Алексей Макеев - Подставной киллер
– В голову ему не заглянешь, – сказал он. – Но вообще-то с бабами всегда так – сначала жить без нее не можешь, а потом думаешь, когда же тебя черти заберут? От любви до ненависти, как говорится…
– Вот, значит, как? – удивился Гуров. – У тебя, видно, большой опыт по этой части? Я начинаю беспокоиться за нашу рыженькую журналистку. Наверное, ей стоит держаться от тебя подальше.
– Почему? – недоверчиво спросил сержант.
– Ты не веришь в прочность человеческих чувств, – сказал Гуров. – Да и вообще, если честно, мне показалось, что тебя не только девушка интересовала, когда ты согласился ее из КПЗ вытащить.
– Ну, если честно, то вы правы, – смущенно сказал Башмачников. – Сначала я еще боялся, что она меня на допросе заложит. Дело в том, что я ведь этого Дудкина в руках, можно сказать, держал – она его у меня отбила. А если бы Рахманов узнал, что я так лопухнулся, мне все равно в милиции бы не работать. Вот я и боялся, что она про это расскажет. Но раз она говорит, что Дудкина все-таки поймали…
– Теперь можно и на любви сосредоточиться? Понятно, – усмехнулся Гуров. – Ну да это не моя грядка. Сами разбирайтесь. Меня больше Дудкин интересует.
– А вы сюда по поводу нашего убийства приехали? – застенчиво спросил сержант. – Или типа проверки из министерства? У нас ребята по-всякому говорят.
– Наверное, не все ребята теперь согласятся, чтобы ты говорил «у нас»? – заметил Гуров. – Не страшно против всех идти? Или на Москву рассчитываешь?
– Да как сказать? – нахмурился Башмачников. – Страшновато, конечно, но это же не против всех. Примерно пятьдесят на пятьдесят получается. Между прочим, многие бы здесь обрадовались, если бы Рахманова сняли. А насчет Москвы – не знаю. Как получится. В крайнем случае, все равно куда-нибудь уеду.
Они отошли уже довольно далеко от того места, где оставили своих спутников. Лес стал гуще, тропа вилась между колючих кустов с красными ягодами, разлапистых папоротников и кривоватых деревьев с шершавой корой и тяжелыми, будто глянцевыми листьями. Было душно и сыро.
– Затягивается наша экскурсия! – сказал Гуров, взглянув на часы. – Половина шестого уже. Еще час-другой и смеркаться начнет. Ты, может, перепутал чего, Сусанин?
– Не должен бы, – ответил Башмачников, останавливаясь. – Может, только в расстоянии ошибся маленько. В детстве-то без разницы – пять километров или десять. Как заводные бегали.
– Тогда давай прибавим шагу, – предложил Гуров. – Засветло осмотреться хотелось бы. Да и начальство санаторское, небось, по домам уже расходится. А у меня правило – разговор вести только с начальством. Кто, кстати, сейчас обязанности директора исполняет, не знаешь?
– Есть один такой – Кружков Вениамин Семенович, – ответил Башмачников. – Он при директрисе первым замом был. Скользкий тип. Все тебе улыбается. Только он, по-моему, здесь же в санатории и живет – у них тут служебное жилье имеется.
Гуров ничего на это не сказал. Они прибавили шагу и дальше двигались молча по тропе, все круче поднимавшейся вдоль зеленого склона. Прошло около получаса, когда Гуров наконец остановился и окликнул своего спутника.
– Ты ничего не слышал? – спросил он негромко.
Сержант недоверчиво повел головой и прислушался.
– Вроде ветер шумит, – сказал он. – А что? Мы, по-моему, почти пришли уже. Сейчас через склон этот перевалим – и сразу на той стороне санаторий.
Он успокаивающе махнул рукой и выжидательно посмотрел на Гурова – ему было неловко таскать по горам человека гораздо старше себя, несмотря на то, что соответствующая идея этому человеку и принадлежала.
– Значит, отдыхающие могут тут прогуливаться? – спросил Гуров. – В смысле, как и мы – по горам?
– Вряд ли, – покачал головой Башмачников. – Публика не та, чтобы по горам лазить. Тут же в основном всякие шишки отдыхают – и местные и федеральные. Эти в гору и за деньги не пойдут.
– Но кто-то ведь тут ходит, – напряженно вслушиваясь в звуки леса, сказал Гуров. – Я совершенно определенно слышу шаги. Несколько человек – может быть, четверо-пятеро. И потом, есть же здесь эта тропа! Наверное, есть и другие. А те люди двигаются перпендикулярно нам и, кажется, спускаются вниз.
– Ну и слух у вас! – заметил сержант. – Я ничего такого не слышал. Но нам-то какая разница? Раз спускаются, пускай спускаются. Мы их тревожить не будем.
