Александр Звягинцев - Прокурор идет ва-банк
— Волкодава отпускаем. А с Раковой Шейкой потолкуем.
Они видели, как Ярыгин попрощался с Демиденко и ушел.
Но сразу к траулеру не пошли.
— Подождем, когда бичи угомонятся! — сказал Цвях.
И они стали ждать.
Бичи побуянили немного, но запасы «горючего», видно, у них подошли к концу, и они, сразу став тихими и вялыми, расползлись по своим норам.
Цвях с подручным выждали еще несколько минут, и не напрасно. То один бич, то другой выползали наверх, справляли малую нужду прямо в море и уползали обратно.
День очень быстро сменился вязкой южной ночью. В одно мгновение она упала на море, покрыв его просторы черным покрывалом. Цвях с подручным осторожно пробрались на палубу траулера и спустились в трюм. Струившийся лунный свет проникал в зияющие большие двери в борту траулера. Где-то рядом залаял пес, но его лай быстро сменился коротким взвизгом, очевидно, кто-то из бомжей пнул собаку, чтобы она не мешала спать.
Демиденко лежал на продавленном пружинном диване, беспокойно ворочаясь и что-то бормоча во сне.
Подручный Цвяха в полутьме наткнулся на какую-то большую железку и столкнул ее.
Грохот от упавшего железа разбудил бывшего гаишника. Он с трудом сел на матраце и испуганным со сна голосом спросил:
— Кто здесь?
— Это я, Володя! — подал голос Цвях.
— Цвях, ты? — узнал капитана Демиденко.
— Я, Володя, я! — присел рядом на матрац Цвях. — Потолковать пришел.
Демиденко достал из укромного местечка, известного одному ему, почти полную бутылку «Солнцедара» и отпил половину. Затем предложил Цвяху:
— Бормотень будешь?
— Из горла? — засмеялся он. — Давай, давно не пробовал.
Цвях бережно взял из рук Демиденко бутылку и, отпив из нее одним глотком граммов сто, вернул обратно бывшему гаишнику.
— Как ты можешь пить такую гадость? — спросил он брезгливо.
Демиденко засмеялся и пропел, чуть изменив Высоцкого:
— А гадость пьем из экономии: Хоть ночью пьем, но на свои…
И он лихо допил всю бутылку, после чего спокойно спросил:
— А о чем нам с тобой толковать-то?
— А с опером московским находишь тему? — вкрадчиво спросил Цвях.
— Принято! Сигаретой не угостишь?
— Ты это о чем? — спросил Цвях, доставая сигареты из кармана. — Что принято?
— Я думал, — сказал Демиденко, жадно затягиваясь дымом, — ты и сюда стал за данью ходить, а ты, оказывается, майора пас.
— Поручили, и пасу. Ты мне лапшу на уши не вешай! Говори прямо: сдал Борзова или нет?
Демиденко засмеялся.
— Что, Цвях, плохи ваши дела? — с издевкой спросил бывший гаишник и закашлялся, подавившись дымом. — Почуяли, что у опера сеточка мелкая, а удавка шелковая?
— Что ты лезешь в наши дела, старлей? — разозлился Цвях. — Не хочешь с нами работать, бог с тобой, но закладывать-то зачем? Неужели тебе не надоела жизнь бродячего пса? Возвращайся, я все устрою, слово даю. Из-за своей бабы ведь ты здесь оказался. Найдешь другую, квартиру дадим, все путем…
— Кранты вам всем, Цвях, кранты! — перебил его Демиденко и для верности чиркнул пальцем себя по горлу. — Корешу моему бывшему, Багирову, так и передай.
— Обязательно передам! — пообещал Цвях и встал.
Это было сигналом к действию, и тотчас же из темноты шагнул подручный. Он взмахнул рукой и обрушил на голову Раковой Шейки сокрушительный удар монтировкой.
Удар был такой силы, что Демиденко не успел даже вскрикнуть.
Цвях с подручным подхватили мертвое тело, и стараясь не шуметь, с трудом выволокли покойника из трюма. Подтащив его к корме, они молча сбросили Раковую Шейку в воду. Тревожно вскрикнул павлин. Старуха выглянула из рубки. Закусив щербатым ртом пальцы, чтобы не выдать криком своего присутствия, она молча скрылась в своем убежище.
Неудачная попытка
Толстый ковер ручной работы покрывал весь пол спальни, выдержанной в белых тонах: белая мебель, обои слоновой кости с золотой насечкой, белые шелковые занавески с золотой вышивкой, закрывающие окно и дверь на открытую лоджию…
Утро…
— Петя! — обратилась Борзова к мужу, лежащему в шелковой пижаме в постели. — Поработай лифтером!
Она подошла поближе, в одних трусах и в лифчике, и села рядом с ним, подставляя свою несколько располневшую спину, чтобы он застегнул ей бюстгальтер.
— Могла бы купить и номером побольше! — сказал ей Борзов, с трудом застегивая его. — Тесные и носить вредно.
— Жить тоже вредно! — отмахнулась Борзова.
