Фридрих Незнанский - Вспомнить себя
Проходя мимо веранды, Турецкий одним мягким прыжком поднялся и повернул ключ в замке, открывая, на всякий случай, дверь в дом. Из настоянной на сухих травах духоты к нему долетел тихий вопрос Милы, — угадал по голосу:
— Что там? Уже все?
— Да, спите, все в порядке. Отдыхают, голубчики. И вы — отдыхайте…
Но Мила, видно, спала — или все-таки не спала, — не раздеваясь. Она тихо поднялась и скользнула к выходу.
— Они спят, — сказала шепотом. — Можно мне посмотреть?
— Только осторожно, и дверь за собой закройте…
Сергей и Антон сидели на стульях. Между ними, у их ног, лежали перевернутые на спины, скорченные молодые парни с бритыми затылками. Ну и чего они в бандитов-то играют?..
Физиономия того, который лежал ближе к Антону, была белой. Хорошо его, видать, приложил Антон. У второго — окровавленная, это по нему прошлись-таки каблуки Турецкого. Но оба они были в сознании, потому что едва слышно стонали сквозь залепленные скотчем рты. Молодцы ребятки, четко, а главное, быстро сработали. Впрочем, на это и была ставка. Все же правильный вариант предложил Турецкий: не устраивать громкой бойни с криками и стрельбой «по движущимся» целям, а взять тихо. Почти мирно. И теперь можно было поговорить, — не дожидаться же утра! Утром совсем другие дела и заботы начнутся. Совсем другие…
А Переверзин оказался слабаком. Клюнул-таки на распространившийся слушок о том, что именно москвичи его брать собираются, за этим, мол, и приехали. И это значило, что в прокуратуре, потому что больше и неоткуда ей было взяться, произошла утечка. А виноватого пусть теперь ищет лично прокурор Рогаткин. Ему эти мальчики станут сегодня приятным сюрпризом…
Турецкий бросил сумку на землю. Антон обернулся, посмотрел и… оторопел.
— Ты где взял?
— У одного из них, видно, была с собой. На улице, у калитки оставили. Рядом с машиной. А что? — он тут же уставился сперва на Плетнева, потом на сумку. — Ты хочешь сказать?..
Антон схватил ее, рванул молнию…
— Это ж моя!.. Ах вы, б…! — но выругаться не успел, увидел подходившую Милу. Будто поперхнулся. И полез в сумку. Поворошил там белье, другую одежду, чем-то звякнул. — Вот суки! Это значит, они в мой номер залезли! Шмон там устроили, и заодно все вещички, кроме куртки, она в шкафу висела, с собой прихватили…
— Ну, они, наверное, решили, что вещички тебе больше не понадобятся. А что, в этом был свой резон, — он улыбнулся.
— Ага, понятно. Что ж, придется им популярно объяснить, что они оказались не правы…
— Сереж, — Турецкий повернулся к нему, все еще упиравшему стволы в грудь «своему» бандиту, — убери, достаточно. Ты лучше пройдись с фонариком до кухни, а потом здесь, у веранды, погляди, не валяется ли на земле еще чего-нибудь, — пистолетиков там, ножичков. Но руками не бери, отметь, я потом покажу, как их поднимают.
— Да знаю я, за кончики, двумя пальцами…
— Ну, молодец. И сразу положи все, что найдешь, в целлофановые пакеты. Каждый предмет — отдельно. Мила тебе поможет. Поможете? — спросил у девушки, увидев ее расширенные от любопытства глаза.
Та кивнула, но неохотно, видно, хотелось посмотреть, что будут дальше делать с бандитами. Однако Турецкий был серьезен. И потом ему с Антоном свидетели были не нужны: никакими законными действиями в их предстоящих деяниях даже и близко не пахло.
— Идите, идите, не мешайте нам… работать… А ты, Антоша, приведи-ка их в чувства, по очереди, и пусть не притворяются, а то мы обидимся… — Он снова обернулся к Сергею и Миле: — Не стойте, ничего интересного не будет. У нас профессиональный разговор. Вопросы будем спрашивать. И поверьте, ребятки, это не самая интересная картинка, раскалывать упрямых мальчиков. Посмотрите лучше там, чтоб чужие не заглянули сюда по ошибке.
— Что ж, давайте поговорим, — негромко сказал Антон, наклоняясь над «своим» и рывком срывая с его рта скотч. Раздался болезненный вскрик. Антон похлопал парня по щекам. — Ну вот, и пришел в себя… Не притворяйся, а то начальник обидится, — и спокойно добавил: — Шеф, он готов, спрашивайте свои вопросы…
Он снова посмотрел на стоявших в нерешительности Сергея с Милой и нетерпеливо махнул им рукой, идите, мол.
— Шеф, — по-прежнему серьезно заметил вдруг Антон, — я чего сказать хочу…
— Ну? — Турецкий взглянул с усмешкой, казалось, словно он чувствовал себя в данный момент просто превосходно, лучше не бывает.
