Юрий Шурупов - Джокер старого сыскаря
– Место, где они тебя вытолкнули из машины, показать сможешь?
– Уфимский тракт, Кузьмич, я знаю как свои пять пальцев. Конечно, покажу. И где чудаков тех сбили, найду. А толку-то что? Катька с Валетом, поди, давно свалили из города, пока твои мусора хлебалом щёлкали…
– Ладно, Женя, не переживай. Никуда они от нас не денутся. Расскажи лучше, что дальше-то было.
– Дальше… А что дальше? Выбрался я на дорогу и пошёл искать пассажиров. Думаю, если живы, помогу чем-нибудь. Ну а если что… Я бы, наверное, руки на себя наложил, хоть и грех это большой. Так ведь вы на меня бы навесили эти загубленные души. – Тяжело переведя дыхание, Кнут помолчал несколько минут. – Слава Богу, оказались живы. Катька как их ударила машиной, так они сразу в овраг и улетели. Он глубокий, конечно, но скат зарос кустами. Вот кусты-то их и спасли. А так об деревья, что ниже стоят, поразбивались бы напрочь, даже и говорить нечего… Вытащил я из кустов мужика, он весь в крови, но глаза открытые, моргают. Ему сильно левый бок повредило и внутри всё отбило. Шевелиться не может, стонать начал. Оставил его на траве, пассию его стал искать. Она невдалеке лежала, никаких признаков жизни. В голове пробоина, лицо кровью залито. Я перепугался, стал её тормошить. Потом вспомнил, что на шее есть какая-то пульсирующая жила, если человек жив. Нащупал её – бьётся… Всё, что было на мне, изорвал на лоскуты, перевязал, как смог, потому что у самого и рука, и рёбра переломаны оказались. – Кнут погладил забинтованную руку. – Про боль я и забыл. Полез из оврага на дорогу. Присел отдохнуть на подъёме и вижу – совсем рядом деревня. А внизу по просёлку лошадёнка бежит. В телеге сидят двое. Ну, была не была, закричал, сколько сил хватило. Услыхали, а понять не могут, кто кричит. Я снова в крик, встал на ноги, здоровой рукой машу им и побежал вниз. Остановиться-то они остановились, да видок мой, похоже, им не приглянулся. Первый хотел уж вдарить лошадёнку вожжой, но я ухватился за телегу, объясняю им, что помощь нужна. Вижу – башкиры. Смотрят и молчат, паразиты, не понимают, что ли. Потом один заговорил, плохо, но по-русски. Я ему кое-как растолковал, что к чему. Хорошие люди оказались, не смотри, что басурманы. Притащили они моих пассажиров, аккуратно уложили в телегу, меня рядом посадили. Между собой о чём-то пошушукались, один вперёд убежал, а другой взял лошадь под уздцы и потихоньку, чтоб не шибко трясло, повёз в деревню. Тут нас уже ждали. Оставили у старой бабки, Фатиньей её звать. Сказали, мол, она знает, что надо делать, как нам помочь. Старуха по-русски плохо говорила, но понятно. Потом пришли две молодухи. Раздели нас, обмыли. Руку мою заложили в лубок и забинтовали, рёбра натуго обвязали. Ногу разнесло, посинела, зараза… Фатинья долго маракала над ней, боль согнала маленько. Потом дали чистое тряпьё и отвели в соседний дом. А чудики, которых я подобрал, у старухи остались. Ну, мне-то что – лишь бы поправиться скорей, какая разница где. Сказали, что здесь я могу жить, пока на ноги не встану. Притащили всякой еды. Всё по уму, спасибо им. Башкиры вообще народ правильный. Если ты с ними по-хорошему, то и они к тебе всей душой. Короче, я им по гроб обязан… Тех двоих, видать, тоже обихаживали как надо. Правда, я их больше не видел, не выходил из дому – вывихнутая нога сильно болела. Но сын Фатиньи говорил, что через пару недель на поправку они пошли. И то слава Богу! Теперь, может, и дома уже. Чего не знаю, того не знаю. Вот такой мой расклад, Кузьмич…
В душе Репнин ликовал, хотя и не мог определиться, что же ему делать дальше, как поступить с Кнутом. Вызвать оперативников к доверившемуся ему человеку? Нет, на такое Тимофей Кузьмич не был способен. Недаром именно за честную игру во время следствия он и пользовался уважением у преступников всех мастей. Забрать с собой и закрыть в изоляторе? Ещё омерзительнее! И Репнин решил рискнуть, как делал это в былые годы, за что не раз получал от начальства выговоры, но никогда не оставался в дураках.
– Знаешь, Женя, что я тебе предложу?
Кнут неморгающими глазами уставился на Тимофея Кузьмича. И снова столько в этом взгляде было надежды и отчаяния, что Репнин не выдержал. Отвернувшись вроде бы за очередной сигаретой, он через силу выдавил:
– Как почувствуешь в себе силы, понимаешь, сразу возвращайся домой. Квартиранта вашего мы снимать не будем, но ты его не опасайся. Потом посмотрим. – Тимофей Кузьмич закурил и поднялся на ноги. – Пойду, проведаю твоих пассажиров… Тебя проводить?
