Фридрих Незнанский - Вспомнить себя
О своих же прикидках по поводу того, как отыскать исполнителя, пресловутого Станислава Найденова, Александр Борисович ничего следователю говорить не стал. Тут он интуитивно почувствовал после вчерашнего вечернего разговора, что Милу с этим парнем что-то связывает. То ли простое знакомство — один примерно возраст, в одном городе живут, то ли не совсем простое. Опять же известная Алиса здесь замешана. Так что вполне мог оказаться некий любовный треугольник, который особенно трагически воспринимается именно в молодости. Но и Милу торопить он тоже не хотел, чувствовал, что та созревает для того, чтобы понять истину самой. И ей надо было дать немного времени. Антону Турецкий тоже пока ничего об этих своих соображениях не говорил.
Наконец Липняковский уехал, увезли и Федулова. И тогда Антон показал оставшимся работникам милиции, где лежит связанный Хонин.
Вся физиономия и грудь у того были обильно залиты душистой смесью хорошего острого кетчупа и вина. И выглядел он как бы не протрезвевшим еще до конца любителем кавказского шашлыка под обильными соусами. Но сам Хонин, кажется, так все еще не мог понять, что с ним на самом деле произошло. Боевые приемы Антона не нуждались в коррективах.
Увезли и этого, но уже в СИЗО, где позже и должна была произойти встреча ночных подельников. А до того момента пусть сам облизывает себя. Милиционеры, между прочим, хохотали от души, когда Турецкий рассказывал им, какие «страшилки» они тут с Антоном показывали, какой концерт устроили ночью для «узкого круга участников банкета». Вообще-то, конечно, уж так-то издеваться над этими обормотами, может, было и лишним, но Александр Борисович оправдывал себя тем, что избить их, спустить с них шкуры — было бы значительно хуже, хотя и гораздо справедливее. А так — выставить на смех — это же днем весь город будет рассказывать! И бравые милиционеры согласились с ним и пообещали уж такой-то анекдот быстро разнести по городу, пусть хоть народ похохочет наконец над братвой, не все ж ее бояться!..
И вот, наконец, остались одни. Шутки кончились.
Ирина была угрюмой, она понимала всю справедливость слов мужа. И понимала теперь, что сделала опрометчивый шаг. И мальчишку зря сюда притащила. Нет, она могла же его оставить в Москве, но прислушалась не к тому, к чему должен прислушиваться грамотный воспитатель, а поступила как баба.
Васька болтал без умолку, переживая, что не стал свидетелем того, как тут, в саду, расправлялись всю ночь с преступниками. Он всех, кажется, уже достал, и тогда Антон в довольно резкой форме приказал сыну замолчать. И эта его неожиданная грубость у всех вызвала даже удивление. Плетнев смутился и извинился, не перед сыном, перед взрослыми, за свою резкость. Но здесь очень серьезные дела происходят, попытался объяснить он. Еще неизвестно, что преступники в гостиничном номере натворили, но уже можно догадываться, что было бы, если бы Ваську он отвез ночевать к себе в номер. Это просто чудо, что у Александра Борисовича интуиция сработала… Да, здесь совсем не детские игры, и кто этого не понимает, тот…
Не договорил фразы Антон, но его раздражение тоже всем было понятно. Ирина тут же посчитала виновной именно себя. Валентина Денисовна и Сергей Иванович дружно кинулись ее успокаивать, помогать вытирать слезы, а Турецкий демонстративно молча, словно это его не касалось, смотрел в сторону. Разглядывал далекий горизонт и вообще больше не принимал в разговорах и увещеваниях никакого участия. Даже из-за стола вышел.
Мила тоже не могла оправдать резкость Антона и сказала ему об этом. Но не с обидой, а по-дружески.
Словом, закончилась семейная сцена тем, что Ирина сказала о своем отъезде. В конце концов, то, что хотела, она уже узнала, все живы и здоровы, занимаются важными и опасными делами, и теперь можно возвращаться в Москву. Ее решение было твердым, это понял по тону, каким было сказано, Александр и не стал спорить. Так оно, наверное, лучше будет. У него у самого на душе совсем не было покоя, надо было что-то решать кардинально, а ему в такой момент только и не хватало женских истерик.
Васька, быстро сообразив, что лафа кончается, бурно запротестовал, но его никто не слушал, и это ему было наиболее обидно. И тогда он решил предпринять последний шаг, выдвинуть свой козырной аргумент.
— Я вот тут думал, — солидно начал он, копируя кого-то из взрослых и невольно привлекая к себе внимание всех присутствующих, — и пришел к выводу.
Начало было захватывающим, учитывая его девятилетний возраст.
— Ну и к чему ты пришел, Вася? — улыбаясь сквозь еще не высохшие слезы, спросила Ирина.
— Я подумал, тетя Ира, что нам всем надо круто изменить жизнь.
— М-да! — заметил Турецкий, вкладывая в свое восклицание всю иронию, на которую был способен в данную минуту, и успел заметить, как Ирина метнула в его сторону сердитый взгляд: в ней снова пробуждалась строгая и разумная воспитательница. Он махнул рукой и отвернулся, чтобы не видеть этого «воспитательного маразма».