— А твоя задница, выходит, была права.
— То-то!.. Ну-с, молодые люди… Коллега, доставай, что у них в карманах… А вам, хлопчики, обязательно придется говорить, а то больно будет, — вроде бы с сожалением предупредил Александр.
— Очень больно, — спокойно поправил его Антон.
— И кто ж вас сюда послал? И в гостиницу, и сюда, на дачу?.. Как его? — спросил Турецкий у Плетнева, который достал из кармана лежащего паспорт.
— Федулов… Константин Митрофанович, во! — прочитал Антон. — Прямо дворянин, блин!
— Костя, значит. Ну что, Костя, жду ответа ровно минуту. И предупреждаю: не орать, тут люди спят, отвечать быстро и четко. Повторяю: кто послал? Время пошло!
— А пош-шел ты!..
— С Федулом мне все ясно. Не захотел сам, заставим. Как у нас, в армии? Не можешь — научим, не хочешь — заставим! Верно? — спросил у Плетнева.
— Так точно, — ответил Плетнев.
— Тогда помоги, коллега, тому, второму, понаблюдать, чем мы с его приятелем заниматься будем.
Антон повернул второго бандита на бок, а у первого стал расстегивать ремень на брюках, рывком вытащил его наружу. Затем спустил у того брюки до колен, обнажил нижнюю часть тела и ременной петлей захватил предмет самой главной гордости этого уголовника. Аккуратно затянул петлю с пряжкой, а конец ремня намотал на руку, — и все это спокойно и методично. Затем он залепил висящим у бандита на щеке куском скотча рот и нравоучительно произнес: — Это чтоб ты не орал и народ честной не будил, понял, козел кастрированный?.. Ну, раз понял, тогда поехали, — и он стал подниматься со стула, потянув за собой ремень…
Наверное, бандиту стало очень больно, потому что из его залепленного рта вырвался стонущий рев — через ноздри, что ли. И вот тут даже его подельник не выдержал, забился на земле, словно припадочный. Антон, повинуясь легкому кивку Турецкого, отпустил конец ремня, молча, одними глазами, спросил у своей жертвы, мол, собираешься говорить или повторить номер? И тот быстро закивал, извиваясь на земле червем, которому наступили на хвост.
Турецкий освободил ему рот от скотча и, нагнувшись, негромко сказал:
— Вот видишь, не хамил бы, поговорили бы нормально, как два приличных мужика, а ты… сам захотел. А если станешь врать или отмолчаться решишь, мы повторим, да только уже я не буду останавливать своего коллегу. Нет, слабак ты все-таки, приятель. Но я тебя понять могу, собственные яйца всегда дороже любого принципа. И ты уже от нас никуда теперь не денешься. Так что придется колоться. И запоешь ты сейчас у нас, как ангел небесный. А потом мы и с твоим дружком, чтоб тебе не было обидно, тот же номер повторим.
И вот тут «падучая болезнь» у второго, которого звали, если паспорт у него был не фальшивый, Владленом — это же надо! — Сергеевичем Хониным, немедленно прекратилась. Он замычал так настойчиво, что Турецкий и у него наполовину отклеил скотч, оставив широкую полоску висеть не щеке.
— Что, и ты просишься? Погоди, сейчас не твоя очередь, вот дойдет до тебя, тогда и поговорим. А что, Владлен Сергеевич, и ты испугался за свои яйца?
— Я все скажу, — шепелявя окровавленным ртом и торопясь, чтоб его не опередил Федулов, с трудом произнес Хонин.
— А я не знаю, станем ли мы тебя слушать, — презрительно заметил Турецкий. — Ну, с Федулом понятно, он получил задание: замочить двоих москвичей. От кого, это он нам сейчас сам расскажет, хотя мы знаем. Он и пошел честно отрабатывать свои бабки. А ты, сволочь, старика захотел зарезать, который ни в чем не виноват ни перед тобой, ни перед твоим хозяином, верно, коллега?
Турецкий поднял глаза к Антону и чуть прищурился, чтоб тот увидел. И Плетнев понял, молча кивнул и сделал резкое движение ребром ладони себе по горлу, будто перерезал своему врагу глотку.
— Ну и как же после этого тебя прощать? — продолжил Турецкий нудным тоном, словно ему было противно говорить с уже обреченным человеком. — Нет, не нужен ты нам. Мы приехали по делу, у нас с ним, — Александр кивнул на Антона, — открытый лист на вашего брата. Знаешь, что это такое? А это письменное разрешение самого министра мочить вашего брата, если только вы встанете нам поперек дороги. Понял? Без всякого суда и следствия. Ни на хрен оно нам не нужно. Или, может, ты хочешь взглянуть на эту бумажку? Так мы покажем, прежде чем у тебя отходняк начнется. Ты ж ведь Гришке Переверзину все равно уже ничего сказать не успеешь, верно? Так что лучше я ему самому и покажу, как брать его будем, а тебе это дело без разницы.