– Не беспокойся, сам дойду. – Кнут снова пристально посмотрел на Репнина. – Я тебе верю, Кузьмич…
Глава 19. Главное – живы!
Кузнецовых, вполне оправившихся от полученных травм заботами старой Фатиньи и её родни, вечером того же дня перевезли в реабилитационный центр областной больницы. Сергей Михайлович Шведов раньше всех навестил друзей и уже побывал в башкирском ауле. Старого журналиста не подвело чутьё на сенсацию. Каким образом пронюхал он об открытии Репнина – тайна за семью печатями, но успокоить его теперь могло только написание очерка о спасителях Павла и Веры.
Примчавшись на редакционной «Ниве» в аул, он сделал целую серию фотографий: люди – взрослые и дети, деревня и её окрестности, куры и гуси, телята и собаки… Особенно ему удался портрет Фатиньи. Старая, с добродушным морщинистым лицом башкирка сидела вполоборота у окна. На голове – цветастый платок, прямоугольно распущенный по плечам. Сосредоточенно сжатые губы и щёлки – удивительно, но это так – смеющихся глаз. Самое же интересное – наглухо застёгнутую, василькового цвета атласную кофту украшала нарочито выставленная напоказ изящная фенечка, явно не из этнической бижутерии, а подаренная, видимо, на память и в знак благодарности Верой Кузнецовой. Теперь эта фенечка старушке очень дорога́. «Вот и возьми – русские и башкиры, православные и мусульмане, – размышлял Шведов по пути домой, – а в час испытаний – просто люди, сердечные и отзывчивые, понимающие, что на месте попавшего в беду инородца может в любой момент оказаться любой. Понимающие? Но когда приходит к человеку такое понимание? И всех ли оно уже посетило – это понимание? Вот ведь в чём вопрос…»
Возвращаясь домой, Сергей Михайлович не раздумывая заехал в Сосновку. Первым делом он направил «Ниву» к дому Пургиных, с которыми он и Лора сдружились на рождественских праздниках. Ликованию не было границ! Даже маленький Кирюшка, увидев, как его мама вдруг радостно засмеялась и захлопала в ладоши, тоже залился смехом, завертелся волчком и упал, шаловливо задрав ножки. Максим не мешкая позвонил отцу Константину, а Анюта тем временем сбегала к брату. Тут же вернувшись вместе с отцом Петром и Мариной, она упросила Шведова рассказать им всё в мельчайших подробностях.
Сам собой встал вопрос: надо ли прямо сейчас сообщить Глебу о родителях? Не повредит ли его здоровью эта внезапность?
– Я думаю, надо, – твёрдо заявил отец Петр. – Он парень крепкий, устоял даже перед «дурью»…
– А что, было и такое? – встревожился Сергей Михайлович.
– Было, было… Спасибо Веньке да вашей Татьяне. Они в такой оборот взяли Глеба, что мало никому не показалось бы. Главное – вовремя спохватились, не успел он чересчур пристраститься к этой гадости.
– Ну, Танька! Ведь ни полслова нам с Лорой…
– Так-то оно и лучше получилось, Сергей Михайлович. Мы с Маришей тоже не вмешивались в их дела. И Максиму с Анютой ничего не говорили. – Отец Пётр показал рукой на сестру с зятем. – Нравоучения, убеждения здесь могли иметь обратный эффект. В чём убеждать? Во вреде наркотиков? Так Глеб и без нас об этом знает. Просто был у него, видимо, переломный момент – от острого ощущения безысходности к постепенному смирению. Горячая, искренняя поддержка друзей-ровесников оказалась самым надёжным лекарством.
– Да и Дарье Васильевне надо сказать спасибо, – вмешалась в разговор Марина. – Она будто знала, что к нам закрадывается ещё одна большая беда.
– Точно, Мариша! Подрядова как нельзя кстати прислала обещанный комплект музыкальных инструментов. Венька был без ума от радости. Он со своими планами создания приютской рок-группы и от Глеба, по-моему, намеренно не отходил ни днём, ни ночью. И ведь увлёк парня, не до наркоты ему сейчас, слава Богу. Репетируют вовсю… Любо-дорого смотреть! Так что, Сергей Михайлович, на правах друга семьи Кузнецовых сейчас же поезжайте в приют, и нечего здесь раздумывать. И-эх, я уже представляю моего Глебку! – Поддавшись эмоциям, отец Пётр вскочил со стула и в обе щёки расцеловал засмущавшуюся Марину.
…Глеб как всегда в последнее время занимался с приютскими рокерами в зале торжеств – единственном месте, где можно было установить весь комплект полученной аппаратуры и настроить звуковые и световые эффекты. Мальчишки подобрались музыкальные, творческие. Придумали название группы – «Альт». Глебу понравилось. Можно ассоциировать с тембром голоса, тем более у Веньки он ещё детский, неокрепший. А можно предположить, что «альт» – начальные буквы слова «альтернатива». Кому как хочется! Уже сами пытаются сочинять тексты и подбирать к ним музыку. Верховодит Венька. Он прирождённый лидер – но не диктатор, и за это его все любят. Группа ежедневно, без устали готовилась к рок-фестивалю, который должен состояться в городе осенью. Глеб был доволен мальчишками и работал с ними самозабвенно, уходя в музыку от своего горя…
