалоб не было, да и от других ничего не слышала. Леночка скромная такая была, добрая. Была… Боже мой, я поверить не могу…
Мать все-таки не выдержала и заплакала.
– К чему, к чему эти все ваши вопросы? Леночку не вернешь. Хорошая, плохая… А ублюдку этому дадут десять лет и снова выпустят.
Кивинов убрал блокнот. Продолжать разговор не имело смысла. Пошли эмоции.
– Вы лучше скажите, куда мне пойти, чтобы подонка этого расстреляли, – продолжала она. – Кому письмо написать. Ведь он убийца, значит и ему на земле не место. Я бы его сама задушила, только б дали. Сама!!!
Плач перешел в рыдания.
Кивинов поднялся, тихонько, почти про себя сказал: «До свидания», и направился к выходу. Не стоит мешать человеку плакать. Это не зрительный зал и не кино. Это с каждым может случиться.
Осторожно прикрыв дверь, он вышел из квартиры.
Оперуполномоченный 85-го отделения милиции Каразия закончил записывать объяснение и протянул листок сидящему напротив пареньку.
– Читай. Если что не так, скажи.
Парень пробежал глазами строчки.
– Все верно? Тогда вот тут внизу: «С моих слов записано верно и мною прочитано». Подпись. Молоток. Все, пошли.
Каразия вытолкнул парня в коридор, но повел его не в дежурку, где находилась камера, а направился вместе с ним в конец коридора. Подойдя к самой последней двери, он открыл ее своим ключом, повернулся к парню и кивнул:
– Заходь.
Комнатка была небольшой, метров шесть, окна отсутствовали, у одной из стен приткнулся обшарпанный стеллаж. У помещения этого было многоцелевое назначение. На стеллаже были набросаны вещи с обысков, пустые бутылки с пьянок, грязные тарелки все с тех же пьянок, ну и прочая мелкая утварь, начиная от ломаных телефонных аппаратов и заканчивая неведомо кем принесенных учебников по математике.
Кроме того, периодически эта комнатка-кладовка служила операм 85 отделения второй камерой. Это объяснялось тем, что в дежурке была только одна камера, а если по какому-нибудь варианту проходили подельщики, то их необходимо было содержать в разных местах. Свободных помещений в отделении больше не нашлось, поэтому опера использовали в своих тюремных целях эту кладовку. А что делать? Не в кабинетах же нарушивших закон граждан к батареям пристегивать. Правда, в кладовке задержанного все равно пристегивали. Только не к батарее, за отсутствием таковой, а к тридца-тидвухкилограммовой гире. На всякий случай.