Борзов не стал перечить жене. Его голову распирало, давили на мозги другие мысли. Начавшиеся в городе аресты смутили его покой. Не успокоил и приезд Липатова, которого он ожидал с таким нетерпением. Он хотел выяснить обстановку в Москве. Но старик, несмотря на неоднократные вопросы Борзова, каждый раз уходил от прямых ответов. Поэтому основные надежды он теперь связывал с супругой, которая сегодня должна была встретиться с Липатовым.
Тамара Романовна нарядилась в облегающее платье бирюзового цвета и перед большим овальным зеркалом стала наводить марафет. Закончив, она из белой тумбочки достала перламутровую шкатулку и выудила из нее золотое кольцо с изумрудом.
— Как ты думаешь, — обратилась она к лежащему мужу, — этот камень подходит к платью?
Лицо Борзова перекосила гримаса злобы.
— Нашла время менять цацки каждый день! — не выдержал он. — Я тебе твержу, твержу… Уже Липатов замечания делает… Как будто не знаешь, что за обстановка в городе… Ты пойми, ради твоего Юрпалова из Москвы следственную группу присылать не станут…
С улицы перед окнами квартиры Борзовых послышались короткие гудки автомобиля.
Петр Григорьевич мгновенно соскочил с постели и выглянул в окно. Узнав машину Липатова, он торжественно объявил:
— Карета наместника у подъезда, графиня!
Тамара Романовна в последний раз поправила прическу и заторопилась к двери.
— Тамара! — неожиданно нежно и тепло обратился к жене Борзов. — Втолкуй Липатову: началась охота! За этим Оболенцевым чья-то спина пошире прокурорской: пусть не ждет, что-то делает… Поздно будет.
Тамара Романовна театрально послала мужу воздушный поцелуй и исчезла.
Борзов тяжело вздохнул и стал одеваться.
Звонок в дверь прервал его туалет. Чертыхаясь и зевая, он побрел открывать.
«А где, интересно, Рита? — вдруг вспомнил он об отсутствии дочери. — Неужто ночевать не приходила? Надо у Тамары спросить, когда вернется. Может, не стала дожидаться свадьбы? А, дело молодое, не маленькая».
Открыв дверь, он оторопел. Перед ним стоял Багиров.
— Аркадий? — удивленно спросил Борзов, жестом приглашая войти в дом. — Ты, случайно, квартиры не перепутал?
Багиров молча вошел и закрыл за собой дверь.
— Ну, что еще случилось, выкладывай, — провожая Багирова в гостиную, сказал Борзов.
Полковник так же молча подошел к музыкальному центру, достал из кармана кассету, вставил ее в магнитофон и включил.
Борзов услышал разговор Оболенцева и Ярыгина.
— «Ну а теперь? Точки? — спросил у Ярыгина Оболенцев.
— Шашлычная «Риони», директор Скуридина Галина Михайловна, кафе «Грезы», директор Ходус Георгий Полуэктович, ресторан «Кавказ», директор Ширафетдинов Рафаэль Нариманович, — монотонно перечислял Ярыгин. — Эти платят оброк два раза в месяц — второго и семнадцатого. Деньги передают Цвяху, а тот через Багирова дальше по цепочке…»
— Засветились! Профессионалы! — гневно выпалил Борзов.
— Ты дальше слушай, — спокойно проговорил Багиров.
— «Что у вас по операции «Империал»? — услышал Борзов голос незнакомца.
— Признаки очевидны, — узнал он голос Оболенцева. — А вот детали… Дамы вовсю приглашают кавалеров.
— А кавалеры?
— С ними полной ясности нет. Работаем.
— Не давайте им перехватить инициативу и держите меня постоянно в курсе дела».
Увидев удивленные глаза Борзова, Багиров пояснил:
— Это Оболенцев разговаривает с Надеиновым — заместителем Генерального прокурора СССР.
— А что еще за операция «Империал»? — удивился Борзов.
— Черт ее знает! Это меня и беспокоит, — озабоченно ответил Багиров.
— Ну, ты вообще что-нибудь знаешь?
— Успокойся. Я еще много чего знаю, — многозначительно произнес Багиров, — но если мы и дальше будем сопли жевать, так лапти нам всем быстро сплетут. Все рабы твоей «графини», как только почувствуют, что мы умыли руки, сразу расколятся. Уже идет информация, что Юрпалов курвиться начал.
— Багиров, я знать ничего не хочу. — Борзов рассвирепел и схватил приятеля за грудки. — Хотя ты мне и друг, но делать за тебя твою работу я не собираюсь! Понял? И за чужую спину не прячься! Я тебя в порошок сотру!.. Делай что хочешь, но Юрпалов должен проглотить язык!..
Когда Багиров ушел, Борзов зашел в свой кабинет. Сев в кресло, он тупо уставился в стенку, на которой висели фотографии из его пионерско-комсомольской и партийной жизни. Остановив свой взор на той, где он был запечатлен с пионерским барабаном на груди, Петр Григорьевич монотонно вполголоса запел: «Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры — дети рабочих…»