– Наоборот, – вдруг сказал Гуров. – Необходимо посмотреть, кто это. Во-первых, просто любопытно. А во-вторых, вспомни про тех, кого мы оставили. Если их сейчас увидит кто-нибудь посторонний, может получиться неприятная история.
– Наверное, – подумав, сказал Башмачников. – Тогда пойдем вниз? Правда, я так ничего и не слышу…
– Это не страшно, – заметил Гуров. – Главное, чтобы нас с тобой не слышали тоже. Все-таки мы с тобой как-никак в разведке, верно?
Он обогнал сержанта, знаком показал ему, чтобы тот вел себя тише, и поспешил вперед, туда, где замирали чьи-то шаги. Башмачников последовал за ним. Вскоре стало ясно, что с тропинки придется свернуть. Шаги внизу слышались теперь вполне отчетливо, потому что идущие спускались прямиком через заросли папоротника. До слуха Гурова донеслось чье-то невнятное восклицание, несомненно выражавшее досаду – возможно, внизу кто-то упал. Гуров и Башмачников переглянулись и разом стали спускаться туда, где слышался шум. Стараясь не выдать своего присутствия, они ступали как можно осторожнее. Неизвестно почему, но оба очень серьезно отнеслись к этой неожиданной встрече – словно знали, что их ожидает внизу.
В какой-то момент среди листвы мелькнуло что-то белое, а потом отчетливо послышался грубый смех. Гуров придержал за плечо своего спутника и остановился. Пригибаясь, они осторожно выглянули из-за кустов. Впереди на склоне обнаружилась открытая, поросшая высокой травой терраска, на которой стояли четверо.
Одного из них Гуров узнал сразу – хозяин конфискованного Гуровым пистолета даже не поменял свой пижонский белый пиджак. Рука у него, кажется, уже пришла в норму – во всяком случае, орудовал он ею без затруднений. А занимался он не совсем обычным для лесных прогулок делом – освобождал от пут какого-то измученного бледного человека в грязной рубашке и застиранных, вытертых на коленях штанах. Руки у человека были надежно связаны веревкой, а рот заклеен прозрачным скотчем. И еще было не похоже, что процесс освобождения очень его радует.
За экзекуцией наблюдали еще двое – высокий сутулый громила в черной рубашке и широченных брюках с массой накладных карманов по бокам и еще один нервный молодой человек со смешными тоненькими усиками, словно подрисованными к его лицу карандашом. На нем была просторная брезентовая куртка с капюшоном, отброшенным на спину, и джинсы. Засунув руки в карманы, они наблюдали за действиями своего товарища и время от времени отпускали комментарии, которые, наверное, казались им весьма остроумными, потому что сопровождались довольным хрипловатым хохотом.
Наконец парень в белом костюме распутал пленнику руки и сорвал с его лица полоску скотча. Тот невольно вскрикнул от боли, сделал шаг назад и, согнувшись, сплюнул в траву.
– Что, невкусно? – с издевкой спросил его громила. – Ничего, сейчас подсластим. Давай киянку, Танцор!
Он сказал эту странную фразу и, не глядя, протянул в сторону руку. К удивлению Гурова, парень с усиками, которого назвали Танцором, послушно засунул руку во внутренний карман куртки и действительно извлек оттуда настоящую плотницкую киянку. Но еще не успел он передать ее человеку в черной рубашке, как Гурову пришлось еще раз удивиться. Пленник выпрямился, и Гуров наконец понял, что перед ними Дудкин.
– Вот так попали, на ровном месте да мордой об асфальт! – потрясенно прошептал Гуров, хватая Башмачникова за руку. – Это же он!
– Дудкин? В самом деле, что ли? – нахмурился сержант. – Только чего они задумали с ним делать-то, не пойму?
Ясность в этот вопрос немедленно внес чернорубашечник, который, поигрывая тяжелой киянкой, двинулся на Дудкина и спросил почти добродушно:
– Ну, Москва, говори свое последнее желание. Куда хочешь получить – в лоб или по темечку?
Свои слова он сопроводил хриплым хохотом. Приятели подхватили смех, но без особенного энтузиазма, посматривая на инструмент в грубых руках громилы с напряженным вниманием, видимо уже переживая про себя надвигающуюся кровавую сцену. Дудкин тоже не сводил глаз с чудовищного орудия и, как сомнамбула, тихо отодвигался назад. Лицо его было теперь белым как полотно.
– Молчишь? – угрожающе сказал человек в черной рубашке. – Я не люблю, когда молчат.
– Товарищ полковник! – умоляюще прошептал Башмачников, расстегивая кобуру. – Он же его сейчас замочит!
– Спокойно! – сказал Гуров и, выступив из-за кустов, громко произнес: – Любишь поговорить? Тогда поговори с нами. У нас тут как раз к тебе пара вопросов появилась.