— Я подумал, тетя Ира, и ты, папа, послушай, что нам надо жить вместе.
— Что? — спросил Антон, думая, что ослышался.
— А то, что дядя Саша не хочет жить с тетей Ирой. Он мне нравится, он веселый дядька, мне подарки делает, но он ведь взрослый мужчина и должен понимать, что тетя Ира не может жить с двумя мужьями. И дядя Саша должен сделать свой выбор. По-мужски. И тогда папа женится на тете Ире, и у нас будет все хорошо. Вот чего я подумал, — закончил он.
Все ошарашенно молчали. Первым опомнился Турецкий. Посмотрел на мальчишку и с юмором спросил:
— Ну, раз ты все так хорошо продумал, тогда скажи, где вы жить-то собираетесь?
— А на Фрунзенской. Каждому — по своей комнате, удобно. Телевизор, у меня компьютер новый, сам же подарил. И школа моя рядом, далеко тете Ире ходить не придется. А ты, дядь Саш, вполне можешь к нам в «двушку» переехать. Тебе одному много не надо.
— Понимаешь ли, Василий, у меня дочь есть. Она пока в Англии учится, но скоро вернется в Москву. Это ведь и ее квартира. Так как быть с ней?
— А она может и у нас пожить, пока не выйдет замуж. А что, жены к мужьям всегда уходят.
— Да вряд ли она жить с тобой рядом захочет. Даже временно.
— Ну, так она может и с тобой в «двушке» пожить.
— Что ж получается? Не все, значит, жены к мужьям уходят? И некоторые отцы, стало быть, — к чужим женам, так тебя надо понимать?
Ирина наконец стала приходить в себя, и первое, что увидела, это как медленно, но страшно «закипает» Шурик. Еще минута — и жуткий срыв будет неминуем. И она отчаянно ринулась защищать свою семью, свой дом и самое себя.
— Ты — дурак, Вася! — срывающимся голосом закричала она. — Ты — наглец, который не желает понимать добра, которое тебе делают! Ты совершенно не понимаешь, что ты несешь!..
— Не кричи на мальчика, это ведь непедагогично, — услышала она ровный голос мужа. — Это ты просто пожинаешь плоды собственной воспитательной деятельности, а он не виноват. Он уже давно понял, что ему все можно. Он распланировал свою жизнь. Ну, и ваши заодно. И хочет, чтоб вам всем было хорошо. — Турецкий хмыкнул. — А вот я, он прав, должен решить вопрос действительно по-мужски… Жаль, что раньше до этого не додумался. Но ведь лучше позже, чем никогда?
И он повернулся, чтобы уйти, но Ирина и Антон закричали почти одновременно:
— Шура! Саша!
Отчаянные глаза одной и второго. Антон кинулся к нему.
— Постой! Неужели ты мог подумать?! Да я ж его!.. — заорал он и потряс сжатыми кулаками-кувалдами.
— Ты его пальцем не тронешь, Антон, — тоже тяжело дыша, ответил Александр. — У него отличная детдомовская закалка — хватать все налету и цепко держать, не выпуская! Мое — это, значит, мое! — закричал и Турецкий. — Вот оно! Попробуйте только отнять, зубами грызть буду! — и, так же неожиданно, как взвился, успокоился. — Он же не понимает, за что вы на него накинулись? Он все видел, и он так решил, потому что считает себя вправе… решать… Идите вы от меня!..
Он сделал шаг, снова обернулся и сказал:
— Советую тебе, Антон, сегодня же проводить их в Москву. И проследить, чтоб улетели. Иначе мы никакого расследования не закончим. Впрочем, твое дело, это я Косте обещал, приходится держать слово.
Поворачиваясь, чтобы идти дальше, он вдруг увидел расширенные, изумленные глаза Милы. Усмехнулся, даже подмигнуть ей попытался, хотя наверняка это выглядело криво.
— Такие вот дела, девочка… Ночные игры не доводят до добра… Слишком много веселья, смеха.
— Шура! — Ирина бросилась к нему, ухватила за руки. — Неужели ты можешь подумать, что…?! Клянусь тебе всем святым! Ниной клянусь!
— Можешь не клясться, я знаю, что тут и думать не о чем. Но вы все-таки уезжайте.
— Сегодня же улетим! А когда?.. Когда мне тебя ждать?
— Скоро уже, наверное… Я позвоню перед вылетом. — «Я же в любом случае должен буду прилететь» — успокоил он сам себя. — Счастливой дороги… — скучным голосом закончил Турецкий, снял со своих локтей ее руки, достал из кармана ключи от машины и, покручивая их на пальце, сказал Плетневу, застывшему, словно большая афишная тумба. — Антон, я на полчаса в клинику, посмотрю, как там с Володей, а потом вернусь и отдам тебе машину… Может быть, Мила подождет немного? Есть разговор. Попроси ее, пожалуйста, остаться еще ненадолго. Это по делу.
